Валерия Вербинина - Замок четырех ветров
– У вас замечательная мать, – сказала я.
Артур смутился. Поезд тем временем уже подходил к Митаве, и кондуктор, появившись в дверях, напомнил, что сейчас будет наша станция.
– Если вы захотите ее увидеть, – выпалил Артур, когда кондуктор ушел, – мы будем в отеле «Курляндия».
Это «мы» могло бы многое мне сказать, но тогда я не обратила на него никакого внимания и дала понять, что вряд ли надолго задержусь в Митаве.
– Мне надо кое-что сделать, и я сразу же отправлюсь обратно в Либаву, – добавила я.
– Так вы сейчас живете в Либаве? Но… вы ведь приезжаете сюда?
– Иногда, – рассеянно ответила я, – например, чтобы пообщаться с издателем, который выпустил немецкий перевод моей книги…
На перроне я подозвала носильщика и объяснила ему, что ищу одного человека, который был сегодня на вокзале. Я описала Кристиана, но носильщик, как и следовало ожидать, объявил, что не видел никого, похожего на него. Я поговорила еще с несколькими носильщиками, с жандармом, с начальником станции: тщетно. Смирившись, я отправилась в кассу – покупать билет до Либавы и выяснила, что следующий беспересадочный поезд будет только после полуночи. Мне было неловко возвращаться к дяде с теткой и признаваться в своей глупости. Чтобы убить время, я взяла извозчика, который несколько часов катал меня по всему городу. Сев, наконец, на ночной поезд, я прибыла в Либаву в восьмом часу утра, уставшая и вымотанная. На вокзале меня встретил отец: у меня все же хватило ума послать ему телеграмму о том, что мне придется задержаться.
– Что случилось? – с тревогой спросил он, вглядываясь в мое лицо. – Тебя кто-то обидел?
– Потом объясню, – сказала я. Я боялась, что если начну рассказывать на вокзале, то не выдержу и расплачусь при всех.
Дома силы окончательно покинули меня, и я повалилась на диван в своем кабинете, едва сняв пальто и сбросив обувь. Ружка ходила вокруг, разнообразными звуками выражая свое сочувствие. Отец с растерянным видом стоял в дверях.
– Мне привиделся Кристиан, – призналась я, хлюпая носом. – Средь бела дня, на митавском вокзале. Я вышла на следующей станции и несколько часов ждала обратный поезд. Глупо, да?
– И что? – мрачно спросил отец.
– Ничего. Я думала, может быть, это кто-то, кто просто похож на него. Расспрашивала всех, кого только можно, но никто его не запомнил. Понимаешь, почему? Потому что он неживой… и он явился только мне.
– Ты переутомилась, – решительно сказал отец. – Тебе лучше отдохнуть.
– Нет, все хорошо. – Я тряхнула головой. – Представляешь, в том поезде, который ехал обратно, я познакомилась с братом Кристиана. Забавно, да?
– Может быть, именно поэтому Кристиан явился тебе на вокзале? – предположил отец. – Он просто хотел, ну… чтобы ты познакомилась с его братом, который ехал в другую сторону.
– Вздор! – возмутилась я. – Извини, но ты городишь чушь! Как вообще можно их сравнивать? Артур совсем не такой… и он мне даже не понравился!
– Я просто хотел тебя отвлечь, – признался отец, пройдясь по комнате и машинально трогая предметы на письменном столе. – Вечно Кристиан, Кристиан, Кристиан… прости, но это уже похоже на наваждение. Он ведь жизнь тебе поломал!
– Он не виноват! – Я залилась слезами. – Как ты можешь так говорить… ведь его убили мерзавцы, которым не нужно было ничего, кроме золота…
– А если бы даже он остался жив? Настя, подумай хорошенько! Ну остался бы он жив, и что? Он бы женился на тебе? У вас было бы общее будущее? В лучшем случае – подчеркиваю, в лучшем – он бы отрекся от тебя, потому что ты ему не пара! А в худшем… в худшем ты бы жила, как твоя мать, на положении не понять кого! Но ты умнее, чем она, и для тебя это было бы в тысячу раз унизительнее!
Тут Ружка, очевидно, решила, что с нее хватит выяснения семейных отношений, и с достоинством удалилась за ширмы. Даже ее коротенький хвост выражал живейшее неодобрение.
– Четыре репортера брали у меня интервью в Митаве, – вяло сказала я, проводя рукой по лицу. – Расспрашивали меня о том, какие блюда мне нравятся, какого писателя я считаю лучшим и почему я решила написать роман о привидениях. Меня читают в Берлине и Вене… а я бы отдала все, все, понимаешь, лишь бы увидеть его снова. Я бы все отдала, – повторила я. – Тебе-то проще, чем мне. У тебя не было в жизни таких потерь.
Отец сел, не глядя на меня.
