Инна Бачинская - Две половинки райского яблока
– Зачем вам эта вещь?
– Я хочу стать мастером, – ответил Хабермайер, серьезно глядя мне в глаза. – Мой старый учитель сказал, что я должен найти это… Я достиг потолка, мне тесно, понимаете, Наташа? Я хочу на свободу!
– И господин Романо тоже ищет?
Хабермайер кивнул.
– А ему зачем?
– Не знаю. Может, обыкновенное любопытство.
– И вы действительно верите, что эта вещь… существует? Вы, человек двадцать первого века? Может, вы и в магию верите? – не удержалась я.
Он не обиделся. Пожал плечами и не сразу ответил:
– А летающие тарелки?
– Летающие тарелки… не видела.
– Я тоже не видел, – признался Хабермайер. – Но есть тысячи свидетельств! Так и с этой… вещью. Есть тысячи свидетельств, что древние маги обладали ею. Дыма без огня не бывает, Наташа.
– Хотите, попробуем еще раз? – предложила я. Уж очень расстроенный вид был у Хабермайера. – А почему я видела Стоунхендж? – вспомнила я.
Хабермайер рассмеялся и пожал плечами. Молча взял мою руку, прижал к лицу. Я почувствовала ладонью его теплые губы…
У двери стояла фройляйн Элса Цунк, наблюдая трогательную сцену. Кроме всяких уже упомянутых достоинств, у нее было еще одно – она умела передвигаться абсолютно бесшумно, и ни одна ступенька скрипучей лестницы не звучала под ее ногой…
…Элса полулежала в кресле-качалке. Мальчик, тяжелый, горячий и влажный от температуры, спал у нее на коленях. Она вздыхала, прислушиваясь к звукам старинного дома, ожидала возвращения Хабермайера, который пошел в аптеку. Наташа и доктор уехали. Идея пригласить эту девушку принадлежала Хабермайеру. Элса прекрасно бы обошлась – в телефонной книге есть номера частных клиник, где, возможно, говорят хотя бы по-английски. Но Хабермайер настоял… Зачем она Хабермайеру, эта девушка?
Мальчик пошевелился. Элса вздрогнула и замерла. Прижала его к себе покрепче и пробормотала, не столько успокаивая мальчика, сколько отвечая своим мыслям: «Аллес вирд гут, Элса. Аллес вирд гут…[6]» «Не отдавай меня, Элса, – вдруг отчетливо произнес мальчик. – Я не хочу…» Он смотрел ей в лицо сосредоточенно-бессмысленным затуманенным взглядом – видимо, продолжая спать. «Аллес вирд гут, Кьеш, – ответила ему Элса, не понимая его слов, но угадывая их по интонации. – Хо-ро-шо!»
Глава 23
Возвращение блудного Жоры
И ты шел с женщиной – не отрекись.
Я все заметила – не говори.
Блондинка. Хрупкая. Ее костюм был
черный. Английский. На голове —
Сквозная фетэрка. В левкоях вся.
И в померанцевых
лучах зари.
Игорь Северянин,«И ты шел с женщиной»Что-то носилось в воздухе, какие-то фурии раздора ощутимо били крыльями (а есть ли у них крылья?) под безоблачным еще недавно небом дружного коллектива господина Романо. Клермон почти не показывался на глаза. Аррьета была странно молчалива и все время проводила с Клермоном или сидела в одиночестве в своем номере. Флеминг корпел над бумагами и чертежами. Гайко торчал, как больной зуб, подпирая то дверь, то стену, в своей любимой позе – нога за ногу и руки сложены на груди. Господин Романо был погружен в мемуары очередного политического персонажа, а когда не читал, то пребывал в глубокой задумчивости. Все словно ожидали чего-то.
Гости уже видели город и окрестности. Несмотря на сумрачную погоду, даже катались на катере. Речная вода была налита густой свинцовой синевой, тусклое солнце нерешительно выглядывало из-за низких облаков. А вокруг, сколько хватало глаз, тянулись заливные луга со странно зеленой, не по сезону, травой, островки прозрачных осиновых рощиц, прибрежные заросли жухлой рыжей болотной травы. Далеко на горизонте темная полоска леса отделяла небо от земли.
В этой картине было столько берущей за душу грусти, такое понимание, что кончилось лето, такая глубокая задумчивость и безнадежность, что никому не хотелось разговаривать. Все даже разошлись в разные стороны и смотрели на проплывающие мимо картины с разных бортов.
Господин Романо сказал что-то о философском восприятии местной природы и о том, что менталитет славян обусловлен этими просторами и волей, и ему теперь понятно, почему они пьют. То есть пьют все народы, но ему теперь понятно, отчего пьют именно славяне, понятна вселенская тоска и растерянность человеческой души среди этих бескрайних просторов…
Флеминг достал из портфеля плоскую бутылку коньяка и разноцветные пластиковые стаканчики. Господин Романо заметил, что его тянет напиться прямо из горлышка. «Неудивительно, – заметил Флеминг, разливая коньяк в стаканчики, – вы ведь почти русский». Господин Романо лишь взглянул на него, но ничего не сказал.
