Владимир Югов - Человек в круге
— Он оставил свой телефон?
— В том-то и дело, что такие телефонов не оставляют. Хотя могут сами позвонить среди ночи и поднять на ноги.
— Невзлюбили вы его. Бог велит прощать, — перевел я все в шутку.
Она пристально посмотрела на меня и снова скрылась в своей комнате.
Кравцов не заставил себя долго ждать. Затрезвонил телефон, я подошел и снял трубку. Когда меня узнали, поднялся восторженный вопль. Сколько лет, сколько зим! Ты чего таился? Ты чего молчал? Зазнался? Не хочет знаться!
Он вопил от души. Я не успевал вставить даже слова. Только заговорю, тут же перебивает. То сообщает, какая у него семья — дочь, жена и мама старая, ей уже девяносто лет, а еще командует в доме, то что делается, что делается!..
— Читаю, читаю! — орал опять. — Помнишь, как идиотика спасали? Ну того, кто записал в тетрадь характерные приметы генерала — командира дивизии, и полковника — начальника штаба? Ты тогда выступал солидно, мне очень, очень нравилось. Я потом в гражданке с тебя пример в комсомоле брал. Аргумент твой: говоришь, может, он писателем будет — прошел же! А сам уже тогда повесть строчил!
— Ладно, ты где? И зачем меня ищешь? — Какая-то тревога забилась и во мне — не только в соседке.
— Во-о! Сразу — зачем? И эта твоя зануда — соседка! Тоже: зачем? А у меня дело к тебе!
— Какое дело? — Я опять насторожился.
— Совместное дело. — Кравцов хохотнул. — Совместное предприятие. — И выложил напрямую: — Ты знаешь, у меня кое-какие материалы есть по делу пограничной заставы. Особенно по Шугову. Ты же, говорят, по капельке собираешь их. Говорят, уж гора у тебя этих документов.
Бог меня, видимо, наказал за доверчивость. Я пригласил Кравцова к себе. На его удачу, всегда штопором сидящая на своей жилплощади Юлечка Аврамовна в тот вечер «смоталась», как она говорит, «к старому любовничку, психиатру и сексопатологу», на свиданку. И я еще раз после того, как разбросали быстренько по столу закуску и выпивку, потерял бдительность, когда после двух рюмок Кравцову приспичило почему-то звонить.
— Ты знаешь, — шарахнул он по лбу своей мягкой, пухловатой ладонью (вообще он был рыхлым, как неутоптанный снег), — я вовсе забыл позвонить Зоеньке! Ой, ой, что будет!
— Кто такая — Зоенька? — Я наблюдал за ним, еще не чувствуя, что он играет.
— Да жена моя! Я же тогда ее привез оттуда! Она из ленинградских наших девчонок… Помнишь, к нам портнихи приехали в военторг? После техникума? Ты все забыл… Ой, разреши брякнуть?
— Да, пожалуйста, кто тебе не дает?
Вот тут я почувствовал фальшь. Он в коридоре говорил недолго. Так недолго не говорят с любимой женщиной. Я вышел в коридор сразу же, лишь что-то заподозрил. Он бросил трубку на рычажок и, собирая свои какие-то бумажки с общего столика квартиры в коммуналке, смотрел мимо меня.
Запихивая на ходу свои бумажки (оттуда он выудил телефон, точнее номер телефона. Неужели, — подумал я, — он забыл номер телефона собственной квартиры?) в задний карман брюк, он прошел мимо меня и занял не свое, а пустое место за столом. Я мельком глянул на него, он почему-то волновался. Я почувствовал тревогу. У меня всегда это предчувствие срабатывает.
Я остановился около телефонного аппарата. Кому позвонить?! Ага, понял! Я позвонил своему другу, заместителю главного редактора.
— Алло, — спросил я, после того, как я ему коротко сказал: «Я дома!».
— Не понял, — сказал он.
— Я дома! — мой голос просвистел. — Я дома!
— Погоди? Ну и что?
— Я дома! Дома! Позвонишь. Мы же договаривались!
Я бросил трубку и вернулся к Кравцову.
— Ты чего? Тоже звонил? — обеспокоенно спросил он.
Я беспечно кивнул головой.
— Договаривались с чудиком. Глушу его словесами: «Я дома, говорю!» А он — ну и что? Говорю: «Дома»… Опять: «Ну и что?» Понимаешь, все склеротики! Такая жизнь пошла… Обещал вечером привалить. Мы с ним книжку пишем об одном известном генерале!.. Вот жизнь!
— Да, это не та, что была у нас. Вот тогда в комсомольском бюро мы с тобой выкаблучивались! Не знаю, как перед тобой, а передо мной даже лейтенанты-комсомольцы на цырлах стояли!
— Да? А чего вдруг?
— А проштрафился? А выговорок? Ему же в партию вступать! Меня там все знали, как принципиального человека. Я жестокостью не обладал, но мог сказать нужное.
