Галина Романова - Зеленые глаза викинга
Он умер прямо на операционном столе. В тот момент, когда врачи только-только приступили к операции, сердце его остановилось. Все попытки реанимировать его оказались безуспешными.
Свекровь была безутешна. Она билась в рыданиях, тенью бродила по больничным коридорам и без конца выкрикивала обвинения в адрес убийц-врачей. Горе ее усугублялось еще и тем, что ее милая девочка, ее невестка Ладочка, вот-вот вернется домой. Она везет кучу подарков своему Игоресику, достала какую-то антикварную шкатулку, в поисках которой излазила все побережье, о такой ее муж мечтал просто. Она спешит, она соскучилась, она хочет обнять его, расцеловать любимые глаза, услышать его счастливый смех.
Как??? Как она скажет ей, что Игоря больше нет?! Как объяснит, что они скрывали его болезнь от Ладочки? Боялись напугать, боялись ранить. Как же теперь?
Свою свекровь Лада похоронила на сороковой день после смерти Игоря. Слишком сильным было горе тихой интеллигентной женщины, чтобы она смогла пережить его, слишком непосильным оказался груз утраты. И смотреть все время в глаза невестки, полные немого укора, было просто невыносимо.
Лада осталась совсем одна. Она так растерялась от одиночества, так испугалась его, что первые несколько дней жила на вокзале в комнате отдыха. Ей как воздух был необходим суетливый надоедливый гомон толпы. Ей нужно было, чтобы кто-то толкал ее локтями, отпихивал, грубил, называл идиоткой и спрашивал грубо, чего она застыла с вытаращенными глазами. Все это ей было нужно, чтобы не сойти с ума от тишины, повисшей в доме.
Через неделю она вернулась. Прошла по чистым убранным комнатам. Домработница по привычке приходила каждое утро, убирала в квартире. Что-то готовила. Лада обнаружила в холодильнике кастрюльки. Поливала цветы. Кормила рыбок в огромном аквариуме.
Зачем?! Зачем это все теперь? Кому это все теперь? Ей не нужно. Одной ей ничего не было нужно.
Следующие две недели Лада просто лежала на своей кровати, обложившись фотографиями. Их было множество, Лада любила фотографировать. Игорь, снова Игорь. Улыбается, хмурится, морщится. Может, как раз в этот самый момент у него болело сердце, а она не знала и гнала его на гору за цветами, когда они отдыхали за городом. А вот на другой фотографии он точно сердился. Губы крепко сжаты, они почти фиолетового цвета. Хотя...
Хотя сердиться у него не было причин. Наверное, снова сердце прихватило, оттого и цвет его губ такой… Где-то она слышала, что губы синеют, если болит сердце.
А вот он на стол оперся одним кулаком, а вторую ладонь положил на грудь с левой стороны, весь изогнулся как-то, будто от острой боли. И вымученно улыбается в объектив.
Ну почему она ничего не почувствовала??? Почему не почувствовала его боли?! Почему не забила тревогу? Почему не заставила его вплотную заняться своим здоровьем, а не лелеять ее – избалованную, занимающуюся только собой?!
И тогда она себя возненавидела. За черствость, за отсутствие внимания, за капризы, за то, что позволяла всем вести себя с ней как с маленьким ребенком. Милая девочка возненавидела себя. Перестала ухаживать за собой, отказалась от домработницы, не мыла волосы, не смотрелась в зеркало.
В чувство Ладу привел племянник ее свекрови. Тот нагрянул как-то в начале зимы с приглашением отпраздновать встречу Нового года в их доме. Ужаснулся переменам с Ладой и хаосу, царящему в ее доме. Отругал, вызвал на дом домработницу, косметолога, парикмахера. Все привел в порядок и даже частично ее мысли.
– Ты ни в чем не виновата, милая девочка, – уговаривал он ее и гладил по голове. – Игорь очень, очень любил тебя. Он не мог заставить страдать еще и тебя. Ты была очень внимательной, нежной и любящей женой, милая!
– Правда?! – Лада глотала слезы и готова была слушать его бесконечно.
– Конечно! Ты была очень хорошей женой и необыкновенной невесткой. Тетя Варя всегда хвалила тебя и любила, как дочку. Разве твоя в том вина? Это врачи, гады, угробили нашего Игорька...
Коронная фраза прозвучала без единого намека, но была воспринята как руководство к действию.
И Лада стала действовать. Для начала она уговорила племянника своей покойной свекрови забрать выписки из истории болезни из той клиники, где умер ее Игорек. Ему отказали. Потом она снова послала его туда уже с претензионным заявлением на некомпетентность врачей. А ему в нос расписку, собственноручно подписанную Игорем, где сказано, что врачи не несут ответственности за возможный летальный исход операции, так как ситуацию оценивают безнадежной и так далее, и тому подобное.
