Филлис Джеймс - Взгляд на убийство
— Мой муж посещал клинику Стина около четырех месяцев. Это было десять лет назад, когда он оставил армию. В то время он жил в Лондоне, а я оставалась в Найроби с невесткой, ожидавшей первенца. Я и не знала никогда, что муж проходил курс лечения, пока неделю назад он сам не рассказал мне об этом.
Она остановилась, и Далглиш сказал:
— Вы должны знать, что нас совсем не интересует, в чем состоит расстройство здоровья полковника Фентона. Это конфиденциальное медицинское дело, оно не касается полиции. Я не просил доктора Этериджа об информации, связанной с заболеванием, а если бы и попросил, то он не дал бы ее мне. Факт, что ваш муж подвергался шантажу, может быть скрыт, хотя я не думаю, что этого удастся избежать, но причина его обращения в клинику и детали лечения являются только вашим и его делом.
Миссис Фентон осторожно поставила свою чашку на поднос. Глядя на огонь, она произнесла:
— На самом деле я не думаю, что это мое дело. Я не была расстроена тем, что он ничего мне не рассказывал. Это сейчас легко сказать, что мне следовало бы понять его и попытаться помочь. Думаю, он поступил достаточно умно, умолчав об этом. Люди так беспокоятся об абсолютной честности в браке, но это не слишком чутко — доверять такие мучительные вещи, если только вы не хотите действительно доставить страдания. И все же я хотела бы, чтобы Мэтью рассказал мне о шантаже раньше. Тогда он действительно нуждался в помощи. Вместе, я уверена, мы смогли бы что-нибудь придумать.
Далглиш спросил, когда это началось.
— Мэтью сказал, что около двух лет назад. Ему позвонили по телефону. Голос напомнил ему о лечении в клинике Стина и процитировал некоторые из самых интимных подробностей, которые Мэтью рассказал психиатру. Затем голос предположил, что муж согласится помочь больным, пытающимся преодолеть те же затруднения. Многое было сказано об ужасных социальных последствиях в случае, если их не будут лечить. Все это было очень искусно и умно увязано, и не было ни малейшего сомнения, что последует затем. Мэтью спросил, каких действий от него ждут, и получил ответ, что ему следует отправлять пятнадцать фунтов в банкнотах так, чтобы они поступали в клинику с первой почтой первого числа каждого месяца. Если первое число приходилось на субботу или воскресенье, письмо должно было бы прибыть в понедельник. Ему следовало писать адрес зелеными чернилами и вкладывать в конверт вместе с деньгами записку, гласившую, что это посылает благодарный пациент. Голос сказал, что он может быть уверен в том, что деньги пойдут туда, где сделают наибольшее добро.
— Это был достаточно умный план, — сказал Далглиш. — Шантаж было бы трудно доказать, и сумма прекрасно рассчитана. Думаю, что ваш муж избрал бы иную линию поведения, если бы сумма оказалась чрезмерной.
— О, он так бы и сделал! Он никогда не позволил бы, чтобы нас разорили. Я не имею в виду, что мы могли себе позволить терять по пятнадцать фунтов в месяц, но это была сумма, которую Мэтью вполне мог выкроить из своих личных денег, не вызывая у меня подозрений. А размер требований не увеличивался. И в этом его необычность. Мэтью всегда думал, что шантажиста никогда нельзя удовлетворить и он будет увеличивать свои требования, пока жертва не отдаст последний пенни. Но в этом случае было совсем не так. Мэтью послал деньги, чтобы они прибыли первого числа следующего месяца, и ему вновь позвонили. Голос поблагодарил его за великодушный вклад и ясно дал понять, что больше пятнадцати фунтов не ждут. И высылать деньги в большей, чем сказано, сумме не надо. Звонивший сказал что-то о том, что вполне удовлетворен. По словам Мэтью, он почти смог убедить себя в правдоподобности истории. Около полугода назад он решил пропустить месяц и посмотреть, что получится. Было очень неприятно. Раздался еще один звонок, и угроза оказалась слишком явной. Голос поведал о необходимости спасти больных от социального остракизма и сказал, что жители Сприггс-Грина были бы очень огорчены, услышав об отсутствии у него великодушия. Мой муж решил продолжать платежи. Если бы в деревушке действительно стали известны подробности лечения мужа, для нас это означало бы только одно — необходимость уехать отсюда. Моя семья живет здесь около двухсот лет, и мы оба любим этот дом. Мэтью получил бы сердечный приступ, если бы ему пришлось расстаться с садом. И потом, здесь еще и деревушка. Конечно, вы не видели ее во всей красе, но мы ее любим. Мой муж — здешний церковный староста. Наш маленький сын, погибший в дорожной аварии, похоронен здесь. Нелегко сниматься с насиженного места в семьдесят лет.
