Фридрих Незнанский - Рекламная любовь
— Уже? Через две недели?
— А что? Организм молодой, культя заживает хорошо. Я беседовал с врачом, он так и сказал: еще две недели, не больше.
— И куда я его через две недели суну?
— А на базу его киньте. Пусть девок стережет. Как главный евнух.
— Ха-ха-ха… О-хо-хо, ну ты даешь… Ох, рассмешил… Ну не могу…
Смирнов, улыбаясь, пережидал пароксизмы смеха.
— А что? Вообще-то, это мысль, — уже серьезно произнес Арнольд. — Будет мне благодарен по гроб жизни, что не выкинул его… Как там баба его, нашлась?
— Нет.
— Кто ж за ним ухаживал?
— Сестра. У него сестра родная есть. Она и ухаживает.
— Понятно. Нужно будет заплатить ей, что ли…
— Сделаем!
— И вот что. Я хочу заменить автомобиль.
— На какую модель? — Смирнов приготовился записывать.
— Не важно. Важно, чтобы машина была бронированная, понял?
— Понял, — невозмутимо сделал пометку Смирнов.
— Что ты понял?
— Что вы хотите застраховать себя от случайностей. Это правильно! Григорий все же малый неадекватный. А береженого Бог бережет.
— Правильно понимаешь. Так что принимай к исполнению. И побыстрей.
— Думаю, решим вопрос в течение недели. Максимум — двух.
— Ладно. А с Григорием решено: из больницы прямо на свежий воздух, за город!
Прошел месяц. Жаркий июнь раскрасил луга акварелью полевых цветов. Яркое полуденное солнце било сквозь жалюзи в комнаты старинного особняка — бывшей дворянской усадьбы, потом военного санатория, после — пустующего обветшалого здания эпохи больших перемен. А ныне, восстановленное, выкрашенное в белый цвет, оснащенное, как гостиница на четыре «звезды», это здание являло собой то самое заведение, куда стекались отбракованные рекламным бизнесом искательницы приключений и успеха.
В холле первого этажа на затянутых в чехлы диванах полулежали три барышни шестнадцати — восемнадцати лет. Они маялись от жары, потягивая из высоких стаканов сок, и лениво болтали.
— Купаться хочется! — вздохнула коротко стриженная брюнетка.
— Ага! Так он и отпустит! — возразила длинноволосая блондинка.
— Можно же на машине… Тачка стоит в гараже. Смотаемся на озеро, на песке поваляемся…
— Да не отпустит он.
— Блин! Нам загар нужен!
— Иди в солярий, — ответила рыжая, вихрастая, похожая на мальчишку девушка.
— Да пошел этот солярий! На улице живое солнце… А в солярии этом жаришься как кура в гриле…
— Нужно на него Машку натравить.
— Машка вчера так перебрала… лежит никакая. Я к ней заходила. Спиртным на всю комнату смердит… Как он ее терпит?
— Кто? Гриня?
— Нет, Арнольд.
— Ха! Так она у нас прима-балерина. Мужики за ней в очередь. Она у нас все по любви делает, а мы за деньги… — Блондинка тряхнула челкой.
— Ладно, тебе-то что? — лениво отозвалась брюнетка. — Нам нагрузки меньше.
— Ага. Особенно в групповухах. Сачкануть можно…
Девушки рассмеялись.
— Ну, Алена, сходи к Машке. Растормоши ее!
Брюнетка поднялась, встала на цыпочки, демонстрируя стройные ноги, и лениво направилась по витой лестнице на второй этаж, где располагались спальни.
Через некоторое время она подошла к перилам, свесилась вниз, сообщила:
— Встает! Просит пива. Танек, кинь пару банок.
Рыженькая полезла в холодильник. Две банки перекочевали в руки Алены.
— Сейчас я ее реанимирую! — пообещала Алена.
Через некоторое время вниз спустилось неопределенного возраста и пола создание в длинной мужской рубашке, с отекшим лицом и спутанными волосами.
— Машка! Ты на кого похожа! Если Альбина тебя такую увидит— хана! Она же на тебя Траху нажалуется!
— А у нас нынче выходной, — лениво ответила Маша, усаживаясь на ступеньку и допивая пиво.
— Слышь, Машка, зря ты так на пиво-то… Ты глянь на рожу-то свою… И вообще, ты на последнем взвешивании килограмм прибавила. Это ведь от пива! Смотри, Альбина его вообще уберет!
— А мне по фигу! Я себе достану, — лениво ответила Маша. — Вы меня зачем с постели подняли, чтобы нотации читать?
— Нет, Машуля, нет! Попроси Гришку, чтобы он нас на пляж отвез! Жара же безумная, так купаться хочется! Ну попроси!
— А что там у нас на улице? — Маша отогнула полоску жалюзи. — И правда, солнце, воздух и того… Ладно, попробую.
Она поднялась, направилась в коридор, шаркая шлепанцами.