– Когда твоя мать ушла, я хотел убить – себя, или ее, или того третьего, не знаю, – признался он после долгой паузы. – Думаешь, мне не было плохо? Думаешь, я не страдал? Меня удержало только то, что ты осталась на моей стороне. Я не имел права тебя подводить. Серафим драл с меня три шкуры за малейшую оплошность… а, черт возьми! И мало того, что я должен был видеть его самодовольную рожу на работе – так и дома то же самое! Как же я был рад, когда эта проклятая хибара наконец сгорела…
– Я просто поверить не могу, что Джон Иванович… – начала я в совершенном изумлении. – Мне казалось, вы прекрасно ладили!
– Ну да. Потому что он был моим начальником. Он уходил домой и обедал по полтора часа, а вам разрешал отлучаться не больше чем на десять минут, и то нечасто. И еще он выговаривал мне за то, что у меня, видите ли, на лице написано, что я не люблю свою работу. За что ее любить? И какое это имеет отношение к делу, ведь я старался исполнять свои обязанности как можно лучше! Но я терпел, стиснув зубы. А в чемодане у меня – револьвер. Я купил его, когда… впрочем, неважно. И во время бессонницы меня донимали скверные мысли, Настя. Я спрашивал себя, неужели я родился на свет только для того, чтобы в почтовом ведомстве мной затыкали все возможные дыры. И соблазн пристрелить кого-нибудь был иногда очень велик. Но я сдержался.
– Я, должно быть, совсем невнимательная, – пробормотала я в растерянности, – но я бы никогда не подумала…
– Ну, зато ты теперь знаешь, – усмехнулся отец. – Ты помнишь Карла Гофмана? Он еще немного ухаживал за тобой. Я добился его перевода в Либаву, на неделе он приступил к своим обязанностям. Можешь как-нибудь зайти и поздороваться… разумеется, если хочешь.
– Может быть, потом… – пробормотала я, не желая связывать себя обязательствами. – Знаешь, Дарья Семеновна считает, что мне надо написать еще один роман. А ты что думаешь?
– Хочется – пиши, не хочется – не пиши, – ответил отец, бросив быстрый взгляд на жилетные часы. – Заговорились мы с тобой, а мне надо на службу… – Он подошел к дверям. – Ты ведь не станешь делать глупостей? – почти умоляюще спросил он.
– Не стану, – пообещала я, хлюпая носом. – Конечно же нет.
Когда отец ушел, я попыталась представить себе, о чем я могла бы написать свою следующую книгу, но в голову ничего не приходило. Я повернулась на бок, прижалась щекой к диванной подушке и закрыла глаза.
Глава 27
Кукольный домик
Прошлой ночью я была настолько взвинчена, что спала в поезде всего пару часов; но дома усталость взяла свое, я заснула и проснулась уже в третьем часу пополудни.
За обедом, который можно было с некоторым основанием назвать очень поздним завтраком, я стала размышлять, что мне теперь делать. Как-то надо было устраивать свою жизнь, думать о следующем романе, отвечать на письма, может быть, выйти замуж. Проще всего было ответить на письма.
После обеда я ушла в кабинет и стала просматривать почту. Среди посланий от читателей и счетов обнаружился продолговатый конверт, надписанный почерком матери. Не скрою, я не испытала никакого удовольствия, увидев его. Сейчас мать писала нам только по трем поводам: когда ей требовались деньги, когда ей что-то от нас было нужно и когда она поздравляла нас с праздниками в выражениях, которые обыкновенно пишут старому докучному родственнику, от которого, однако, еще может быть какая-то польза.
В письме мать выражала надежду на то, что моя книга по-прежнему имеет успех, и что я не забуду прислать Саше подарок ко дню его именин (далее следовало описание дорогого фотоаппарата). Также она пространно передавала мнения своих знакомых о «Замке ветров». Отчего-то тревожась все больше и больше, я дочитала письмо до конца и только тогда догадалась обратить внимание на постскриптум, написанный мелким почерком. В нем мать сообщала, что теперь у меня есть еще один брат, что Колесников хочет на ней жениться и что она намерена просить у моего отца развода. Она не то чтобы прямо просила меня помочь ей – она лишь намекала на то, что ей было бы интересно знать, как он к этому отнесется.
Поглядев на часы, я поняла, что отец вернется через полчаса, и прошла в его комнату. После нескольких минут лихорадочных поисков я наконец обнаружила дешевый револьвер, о котором он говорил мне утром, унесла оружие к себе и тщательно спрятала.
Рыться в чужих вещах нехорошо, но меня оправдывало то, что мой уравновешенный, сдержанный, умный отец оказался кладезем сюрпризов, и я не хотела, чтобы из-за моего невмешательства случилось нечто, о чем мне впоследствии пришлось бы пожалеть.
