Марина Крамер - Привилегия женщин (сборник)
Уже сидя снова на трибуне, я вдруг почувствовала легкий холодок, пробежавший по спине вдоль позвоночника — такое чувство частенько сопровождало у меня ощущение внезапно появившейся опасности. Но что могло случиться со мной здесь, во Дворце спорта, где полно народа и охраны? А противное ощущение не оставляло, и даже ладони вдруг стали влажными. Черт, что же это со мной такое?
Я обвела взглядом трибуны, но, разумеется, в такой толпе, даже если что-то и есть подозрительное, я вряд ли это разгляжу. Но ощущение чужого взгляда, напряженно следующего за мной, не проходило. Это паранойя, не иначе.
— Ты кого-то ищешь? — моментально отреагировал на мои ерзания по сиденью Сергей, и я встрепенулась:
— Н-нет… просто… показалось, что увидела знакомую.
Он, кажется, удовлетворился этим ответом и продолжил шепотом задавать вопросы, а я так и не могла отделаться от ощущения, что меня кто-то разглядывает, как муху в микроскоп.
— А ты сама давно не танцуешь? — мы успели между сигаретами и кофе перейти на «ты», и это сильно облегчило общение и мне, и ему.
— Давно. Если считать по турнирным меркам, так вообще вечность.
— Жалеешь? — в его голосе мне вдруг послышалось сочувствие.
— Сейчас уже почти нет.
Ну, вранье всегда было моей сильной стороной. Да и к чему этому журналисту знать все обо мне, а уж тем более — о моих душевных страданиях? Разве я могу рассказать ему о том, какую душевную боль испытываю, глядя на паркет, на котором сейчас разворачивается настоящее — в хорошем смысле — «рубилово»? Разве могу объяснить, что чувствую, наблюдая со стороны, а не принимая участие? Ведь не так давно я сама находилась среди этих пар — ну, пусть не конкретно этих, они в то время еще танцевали в детях и юниорах — и вместе с партнером Иваном боролась только за высокие места, только вот за эти три тумбочки с номерами. Мы всегда серьезно относились к турнирам, даже самым обычным, межклубным, и никогда не позволяли себе работать в полноги — только выкладываясь на все сто, так, что пот хлестал градом, а дыхание потом долго не выравнивалось. И вон та худая невысокая девушка в черно-золотом платье, с короткой летящей стрижкой, очень напоминает мне меня саму — в последнее время я тоже коротко стригла волосы, делая очень четкое, графичное каре, только волосы у меня были рыжими, а не черными, как у нее. Я любила лаконичные платья без всяких излишних украшений, перьев, бахромы и изобильной россыпи камней — «слишком много красоты» называла такие вещи Марго, помогавшая мне в последние несколько лет с пошивом костюмов и их моделированием. Никогда она не позволила бы мне выйти на паркет в чем-то, не подходящем мне по стилю. Не будучи специалистом в бальных танцах, умница Марго очень быстро ухватила суть и научилась выстраивать мой паркетный образ в соответствии с той концепцией танца, что мы разрабатывали с Иваном и тренерами. Для этого я отправляла ей записи с тренировок и семинаров, и Марго, потратив несколько вечеров на тщательное изучение программы, безошибочно подбирала даже в мое отсутствие материалы, камни, отделку и рисовала фасон. Мне же оставалось только прилететь и съездить в ателье, чтобы снять мерки и сделать заказ. Ни разу Марго не просчиталась, и это сделало меня за короткий срок едва ли не самой стильной танцовщицей в регионе, и даже на крупных российских и международных турнирах наша с Иваном пара всегда привлекала внимание. Мы придерживались романтического стиля, мягких линий, изящной пластики в движениях и старались избегать излишних акробатических элементов. Наша румба всегда была единственной, ломавшей общепринятый стереотип — мол, танец любви и страсти. Мы же всегда танцевали разрыв, разлуку, конец отношений, и в хореографии номера не было места прыжкам и резким движениям. Точно так же, как джайв я всегда «отдавала» партнеру, потому что для меня это истинно мужской танец, и Ванька, никак не умевший взять надо мной верх, именно в джайве раскрывался и «зажигал» так, что паркет под его ногами ходил ходуном. Таких высоких прыжков и таких идеальных пируэтов не делал, пожалуй, в нашем-то городе точно никто. Мне было жаль, что после моего ухода Ванька так и не нашел себе партнершу. Он пробовался с какой-то девочкой, но та, видимо, не отвечала его запросам, и партнерства не случилось. В душе я ненавидела мужа за то, что он сломал карьеру не только мне, но и Ивану — парный вид спорта не прощает измен.