— Уговорит! Ставлю пять баксов.
— Не-а, не уговорит, — возразила блондинка. — Он сам вчера нажрался до потери пульса.
— Так они вместе с Машкой и пили.
— Ну и что? Это, как говорится, не повод для знакомства.
— Мочалки, собирайтесь! — шаркая в обратном направлении, лениво произнесла Маша.
— Уговорила?
— Йес. Готов сопровождать. Сбор через полчаса. — Ур-р-а!
Компания подъехала к берегу пустынного лесного озера. Одноногий мужчина на костылях выбрался из «газели». Девушки вынесли из салона инвалидное кресло, усадили в него Григория. За рулем остался скучать водитель.
— Вон туда, под сосну меня поставьте, — как о предмете мебели, сказал о себе Григорий.
Девушки перекатили кресло в тень, тут же скинули платья, юбки, бросились в прогретое солнцем, круглое, как блюдце, озеро.
Поднялся ворох брызг, смех, веселый визг— одним словом, пионерский лагерь на водных процедурах.
Маша хорошо плавала. Размеренно взмахивая то одной рукой, то другой, она уплыла на середину озера и легла на спину, покачиваясь на воде, подставив лицо солнцу.
Странно. Она здесь всего месяц, а кажется, год прошел. В этом общежитии, где она оказалась в свои двадцать три самой старшей, она сумела стать лидером. Впервые за свою самостоятельную жизнь она чувствовала себя хозяйкой. Хозяйкой своих апартаментов из трех комнат, своего счета в банке и положения в обществе «гетер» («Какие они, к черту, гетеры? Обыкновенные продажные девки», — усмехалась про себя Маша). Потому что, как бы ни напилась она ночью и какой бы уродиной не встала следующим утром, к вечеру, к приезду гостей, она всегда была удивительно хороша. Арнольд гордился ею, приводил к ней самых важных для него гостей, от которых зависело, например, заключение солидного, выгодного фирме контракта. И гости всегда оставались довольны. У нее оказался дар — дар ублажать мужчин. Быть покорной рабыней или властной госпожой, трепетной недотрогой или умелой любовницей — все эти роли удавались ей на славу. Может быть, потому, что ей самой все это нравилось. Нравилось нравиться. Нравилось заниматься любовью, нравилось участвовать в оргиях, нравилось доводить солидных, респектабельных господ до поросячьего визга. Еще ей нравилось напиваться с Гриней до того же визга, нравилось чувствовать свое превосходство над остальными обитательницами особняка. Даже Альбина, надсмотрщица над девушками, побаивалась Машу. И не задевала ее. Странно, но в этом доме Маша обрела некое успокоение. К тому же каждый вечер она могла включить телевизор и увидеть себя в рекламном ролике и услышать от других: «Машка! Как ты здорово сыграла! И какая же ты хорошенькая!» И ее утешала мысль, что в ее городке Алла Юрьевна, Надя, Александра, в общем, все, кто ее знает, тоже видят этот ролик, и говорят, наверное, те же слова. И считают, что она, Маша, преуспевает, делает карьеру актрисы. И это как-то оправдывало ее побег. Потому что единственное, что ей не нравилось, это сны. Сны, в которые часто приходил Сергей. И плакал, и уговаривал ее вернуться.
Она просыпалась, спускалась вниз, к Григорию. И всегда между ними происходил один и тоже разговор:
— Что, опять твой Серега приходил? — говорил Гриня и доставал бутылку.
Маша кивала, садилась к столу.
— А мне моя баба никогда не снится. Наверное, потому что бил я ее крепко.
— Зачем же ты ее бил?
— Дурак был. Совсем дурак. Все ревновал ее.
— К кому?
— К каждому столбу. И бил.
— Ну и дурак!
— Так я ж так и говорю! А ты сама-то? Не дура ли: с собственной свадьбы сбежать… Эх, жаль я тогда отключился, я бы тебя остановил.
— Как?
— Да так. Посадил бы Арнольда и укатили бы без тебя. Он же чумовой. Ему люди — что животные. Не, даже не животные. Растения! Сорвал, бросил. Зачем рвал? Спроси его — сам не знает…
— Он мной доволен! — горделиво заявляла Маша.
— Дура ты! Доволен… От тебя через пару лет такой жизни ничего не останется… Только счет в банке.
— Плевать, — говорила Маша. — Наливай!
Они напивались, а потом любили «пошугать девок», как называл это Гриня. То есть Гриня, грохоча костылями, врывался в спальни, Маша за ним. Они врубали свет и проводили курс молодого бойца: «упал-отжался». Правда, бить девчонок Маша ему строго-настрого запретила. И он ее слушался!
Девочки жаловались Алине. Та пыталась жаловаться Арнольду. Он лишь смеялся: «Ничего, зарядка еще никому не мешала». В общем, жизнь проистекала веселая, народ подобрался дружный…