Да, это было бы нелегко. Далглиш не спросил ее, почему открытие вынудило бы их уехать. Более молодая, стойкая, искушенная в житейских делах пара, без сомнения, не обратила бы внимания на возникшую огласку, проигнорировала инсинуации и приняла смущенное сочувствие друзей с твердой уверенностью, что ничто не длится вечно и что некоторые вещи в деревенской жизни так же безжизненны, как прошлогодний снег. Жалость было бы принять труднее. Возможно, что именно боязнь жалости вынуждает большинство жертв уступать. Далглиш спросил, что сделало происходящее явным.
— Откровенно говоря, две вещи. Первое: нам с некоторых пор потребовалось больше денег. Младший брат мужа неожиданно умер месяц назад, оставив свою вдову почти без средств. Она инвалид и вряд ли проживет больше года или двух, но, к счастью, она живет в доме престарелых под Норвичем и хочет остаться там. Разумеется, встал вопрос с оплатой ее пребывания. Ей надо было дополнительно выделять пять фунтов в неделю, и я не могла понять, почему Мэтью столь обеспокоен этим. Конечно, это требовало более тщательного планирования нашего бюджета, но я думала, что мы справимся, но Мэтью, конечно, знал, что нам это не удастся, если он будет продолжать посылать по пятнадцать фунтов в клинику Стина. Затем последовала его операция. Я знаю, что она была не слишком серьезна. Но любая операция — это риск, если тебе семьдесят лет, и Он боялся, что может умереть и вся история выйдет наружу без его объяснения. Поэтому он рассказал обо всем мне. Я очень рада, что он сделал это. Довольный результатом, он лег в госпиталь, и операция прошла удачно. Действительно, очень удачно. Могу я предложить вам еще чаю, Старший инспектор?
Далглиш передал ей чашку и спросил, что она решила предпринять. Теперь они приближались к сути дела, но он был по-прежнему осторожен, чтобы не вспугнуть ее или не показаться чрезмерно взволнованным. Вопросы и комментарии могли бы вполне принадлежать обычному гостю, поддерживающему вежливую беседу с хозяйкой. Она была пожилой леди, прошедшей через суровые испытания жизни и столкнувшейся теперь еще с одним, возможно даже большим, чем прежние. Ему представилось, что такое откровение с посторонним дается ей нелегко.
— Что я решила сделать? Да, это была проблема. Я была ограничена в своих действиях, понимая, что шантажиста надо остановить, но при этом мне хотелось, чтобы мы не пострадали в случае, если бы задуманное мне удалось. Я не очень умная женщина, — качать головой бесполезно, старший инспектор, если бы я была умной, убийства бы не произошло, — но я тщательно все продумала. Мне показалось, что лучшим выходом было бы посетить клинику Стина и встретиться с кем-нибудь из руководства. Объяснить происходящее, даже не упоминая своего имени, попросить их провести расследование и положить конец шантажу. Кроме того, они ведь знали о моем муже, так что мне не надо было посвящать в его тайну какого-нибудь нового человека, и они были столь же заинтересованы избежать скандала, как и я. Клиника выглядела бы в не слишком хорошем свете, если бы все открылось, не так ли? Возможно, для них поиск шантажиста был бы не очень трудным делом. Кроме того, предполагается, что психологи разбираются в человеческих характерах. И еще — это должен был быть кто-то работавший в клинике, когда туда поступил мой муж. Учитывая, что это женщина, поле розысков сужалось.
— Вы имеете в виду, что шантажировала женщина? — удивленно спросил Далглиш.
— О да. По крайней мере, голос по телефону, как сказал муж, был женским.
— Он уверен в этом?
— У него не было никаких сомнений. Понимаете, ведь был не только голос. Были и другие признаки, подробности, о которых она говорила. Подробности эти относятся именно к представителям мужского пола, страдающим этой болезнью, по телефону говорили даже о том, сколько несчастий они могут причинить женщинам и так далее. Словом, все детали указывали на то, что звонила женщина. Муж хорошо запомнил все разговоры по телефону и может рассказать вам о своих наблюдениях. Думаю, вы захотите увидеть его возможно скорее, да?
Тронутый ее явной обеспокоенностью, Далглиш ответил:
— Если врач считает, что полковник Фентон чувствует себя достаточно хорошо для краткой беседы со мной, я бы хотел повидаться с ним сегодня вечером, заехав в больницу по пути в Лондон. Есть два момента, в которых лишь он может мне помочь, один из них — пол шантажиста. Я не побеспокою его больше, чем это необходимо.
