Валерия Вербинина - Замок четырех ветров
Рыться в чужих вещах нехорошо, но меня оправдывало то, что мой уравновешенный, сдержанный, умный отец оказался кладезем сюрпризов, и я не хотела, чтобы из-за моего невмешательства случилось нечто, о чем мне впоследствии пришлось бы пожалеть.
Когда отец пришел, я встретила его улыбкой, но, должно быть, он прочел что-то в выражении моего лица, потому что слегка нахмурился.
– Что случилось, к тебе опять приходили какие-нибудь призраки?
– Если бы! – не удержалась я.
– А что такое? Твой роман разгромил Максим Горький?
– Почему именно он? – удивилась я.
– Ну, не знаю… Какую газету ни откроешь – всюду этот пройдоха, рядящийся под человека из народа. Или очередные склоки в Думе, – добавил отец язвительно. – Такое впечатление, что туда согнали одних ослов, чтобы они продемонстрировали всей империи, какие они ослы…
Я рассмеялась.
– Ты не подумай, я вовсе не ретроград, – продолжал отец, – я не против свобод. И разгонять нагайками безоружных людей в центре столицы – да и вообще где угодно – это отвратительно. Для меня только загадка, почему свобод всегда добиваются одни, пользуются ими другие, а выигрывают в конце концов третьи, затоптав и первых, и вторых… и почему в такие периоды на поверхность обязательно всплывает всякая накипь… и эпоха получается как прорубь, в которой всплывает… ну, ты поняла что. – И без перехода, будничным тоном он спросил: – Что, она хочет развода?
Я окаменела.
– Ну… да, – выдавила я из себя. – А откуда…
– Ну, я же не идиот. По крайней мере, – сквозь зубы добавил отец, – я на это надеюсь. Давно было понятно, куда дует ветер… Ладно. Пойдем лучше ужинать. Карл сегодня спрашивал о тебе, я сказал, что ты отдыхаешь после возвращения.
– Я зайду завтра на почту, – сказала я. – Но больше ничего не обещаю.
На следующий день, сделав все намеченные домашние дела, я села на трамвай и доехала до почтового отделения, в котором работал мой отец, а теперь и Карл Гофман. Телеграфист разговаривал с каким-то представительным господином в щегольских желтых ботинках, и, скользнув по ним взглядом, я подумала, что его слуге придется попотеть, чтобы оттереть их от могучей либавской грязи.
– Здравствуйте, Карл Людвигович, – сказала я, улыбаясь.
Он почти не изменился: такой же худой, большеротый и остролицый, разве что намечающиеся морщиночки у глаз стали немного глубже.
– Анастасия Михайловна, наконец-то! Сколько же мы не виделись: три года, наверное?
Представительный господин поспешно повернулся ко мне, и я узнала Юриса. А вот фотограф изменился, начиная с дорогой одежды, ботинок и трости и заканчивая выражением лица. Он, что называется, раздобрел. Прежде он смахивал на художника, и не зря я в своем романе наградила его этой профессией; сейчас же передо мной стоял буржуа до кончиков ногтей. В глазах его раньше светилось неукротимое любопытство, он легко загорался любой новой идеей, а теперь, если можно так выразиться, он потух.
– Анастасия Михайловна… – забормотал он, завладевая моей рукой, чтобы поцеловать ее, – как я рад… Очень, очень рад… Никогда не думал, что мне будет приятно вспоминать Шёнберг, я ненавидел эту дыру всей душой, но ваше общество… заставило меня относиться иначе… и вообще…
Тут подошла немолодая дама с кислым лицом, которой срочно надо было отправить телеграмму в Ковно, причем она не помнила точного адреса, но не забыла высказать нам претензию, что мы своими разговорами мешаем ей сосредоточиться и вспомнить.
– Еще увидимся, – сказала я Гофману на прощание и удалилась в сопровождении Юриса.
– Я слышал, вы написали роман, – заметил он, когда мы шли по улице.
– Слышали – и не прочитали? – поддразнила я его.
– Нет. Мне сейчас не до чтения. Жена… дети… заботы…
– Дети?
– Да, двое мальчиков.
– Все еще занимаетесь фотографией?
– Бросил. Раньше держал фотографический салон, место хорошее, ходит много народу, но… надоело. Каждая рожа хочет выглядеть жён-премьером [10], но как ее ни снимай – правым профилем, левым, анфас, три четверти – все равно выходит рожа. – Юрис выразительно скривился. – Что зря портить пленку? Таким лучше никогда вообще не сниматься, чтобы людей не пугать, а они лезут, стараются, позы принимают…
– А цветная фотография? У вас же так хорошо получалось…
– Да, но работать с цветом хлопотно, тяжело да и дорого. Баловство все это.
