Филлис Джеймс - Взгляд на убийство
Тронутый ее явной обеспокоенностью, Далглиш ответил:
— Если врач считает, что полковник Фентон чувствует себя достаточно хорошо для краткой беседы со мной, я бы хотел повидаться с ним сегодня вечером, заехав в больницу по пути в Лондон. Есть два момента, в которых лишь он может мне помочь, один из них — пол шантажиста. Я не побеспокою его больше, чем это необходимо.
— Уверена, что он сможет поговорить с вами. У него небольшая палата — там такие называют «мягкой комнатой», — палата для выздоравливающих, и он неплохо себя чувствует. Я сказала ему, что вы придете сегодня, и он не будет удивлен, увидев вас. Не думаю, что мне надо вас сопровождать, если только вы не считаете это необходимым. Уверена, он предпочитает видеть вас одного. Я напишу ему записку.
Далглиш поблагодарил ее и сказал:
— Это интересно, что ваш муж сказал о женщине. Конечно, он, может быть, и прав, но не исключена и хитрость со стороны шантажиста. Некоторые мужчины могут превосходно имитировать женский голос, да и подборку подробностей сделать не так трудно. Если полковник решил преследовать преступника в судебном порядке, то будет нелегко доказать его вину в этом конкретном преступлении. Насколько я вижу, доказательств здесь практически нет. Думаю, нам следует очень внимательно отнестись к вопросу о поле преступника. Но, извините, я прервал вас.
— Да, да, это очень важно определить, кто звонил — мужчина или женщина. Надеюсь, муж сможет вам в этом помочь. Ну так вот. Я решила, что лучше всего было бы посетить клинику. Я отправилась в Лондон утренним поездом в прошлую пятницу, побывала у маникюрши, кроме того, Мэтью в больнице была нужна пара вещей. Я решила сначала зайти в магазин. Конечно, мне следовало бы прежде всего направиться в клинику. Была и другая ошибка. Я не могла избавиться от малодушия. Медлила, старалась вести себя так, будто не происходит ничего особенного, просто это обычный визит, который я совершаю между хождением по магазинам и маникюршей. В конце концов я решила совсем не идти в клинику. Вместо этого я туда позвонила. Видите, я же сказала, что не слишком умна.
Далглиш спросил, что вызвало изменение плана.
— Оксфорд-стрит. Знаю, что это звучит глупо, но все случилось именно так. Я не бывала в Лондоне одна довольно долгое время и забыла, насколько он сейчас ужасен. Я любила его, когда была девчушкой. Тогда он казался чудесным городом. Теперь все изменилось, улицы показались мне заполненными ненормальными людьми и иностранцами. Я знаю, что не следует негодовать по их поводу — имею в виду иностранцев… Но… Я чувствовала себя там совсем чужой. И автомобили… Я попыталась перейти Оксфорд-стрит и очутилась на одном из островков между ними. Конечно, автомобили никого не убивали и никого не сбивали. Они бы и не смогли, даже двигаться не могли. Но смрад выхлопных газов… Ужасно. Я зажала нос платком, почувствовала себя дурно и чуть не потеряла сознание. Когда я добралась до тротуара, то вошла в магазин, чтобы отыскать там комнату отдыха для женщин. Комната была на четвертом этаже, и я потеряла много времени в поисках нужного лифта. Толпа ужасала. Давка, духота. Когда я добралась до комнаты отдыха, все стулья оказались заняты. Я прислонилась к стенке, удивляясь, что у меня еще есть силы стать в очередь за чем-нибудь съедобным для ленча, и вдруг увидела ряд телефонных будок. Внезапно я осознала, что могу просто позвонить в клинику и спасти себя от ужасной поездки туда, от тяжелого испытания во время изложения моего дела, сидя лицом к лицу с незнакомым человеком. Это было глупо, как я сейчас вижу, но тогда показалось очень хорошей мыслью. По телефону было бы легче скрыть, кто я такая, и я чувствовала, что смогла бы более подробно рассказать все. Мысль о том, что, если разговор окажется очень трудным, я смогу просто бросить трубку, тоже показалась мне неплохой. Видите, я смалодушничала, и единственным оправданием мне может служить сильная усталость, подобную трудно предположить. Я ожидаю, что вы скажете, мол, мне следовало бы отправиться прямо в полицию, в Скотланд-Ярд. Но Скотланд-Ярд — такое место, которое у меня ассоциируется с детективными рассказами и убийствами. Обычным людям едва ли кажется возможным, что он существует реально и что можно позвонить туда и рассказать о ваших затруднениях. А я обычный человек. Кроме того, я все еще очень беспокоилась о том, чтобы избежать скандала. Все, что я хотела, это остановить шантажиста. Видимо, это был не очень-то патриотический поступок?
— Это был очень понятный поступок, — ответил Далглиш. — Не могли бы вы вспомнить, что сказали мисс Болам?