– Мы ничего не сможем сделать, – удрученно мотал головой ее родственник. – Они оставили оригинал себе. В случае чего пойдут с ним в суд и оправдаются.
– Суд... Наш гуманный суд их оправдает. А человеческий?..
Человеческим судом, судом раздавленного горем человека, она решила сама судить виновных. Круг их определился сразу. Это была операционная сестра – Лихая Марина. И оперирующий врач-кардиолог с десятилетним стажем работы.
Эти два человека должны были ответить за ее страшную утрату, за ее одиночество. Она их приговорила к... вечному страданию!
Она не лишит их жизни, нет, решила Лада, разрабатывая план долгими зимними вечерами. Она заставит их страдать так же сильно, как страдает теперь она. Как страдала перед смертью ее милая кроткая свекровь, не сделавшая в этой жизни никому ничего плохого.
Она заставит их страдать, отобрав у них самое дорогое, самое ценное, что у них имеется!
У Марины Лихой это был ее ненаглядный муженек – Михаил.
У доктора – его дочка Леночка.
Но с Леночки глаз не спускали. Она всегда находилась под присмотром матери, няни, бабушки. Попытаться как-то выманить девочку из-под зоркого глаза наблюдающих можно, но возни много. Другое дело Михаил – страстный поклонник всех красивых женщин. Беззаботный неработающий, вечно скучающий и страдающий от непонимания тонкости его натуры.
Лада решила начать с него. Девочку она оставит на потом. Там слишком много сложностей. И это требовало чрезвычайной сосредоточенности. А этим на тот момент она не могла похвастаться.
Душа требовала отмщения. Сжимались кулаки, от ненависти слезились глаза, когда она наблюдала издали за гуляющими Мишей и Мариной.
О, она не просто наблюдала, она смаковала каждую их совместно проведенную минуту! Она страшно хохотала, видя, как Марина бережно отряхивает снег с Мишиного воротника. Как подставляет ему щеку для поцелуя, как нежно перебирает его озябшие пальцы.
Скоро! Уже очень скоро этого ничего в ее жизни не будет! Останутся лишь одни воспоминания, в которых ничего, кроме боли, ничего, кроме боли и пустоты.
Скоро не получилось. План на ходу ею менялся.
Нет, Мишина смерть не могла быть отставлена, нет. Он будет застрелен из пистолета, который незаконно хранил у себя в гараже Игорек. Друг ему какой-то подарил в целях самообороны. Так Игорек ей объяснил. Пистолет незасвеченный, по нему никто и никогда не выйдет на Ладу. А выйдут на...
Сначала ей было все равно, кого обвинят в его смерти. Потом решила, что нет. Надо совершенствовать план снова и снова. Делать его более жестоким, изощренным.
Марина! Вот кто должен ответить за смерть собственного мужа! Ее обвинят, потому что...
Потому что никто не поверит в ее бредни про соседку, к которой собрался уходить ее Мишаня. Соседку никто не увидит! О ней никто не узнает! Лада постарается сделать так, чтобы все Маринины показания сочли враньем, бредом, ахинеей.
Она умело пряталась, маскировалась и попалась лишь дважды.
Первый раз, когда их засек коллега Марины, вышедший за ней следом на улицу покурить.
Второй раз, когда ее машину – не красную спортивную, нет – другую, на которой только она ездила, засек какой-то глазастый мужик. Он как раз на скамеечке посиживал.
Лада быстро уехала со двора, заметив наблюдателя, но в душе заныло – проболтается. Вон и на бумажке что-то царапать начал, заметив незнакомую машину на стоянке.
Про бабку, у которой Лада сделала слепок ключей от тридцать восьмой квартиры, она даже не вспоминала. Полоумная старуха! Кто ей поверит? Кто о ней вспомнит вообще?
Все прошло как по маслу. Она застрелила Мишу, и удивительно, это далось не так тяжело, как ей представлялось. Стоило вспомнить, как умирал Игорек, так и странная слабость исчезла. Незаметно вышла из другого подъезда, пробежав по чердаку. И уехала на машине, которую оставила в соседнем переулке.
О ней никто не знал, ее никто не видел, и ее никто не обвинит в смерти Михаила Лихого.
Она вдоволь насмотрится на страдания Марины. Она выпьет их по капле, она будет смаковать и наслаждаться ее болью. Дождется, когда на ее запястьях защелкнутся наручники, и уже тогда приступит к плану мести под номером два.
Ну и что, что Леночка ребенок! И что с того, что она ни в чем не виновата? Виноват ее отец, и он должен ответить, он должен провести остаток жизни в муках.
