Владимир Югов - Человек в круге
— Она уедет к нему. Это точно. Поэтому она никого не любит.
«Ничего ты не понял, Кравцов! Ты никогда не любил, видно».
Я сказал это сам себе. Но сказал как-то не убедительно. Не уверен я, что Лена любит кого-то.
А Кравцов исповедовался. Он подсиживал меня, да!
И что? Другие не подсиживают?
Весь мир, дорогой писатель, погряз в зависти!
Завидовать даже хорошо. Мне завидовали, — сказал он, — когда я был писаришкой. Они в поле с песней, а я — кум королю и сват министру. Я письма девчонкам писал по три штуки в день! У меня иногда было этих другов — о-о! Тебя я, к счастью, другом никогда не считал… Что ты был за друг, когда надо и за тебя, и за себя тревожиться? Мы бы ведь тогда, когда этого шпиона выгородили, пошагали бы за тобой. Потому я на тебя и клепал. Жаль, Шмаринов в СМЕРШе не реагировал. Потому что ты в волейбол с ним играл. Боялся я об этом писать. А вдруг он меня…
Я не убью его. Я сижу рядом с мертвым Железновским. Он синий, с подтеками глаз, язык большой, какой-то тоже синий. Или тут такой свет?
— Смываемся? — спрашивает вдруг Кравцов.
— Чего? — переспрашиваю я.
— Давай смываться, — повторяет он.
— Ага. Идем позвоним.
Мы встаем вместе. Следя друг за другом, мы идем к телефону.
Если он ударит сейчас, что же я? Я же совсем не в форме. Железновский меня доконал. Я всегда ожидал, что так он кончит.
— Я, что ли, буду звонить? — скалит желтые большие зубы Кравцов. — Я, я… Видишь, даже Железновский напугался мести Ковалева. Ушел добровольно!
Почему я сразу не догадался, что они его убрали?
Они его убрали потому, что он уже давно не хочет так жить. Не хочет!
— Звони! — приказал я.
Я медленно, оглядываясь по сторонам, шел по длинному коридору. Гулко стукнула дверь. Я насторожился. И все-таки вышел на улицу. Я увидел рассвет на ней, увидел розовеющее небо. Ранее августовское утро было живым и страшно любопытным. Потому любопытным, что со мной рядом стоял Кравцов. И рука его лежала на моем плече. И любопытно было, что я не сбросил его руку. Я не знаю почему, я не сбросил со своего плеча его руку.
— Ты правильно все командуешь, — захлебывался почему-то от восторга он. — А то ведь смотри, плачет по тебе пуля!
Я все-таки захотел ударить его, но лишь резко снял чужую руку со своего плеча.
— О суде думаешь? — хихикнул Кравцов. — Не будет суда! И Шугова мы тут забарабаем!.. Ночью-то все страшно! А теперь светло и все улыбаются. Доверчивые! На них бы опять того, кого ты встречал тогда на новом аэродроме!
Я все-таки ударил его. Падая, он закричал:
— Бесишься? Потому что замазан! Им замазан! Поглядишь, вывернем всех! Не спрячетесь!