Клермон отказался пить. Его кислая более обычного физиономия казалась живым укором – и зачем только вы меня сюда затащили, было написано на ней. Аррьета зябко прятала нос в лиловый песцовый жакет. Пить она тоже отказалась. Гайко взял крохотный, как наперсток, стаканчик двумя пальцами и выразительно посмотрел на Флеминга. Выражение его лица расшифровывалось просто: а стоило ли заводиться с выпивкой ради двух жалких граммов?
– Наташа, – произнес Флеминг, протягивая мне розовый стаканчик. – На здоровье! Скажите традиционный тост.
– За успех нашего безнадежного дела! – брякнула я первое, что пришло в голову.
– Это как? – удивился Флеминг. Его русского хватало на самые простые фразы, вроде «которое время» или «куда вы идти сейчас».
Я объяснила, он рассмеялся. И растолковал господину Романо. Тот сказал, что тост очень пессимистичен, под него нужно пить исключительно из горлышка. А потом пойти и повеситься. После его слов всем стало неловко. Даже невозмутимому Флемингу. Он взглянул на меня с упреком – ты и твои дурацкие тосты!
В конце прогулки господин Романо пригласил меня на обед. Мы втроем – с нами был Флеминг – просидели около двух часов в центральном ресторане гостиницы.
Разговор не клеился. Господин Романо расспрашивал меня о родителях. Я, вспомнив Хабермайера и его вчерашние расспросы, начала подозревать, что он тоже думает, что я каким-то боком отношусь к Якушкиным, и мучилась, как бы поизящнее дать ему понять, что это не так – пусть не тратит на меня свои дипломатические приемы. Не придумав ничего более удачного, я вскользь заметила, что его родственники… Якушкины… ах, как странно, последняя ветвь рода, все до одного представители, оказались за границей, а тут у нас… не осталось никого. Флеминг взглянул на меня с насмешкой, как мне показалось. Господин Романо рассеянно заметил, что да, мол, вот как всех разметало, оставив меня в недоумении…
Потом он спросил, люблю ли я путешествовать. Я кивнула, не став объяснять, что это дорогое удовольствие. Флеминг сообщил, что они собираются в Индию, искать в джунглях легендарный город. Там полно мумий, змей и москитов, но зато, если они найдут город… Правда, ходят слухи, что город заколдован, и все кладоискатели плохо кончают.
– Послушайте! – вдруг воскликнул он. – А может, взять с собой Хабермайера? Он отвадит злых духов.
Господин Романо заметил, что ему не хочется делиться славой с Хабермайером. И вообще, Хабермайер не маг, а фокусник. Злых духов он, Джузеппе Романо, и сам отвадит. Самое главное – не надо их бояться.
Флеминг тут же заявил, что ему не терпится отправиться в Индию прямо сейчас и немедленно затеряться в джунглях.
– Представляете, Наташа, вы верхом на дрессированном слоне… – сказал он.
Я ответила, что не представляю и лучше подожду их в какой-нибудь гостинице.
Там мы трепались ни о чем около двух часов. Господин Романо и Флеминг были явно чем-то озабочены, нашему разговору недоставало блеска. Флеминг не сыпал пословицами, как обычно. Он купил книжку пословиц и ничего не мог в ней понять. Когда я ему объясняла, что значит, например, «и праведник семижды в день падает», он задумывался, отыскивая похожую английскую пословицу.
– Наташа, – начинал Флеминг, держа палец на строчке с пословицей, – что такое «проруха»? И при чем здесь старая дама?
Что такое «проруха», я точно не знала, но обещала посмотреть в словаре.
Наконец, около пяти мы распрощались. Господин Романо поцеловал мне руку, Флеминг крепко пожал, пожелал счастливого Хеллоуина, и мы расстались. Хеллоуин! А я совсем забыла.
Я шла домой, испытывая странную тревогу. Осенние зябкие поля и холодная печальная река, раскол, неясно ощутимый в команде господина Романо, сюрреалистические опыты Хабермайера… Поиски неизвестной магической вещи, принадлежащей масону и колдуну Якушкину… Тайна! Но еще в большей степени меня занимал Жора со своей свадьбой и поместьем в Италии, где молодые проведут медовый месяц. При мысли о том, что они будут завтракать на широкой веранде старинного дома, залитой утренним солнцем, и Жора будет рассказывать… неважно о чем, я испытывала почти физическую боль. До встречи в «Белой сове» я надеялась… мне казалось, что он вернется. Человек всегда верит в то, во что хочет верить. И самым удивительным было… ведь Жору тянуло ко мне! Я это чувствовала, но тем беспощаднее понимала, что он для меня потерян.