— Не совсем четко. Я боялась. Когда я нашла четыре пенни для телефона-автомата и отыскала в справочнике номер, несколько минут у меня ушло на решение вопроса, что я скажу. Мне ответил мужской голос, и я попросила соединить меня с администратором клиники. Затем раздался женский голос: «Администратор слушает». Я не ожидала, что трубку возьмет женщина, и внезапно мне в голову пришла мысль, что я разговариваю с самой шантажисткой. Разве это было исключено? Я сказала, что кто-то из сотрудников клиники, возможно она сама, шантажирует моего мужа и что я звоню сказать, мол, с этого момента никто не получит ни единого пенни и, если нам опять позвонят, мы обратимся прямо в полицию. Все это вырвалось у меня внезапно. Дальше меня всю затрясло, и пришлось опереться на стенку телефонной будки. Я высказывалась немного истерично. Когда она смогла вставить слово, то спросила меня, не являюсь ли я пациенткой, если да, то кто меня лечит, и сказала вроде, что пригласит кого-нибудь из врачей поговорить со мной. Она, наверное, решила, что я сошла с ума. Я ответила, что никогда не обращалась в клинику и что, даже если бы и нуждалась в лечении, избавь Боже от этого, то придумала что-нибудь лучше, чем обращаться в заведение, где неосторожность и горе пациентов сделали предметом шантажа. Я закончила разговор фразой, что в дело вовлечена женщина, что она работает в клинике около десяти лет и что, если администратор не замешана в этом, то она исполнит свой долг, раскрыв, кто занимается шантажом. Она попыталась договориться со мной о встрече или о том, чтобы я назвала себя, но я повесила трубку.
— Вы назвали ей какие-нибудь детали, с помощью которых был организован, шантаж?
— Я рассказала ей, что мой муж ежемесячно высылает пятнадцать фунтов в конверте, адрес на котором написан зелеными чернилами. Именно тогда она стала настаивать, чтобы я приехала в клинику или в крайнем случае назвала свое имя. Резко прекратив разговор, я, конечно, поступила грубо, но я очень испугалась, не знаю почему. Но я уже сказала все, что хотела сказать. Как раз в этот момент один из стульев в комнате отдыха освободился, я полчаса сидела, пока не почувствовала себя лучше. Затем я отправилась прямо на вокзал Чаринг-Кросс, съела там в буфете сандвичи, выпила кофе и подождала поезда. Об убийстве я прочитала в субботней газете и посчитала само собой разумеющимся, что одна из других жертв — ведь там, конечно, должны были быть и другие — решила освободиться от шантажа. Я не связывала преступление с моим телефонным звонком, по крайней мере сначала. Затем я задумалась, не должна ли сообщить полиции, что творится в этом ужасном заведении. Вчера обсудила это с мужем, и мы решили впопыхах ничего не предпринимать. Мы решили, что лучше подождать и посмотреть, не будет ли дальнейших звонков от шантажиста. Это молчание не доставило большой радости. В газетах не сообщались подробности убийства, так что я не знала точно, что именно случилось. Но я поняла, что шантаж может быть каким-то образом связан с преступлением и что полиция пожелала бы узнать о нем. Пока я колебалась, что же предпринять, позвонил доктор Этеридж. Остальное вы знаете. Я все еще удивлена, как вы смогли меня найти.
— Мы нашли вас тем же способом, каким шантажист выбрал в качестве жертвы полковника Фентона, воспользовавшись диагностическим указателем клиники и историями болезни. Вам не следует думать, что в клинике Стина не заботятся о конфиденциальных документах. Доктор Этеридж чрезвычайно угнетен в связи с шантажом. Но нет никаких систем, полностью защищенных от умного и хитрого злоумышленника.
— Ведь вы найдете его? — спросила она. — Найдете?
— Благодаря вам, думаю, мы сможем это сделать, — ответил Далглиш. Когда он протянул руку, чтобы попрощаться, миссис Фентон внезапно спросила:
— На кого она была похожа, старший инспектор? Я имею в виду убитую женщину. Расскажите мне о мисс Болам.
— Ей был сорок один год, — сказал Далглиш. — Не замужем. Я не видел ее живой, но знаю, что у нее были светло-каштановые волосы и серо-голубые глаза, склонность к полноте, густые брови, тонкие губы. Она была единственным ребенком в семье, родители ее уже умерли.
Жила довольно одинокой жизнью, но для нее многое значила церковь и то, что она являлась капитаном скаутов. Любила детей и цветы. Она была человеком, знающим, что такое совесть, и квалифицированным администратором, но не очень хорошо понимала людей. Она была добра к ним, когда у них появлялись затруднения, но люди считали ее слишком жесткой, лишенной чувства юмора и склонной все осуждать. Думаю, в чем-то они были правы, хотя это была женщина с сильно развитым чувством долга.
