Павел Генералов - Искушения олигархов
Уже шли третьи сутки, как бывший генеральский, а до того диссидентский ворон Карлуша жил на Красной площади.
Выбравшись поутру четырнадцатого числа из клетки, а потом — через форточку — из кабинета, Карлуша пролетел сначала недалеко. Ровно до Лобного места. Клевавшие вокруг этого самого места незнамо что голуби шумно взлетели, когда ворон опустился среди них. Голуби ворона не приняли. Впрочем, он на то и не рассчитывал.
Полетав немного по окрестностям, правда, не дальше берега Москвы–реки, Исторического музея и Тайницкого сада, Карлуша приземлился на газон возле захоронений у Кремлёвской стены. Пришла пора немного подкормиться, поклевав шишки голубых елей, росших здесь в изобилии. Хотя есть ворону не очень–то и хотелось. Он улетел вовсе не за этим. А зачем? Он и сам бы не смог объяснить, если б даже научился не просто говорить, а выражать свои глубинные, потаённые мысли.
Мог ли он вернуться обратно? Теоретически мог. Хотя и вряд ли он обращал внимание на то, что форточка в окне Фонда поддержки промышленников и предпринимателей с рокового утра его «улёта» постоянно была открыта, а свет в кабинете горел ночи напролёт.
Возвращение не входило в его планы. К собратьям Карл тоже присоединяться не спешил.
Инстинкт подсказывал ему что–то другое. Гораздо более важное, чем банальное возвращение. Видно, пришёл какой–то важный, главный час в его жизни.
Ночевал он в одной из ниш на Кремлёвской стене.
В пятом часу вечера к середине вторых суток пребывания на воле, Карлуша взмыл вверх и посмотрел вниз с высоты своего птичьего полёта. Брусчатка Красной площади была запорошена первым, похожим на рассыпанный стиральный порошок снежком.
Мельчайший крупчатый снег лежал и на крыше мавзолея, и на правительственной трибуне, которая располагалась над надписью «ЛЕНИН».
Карлуша, сделав крутой разворот над площадью, спланировал прямо на каменный парапет этой самой трибуны. По центру. Примерно в то место, где раньше, в дни больших пролетарский праздников устанавливали микрофоны.
За полётом и приземлением ворона наблюдал с беспокойством лишь один человек — милицейский сержант, дежуривший на площади справа от мавзолея. В его обязанности входило следить за порядком, а главное — непорядком. Вокруг места вечного успокоения вождя. Крупная чёрная птица, севшая не туда, куда надо, сержанта раздражала и беспокоила.
Словно добавляя стражу порядку причин для беспокойства, ворон прошёлся — несколько раз туда–сюда — по парапету, оставляя на тонком снежке чёткие, разлапистые следы. Вновь остановился по центру. И что–то каркнул.
Сержанту даже показалось, что в голосе ворона послышалось нечто осмысленное. Вроде как:
— На кар–р–раул!
Ворон после этого душераздирающего крика сделал ещё шаг по парапету. Взмахнул крыльями. Ещё шагнул. Ближе к краю. Оступился. И рухнул к подножию мавзолея.
Сержант, оглядываясь по сторонам, подошёл к упавшей птице.
Ворон был безусловно мёртв. Только чёрный его глаз с жёлтым ободком по–прежнему смотрел в серое московское небо.
Часы на Спасской башне коротко отбили четверть часа.
Глава четвёртая. Этот долгий путь до Амстердама…
19 октября 2002 года
Утром Гоше позвонил Пичугин, помощник главы ФППП Юрия Ивановича Морозова.
— Юрий Иванович очень хотел вас видеть, Георгий Валентинович! — сообщил Пичугин каким–то замогильным голосом.
— На ловца и зверь бежит, — попробовал перевести разговор в менее серьёзное русло Гоша. — Я тут тоже Юрия Ивановича вспоминал. Хотел ему визит нанести. Некоторые вопросы накопились…
Пичугин выдержал секундную паузу:
— Возможно, у него тоже есть к вам какие–то вопросы. А, может, и ответы… Юрий Иванович в ЦКБ. Третий инфаркт, сами понимаете. Палата номер тридцать девять. Пропуск вам будет заказан.
Пропуск, судя по всему, был заказан по категории VIP-персон. Гошину машину, тёмно–зелёный «лексус», пропустили непосредственно на территорию солидно охраняемого комплекса Центральной клинической больницы.
Здраво рассудив, что вполне можно обойтись без классических больничных гостинцев в виде апельсинов и соков, Гоша решил ограничиться букетом белых гладиолусов.
В секретарском «предбаннике» его встретил Пичугин и средних лет медсестра.
— Вы, пожалуйста, не очень долго, — попросила Гошу медсестра и через кабинет проводила его непосредственно в палату.
Морозов лежал на кровати и смотрел в потолок.
— К вам гость, Юрий Иванович! — негромко сказала медсестра.