Я так погрузилась в свои воспоминания, что даже не заметила, как Сергей вдруг начал что-то быстро черкать в блокноте, переводя взгляд с одной пары на другую и временами украдкой — на меня. Смотреть стало вдруг скучно — я для себя уже расставила весь финал по местам, но прекрасно знала, что мое мнение вряд ли точно совпадет с судейским — так всегда бывает. У Сергея зазвонил мобильный, он ответил, и мне вдруг почудилось на секунду, что из динамика льется армянская речь. «Паранойя», — передернула я плечами, когда Сергей ответил по-русски и, извинившись, спустился в подтрибунное помещение, чтобы без помех продолжить разговор.
АлексОн напряженно наблюдал за спутником Мэри — чем-то этот парень ему не нравился. Когда тот, вынув мобильник, спустился с трибуны, Алекс быстро покинул свой наблюдательный пункт, почти бегом обогнул довольно большую арену и сумел оказаться очень близко к говорившему по телефону парню. Это было несложно — как раз рядом располагался столик фотографов, где можно было на нескольких ноутбуках отсмотреть сделанные за день снимки, и Алекс, пробравшись к самому крайнему, сделал вид, что ищет в файлах нужную пару.
— …я познакомился тут с профессиональной танцовщицей, она много интересного рассказала. Да, материал будет готов в срок, вы же знаете. Конечно, не подведу. Да, я спрошу. Если согласится — будет интересное интервью.
«Не согласится, — про себя вздохнул Алекс, поняв, что ошибся насчет парня, и зря дернул Джефа, — ни за что не согласится — ей не с руки огласка. Так что забудь, дружище».
Он почувствовал некое облегчение — ну, хоть с этим парнем не придется разбираться, обычный журналист, нашел человека, способного помочь выдать хороший материал, и, кстати, тут Мэри — подарок, все-таки профессиональная танцовщица, международный класс. Пусть радуется.
Вдруг взгляд его зацепился за что-то странное и совершенно нелогичное для этого места. Алекс повернулся и понял, что не зря внутри шевелилось неприятное предчувствие — за пластиковыми столиками кафе сидели те самые громилы, что прилетели из Испании буквально через сутки после приезда Мэри. Он успел хорошо рассмотреть их фотографии, добытые Джефом, потому узнать оригиналы особого труда не составило.
«Ну, дело плохо. Если они приехали в Крылатское, то вряд ли сделали это по наитию, — подумал он, стараясь быстро придумать способ вывести Мэри из-под наблюдения. — Хотя… сидят ведь здесь, а не в зале, рыскают глазами по сторонам, не похоже, что точно уверены, что нашли. Скорее всего, знают, что она танцовщица, вот и подумали, что такое мероприятие не пропустит. Черт тебя подери, Мэри, зачем ты сюда приехала? Почему не полетела домой?»
МэриНу, это в моем репертуаре… Сначала согласиться, а потом устроить истерику. Сергей — молодец просто, если так пойдет дальше — то его шансы значительно повысятся, ибо мало кто способен выдержать мои издевательства. Пригласила выпить кофе, позволила подняться в номер — и в последний момент поняла — не могу. Нет, не могу, ни за что не могу. Желая как-то оправдать отказ, закатила истерику с демонстративными эсэмэсками Алексу — тоже, конечно, совершенно зря. Так глупо… И бедолага Сергей, сидящий в кресле с удрученным лицом…
— Мэри, это все не смешно.
— Я не пыталась тебя рассмешить.
— Вот я и говорю — не смешно. Ты думаешь, я тебя не вижу, не понимаю? Думаешь, я не видел, с каким отчаянным видом ты писала эти эсэмэски? Ждала, что тебя остановят? Если хотела, чтобы остановили, так зачем продолжала? У тебя, как у самоубийцы-демонстратора — вроде бы вены режешь, но дверь ванной оставляешь открытой, чтобы успели войти и спасти — да?
Ох, проницательный ты мой… Везет же на мужчин с развитой интуицией. Свирепею отчего-то:
— А ну-ка, собирайся и вали отсюда! Вали так далеко, чтобы я при всем желании тебя не нашла!
— Что сделаешь, если не уйду? — Сергей смотрит насмешливо, и это злит еще сильнее:
— Что-нибудь сделаю, даже не сомневайся! — хватаю сигарету, за три затяжки высаживаю до фильтра. Он смотрит, чуть улыбаясь:
— Ох, Мэри ты моя, Мэри…
— Я не твоя Мэри! И не смей говорить этого.
— Хорошо. Говорить не буду.
— И думать тоже не смей.
— Ну, этого ты мне запретить не сможешь.
— Мне повторить? Отваливай.
— Мэри, прекрати. Я могу уйти, это не проблема, ты ведь понимаешь. Но ты о себе подумай. Через час ты начнешь звонить мне.