Дальше мы некоторое время шли молча. Я вспомнила призрак, мелькнувший передо мной на перроне митавского вокзала, и не могла отделаться от мысли, что тот призрак больше напоминал Кристиана, чем Юрис нынешний – Юриса прежнего. И тут фотограф заговорил снова.
– Знаете, иногда я думаю, как все могло бы сложиться, если бы… если бы не обстоятельства. Если бы я мог что-то вам предложить тогда… и если бы не тот бедолага, которого убили собственные слуги.
Мы остановились друг против друга. Мне было неловко, и странно, и в то же время приятно думать, что Юрис все-таки не совсем изменился, раз не утратил способность сожалеть о прошлом.
– Это жизнь, – сказала я, чтобы что-то сказать. – Никто ни в чем не виноват. Просто… просто так получилось.
– Вы должны как-нибудь заглянуть к нам в гости, – произнес Юрис. Он порылся в кармане и вручил мне свою визитную карточку. – Тут наш номер телефона… у вас есть телефон? Нет? Досадно. Было бы проще созвониться и обо всем договориться. В любом случае, когда жена будет устраивать вечер, я дам вам знать. Приходите, и Карла тоже приводите. И еще передайте ему, пожалуйста, что такие жилеты в городе уже лет десять не носят. Он выглядит совсем уж провинциально… Я не хотел говорить, он парень обидчивый, вы сумеете лучше до него донести, что так ходить не стоит.
Он церемонно пожал мою руку, попрощался и удалился, помахивая тросточкой.
Вся во власти противоречивых ощущений, я направилась к своему дому, машинально задерживаясь у некоторых витрин. Не скрою, меня озадачила и немного обидела перемена, произошедшая в Юрисе. Мне казалось, что он хочет от жизни чего-то большего, чем банальной сытости; и тут мои мысли приняли другое направление.
«Ну а я? Чего, например, хочу я? Я написала роман, который, положа руку на сердце, ничего особенного собой не представляет. Писателем я себя не чувствую. Работать я не хочу, учиться мне уже поздно… Боже, какой домик!»
В витрине, возле которой я остановилась, были выставлены детские игрушки для привлечения внимания, и среди них – нарядный кукольный домик с мебелью, посудой, скатертями на столиках, миниатюрными картинами на стенах и занавесками на окнах. Особую прелесть домику придавали фигурки его игрушечных обитателей с искусно разрисованными лицами, одеждой и даже украшениями.
«Не забыли даже фигурку лохматой собачки, которая стоит возле девочки в синем платье… как же называется эта порода…»
– Добрый день!
– Добрый… – машинально ответила я и только тут догадалась посмотреть на лицо говорившего.
Это был Артур Рейтерн. Он стоял, улыбаясь во весь рот, и с любопытством смотрел на меня.
– Вы не упоминали, что собираетесь в Либаву… – Я говорила и одновременно лихорадочно пыталась определить, не выгляжу ли я слишком нелепо у витрины магазина, который продает детские игрушки.
– Просто так получилось, – туманно ответил Артур. – По правде говоря, я сбежал.
– От кого?
Я прикусила язык, но было уже поздно.
– Мне просто стало скучно, – вздохнул Артур. – И я уехал в Либаву.
Если вы помните, от Митавы сюда даже без пересадок ехать больше семи часов, и у меня мелькнула мысль, что от скуки можно было бы прокатиться гораздо ближе – на Замковый остров, например, где так приятно бродить среди беседок и цветников.
– Вы поссорились с вашей матушкой? – наугад спросила я. Артур перестал улыбаться.
– Я… Нет, конечно. Нет.
«Зачем отрицать два раза, когда с лихвой хватило бы одного», – сказал бы проницательный Августин Каэтанович и, наверное, был бы прав.
– Вам понравился кукольный домик? – спросил Артур.
– Да, он очень мил, – подтвердила я. – Значит, вы в Либаве просто так? И куда же вы шли?
– Я искал вас. На главном почтамте я расспросил, где служит ваш отец, и отправился туда. Служащий сказал мне, что вы только что ушли, и я пошел за вами.
Я слушала его, смущаясь все больше и больше, но последние слова Артура развеяли мои опасения.
– Я хотел поговорить с вами о Кристиане… если, конечно, вы не против.
– Нет, я не против, – сказала я. – Где вы остановились?
– В гостинице «Петербургская».
Я немного подумала.
– Сейчас в их ресторане вряд ли много народу. Можем поговорить там, если хотите.
– Хорошо, – легко согласился мой собеседник, и мы зашагали к Большой улице.
– В Либаве есть какие-нибудь достопримечательности? – спросил Артур. – Просто я никогда раньше тут не бывал.
– Ну, – протянула я, – здесь есть театр, где играет немецкая труппа, роща Наследника, гавань, парки… Но вообще это просто большой торговый город.