Морозов посмотрел на вошедших:
— Проходи, присаживайся, Георгий, — проговорил он.
Судя по всему, слова давались Монстру с трудом. Говорил он как–то краешком рта — бледное лицо при этом оставалось практически неподвижным. Справа от его кровати стояли столики на колёсиках с какой–то сложной медицинской аппаратурой, от которой к кровати тянулись провода. На бледно–зелёных мониторах отображался кривой вздрагивающей линией пульс больного и прочие параметры его организма. Это было бы похоже на декорации к сериалу «Скорая помощь», если бы не больничный запах, в котором не было ничего киношного.
Гоша присел на белый стул возле кровати. Юрий Иванович молчал, пока медсестра не принесла обратно Гошины цветы, «упакованные» в красную вазу. Поставив цветы на подоконник, где стояли уже красные розы и бледно–розовые хризантемы, сестра вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Морозов посмотрел на Гошины цветы и попробовал улыбнуться:
— Ты мне такие же на похороны принеси!
— Да ладно, рано вам ещё помирать, Юрий Иванович! — фальшивым бодрым голосом ответил Гоша. — Как же без вас всё наше бизнес сообщество–то жить будет? Так что права не имеете — без лоцмана нам не обойтись.
— Да уж, трудно будет. Ты ведь умный, Георгий, — Юрий Иванович впервые назвал Гошу на «ты». — И понимаешь, что всё я делал исключительно на благо. Прежде всего — страны… Прости уж старика за пафос. Но так оно и есть. И тебя я как мог прикрывал… Да вот, не уберёг… На меня ты не греши, Гоша… Я пытался сделать всё, что мог…
— А те, «двое из ларца» на Рублёвке, тоже не ваши были? — это был именно тот вопрос, который давно хотел задать Морозову Гоша.
Морозов ещё раз попробовал усмехнуться уголком рта:
— В этом — грешен. Но для тебя же и старался. Если б ты от них тогда не сбежал, то всё бы по–другому могло повернуться…
— В каком смысле? — напрягся Гоша.
— Им я приказал просто изолировать тебя на время. Они и обращались с тобой как с хрустальной вазой, так что не считай себя Джеймсом Бондом…
— Да какой из меня Джеймс Бонд! В лучшем случае… Может, сестру позвать? — в горле Морозова что–то захрипело, в груди забулькало, а на лбу выступили бисеринки пота. Но железный Монстр отрицательно покачал головой.
Отдышавшись, Морозов попробовал ещё что–то сказать, но губы его уже не слушались. Правда, глаза в упор смотрели на Гошу, словно говорили: продолжай.
Гоша продолжил:
— А с Зерой… Это могло быть хорошо спланированное убийство? Убить хотели меня?
Глаза Морозова дважды ответили: да.
— В вашем ведомстве были специалисты по такого рода «несчастным случаям»?
Глаза Морозова подтвердили.
— А кто мог быть заказчиком?
Морозов никак не прореагировал. То ли не знал ответа, то ли не мог сказать, то ли не хотел. И всё–таки, он ещё раз разжал губы и едва слышно произнёс:
— Ищи по… цепочке… Полковник… Ка… Кащ…
— Кто? — не сдержался и почти выкрикнул Гоша.
Хрип в горле Морозова перешёл почти в свист. Желтые зигзаги на мониторах превратились в сплошную линию.
— Сестра! Врача! — Гоша бросился к двери. На пороге показалась сестра со шприцем в руках. Из–за её плеча выглядывал Пичугин.
— Всё, уходите! — приказала сестра.
Оглядываясь, Гоша вышел в коридор.
Похоже, первый раз в жизни Монстр Иванович готов был выдать постороннему служебную тайну. И какой–то секретный конторский бог… или чёрт его уберёг. Почти.
Полковник Кащ… Кащенко? Кащин? Кашин? Гадать можно было до бесконечности. Но это всё же было уже кое–что.
***При всём своём уважении к тяжёлой, почти непосильной работе эстрадных звёзд, Нюша не могла бы заставить себя высидеть на концерте даже одно отделение. Поэтому к киноконцертному залу «Россия» она подъехала, когда первая половина очередного «сборника» уже заканчивалось. Завершали его известные певцы, «сиамские» супруги Маня и Ваня. Они, и только они были нужны Нюше. Она решила захватить супругов после выступления, на подступах в гримуборную.
Она нагло оставила машину на служебной стоянке, приветливо помахав на въезде рукой вместо пропуска. Служитель беспрекословно пропустил запаздывающую артистку. А в том, что Нюша именно артистка сомнений не возникло. Яркая боевая раскраска в умопомрачительных лиловых тонах, вздыбленные волосы со вколотой в них гирляндой роз, сиреневое, в блёстках платье — кто ещё мог себе позволить такой прикид? Только звезда, пусть и не слишком пока известная.