— Ты тогда меня спрятал, помнишь? Ведь тогда…
— Тогда ты с огнем играл, — уточнил Кравцов. — Тебя действительно жалко было. Ты тогда был зеленый, прямой, негнущийся. — У него была, оказывается, манера ехидничать.
Я поглядел на него, ткнул вилкой огурец. И тут услышал, как открывается наш дверной замок. Я приподнялся.
— Сидеть! — приказал Кравцов.
— Что?! — Я рванулся с места. — Кто там? — заорал.
— Это мы, татары. Сколько нас — раз!
В моих дверях стоял амбал, под два метра ростом, весь какой-то квадратный. Он был одет в джинсовку, модную, но чуть поношенную. Это я сразу увидел.
— Поговорим? — сказал амбал.
Он пропустил троих мальчиков, и они рассаживались за столом моим. Один нахально взял бутылку, налил рюмку, ткнул вилкой огурец, выпил и стал смачно жевать.
— О чем говорить? — спросил я амбала.
— О дяде Косте капитане, — сострил амбал и тоже потянулся к бутылке. — Не пропадать же добру! — Он налил полный фужер. — Буду в отключке, покосился на парня, который все дожевывал после рюмки огурец, — следи, чтобы не прибил.
— Ладно, — растянул парень и налил себе вторую рюмку.
— Оставь! — крикнул амбал. — Чего тебе, кино с коньяком? Или работа?
— Хорошо, — согласился парень. — Никак не буду более!
И засмеялся.
— Ты, чмурик, где водочку берешь? — спросил меня амбал. — В очереди стоишь?
— Привез с собой, — сказал Кравцов и обратился ко мне: — Слушай, я тебе обрисую обстановку. Я тут вроде старший. Позиция такая… Мы здесь по тому самому делу, которое начиналось еще тамочки. Ну ты помнишь, где начиналось… Если в двух словах, значит, так! Ты приносишь все бумажонки сюда, на стол. Додостаешь водочки. Мы все — и ты тоже — пьем. И айда в подполье. Ты в койку, а мы несем документики тому, кому они очченно нужные!
Я не стал долго томить их и отказал в документах.
— Потому что у меня нет их, — как можно спокойнее сказал я.
— Здесь нет? Или вообще нет? — спросил амбал.
— Вообще были. Но я их сдал.
— А копиечечки? — улыбнулся мой бывший член комсомольского бюро.
— Если скажешь, для чего, я честно отвечу, — попробовал я выжечь искру оптимизма в этой начавшейся игре.
— А то сам не знаешь! Ну чего ты, не догадался? Я в секретах, в кя-ге-бе!
— Это ты слишком развязно, Кравцов!
Я недооценил его. Участвуя в многочисленных драках, я пропустил мощный удар в челюсть. Но я был бы не из запасного полка, где приходилось защищаться и при значительном меньшинстве. Кравцову в ответ был мой мощный толчок правой в живот, моя нога машинально была подставлена (левая) под ноги противника, он повалился назад и я догнал его левой, ударил в висок.
Не переводя дыхания, я первым ударил амбала, и ударил так ловко, как бил в молодости, у солдатского нужника мужика, который хотел отобрать новый матрац у моего друга. Амбал охнул, я успел схватить, когда он, обняв живот, стал приседать, за его волосы и пару раз столкнуть его онемевшую, буйную головушку с моим коленом. С другими парнями было проще, потому что они выпутывались из-за стола, а я брызнул им в их наглые морды уксуса, всегда у меня стоявшего для лучка, уж коль пьется рюмка.
Тут забарабанил телефон. По дороге к нему я двинул Кравцова ботиночком, он лежал при этом, и, подняв трубку, заорал:
— Тут мордобитие с поножовщиной! Присылай наряд милиции! Да чтобы она не спуталась с Ковалевым да Кагебе. Гебешники уродуются на работе!
Я получил тоже в висок: уж не знаю, кто из них был шустрее! Для этого их и учат.
Ничего мне не оставалось — как отключиться. Я не помню, как они меня пинали, как потом оставили в одиночестве, как Юлечка Аврамовна не могла открыть наш замок своим ключом, как подоспел, наконец, мой славный друг заместитель редактора, как они «выперли» двери…
Когда я открыл глаза, кого бы вы думали — увидел? Железновского, шут бы его побрал! Он стоял надо мной на коленях. Видимо, только что тер мне виски нашатырным спиртом, давал нюхать этот спирт.
Меня посадили на стул. Я покачивался из стороны в сторону.
— Я тебя предупреждал. — Железновский погрозил пальцем. — Сукин ты сын! Если думаешь, что идет гласность и перестройка… То ты — идиот!
Я отхаркнулся кровью.
— Ты подпишешь сейчас акт, который я продиктую? — прохрипел я.
— Шиш тебе! — Железновский нагнулся к моему плевку. — Изнутри?
Он изучающе глядел на меня.
— Откуда я знаю, — покачал я головой. — Вот это приемчик!.. Ух, гудит — как вертолет! Кто-нибудь из них лежит, как я?
