Саша Южный - Побег из Вечности
– Побег во время транспортировки. Убит один полицейский, двое тяжело ранены. Беглецы обнаружены спустя три недели. Один убит, второму удалось скрыться, еще двое пойманы. При убитом, а также при одном из задержанных обнаружены крупные суммы денег. У каждого по миллиону восемьсот евро, – Мак закончил говорить, сухо поджал губы и обвел нас с Холстом глазами. – Ну и что?
Холст отставил стаканчик с кофе в сторону и подошел к Маку:
– А то, что всего у нас было семь миллионов на четверых. У каждого по миллиону восемьсот евро. И заметь, Мак, при задержании у меня этой суммы не обнаружили. О чем это говорит?
– Спрятал?
– Именно. Правда, уже не миллион восемьсот, поскольку пятьсот тысяч из них пришлось отдать за хранение.
На этот раз Мак думал быстро.
– Триста тысяч! – твердо сказал он.
– Хорошо, – согласился Холст.
– Что я должен сделать? – спросил Мак, облизнув губы.
– Нам нужна информация, а также автомобиль, когда мы выберемся из тюрьмы. Иначе побег не имеет смысла.
– Как вы собираетесь выйти из камеры? – спросил Мак.
– Может, ты откроешь?
Мак покачал головой:
– Ни в коем случае. Меня сразу заподозрят. Надо бежать не в мою смену. К тому же кто тогда будет ждать вас на машине?
– Да, это так, – Холст задумчиво пощипал себя за бороду. – Хорошо. Тогда нам нужно попасть в маслобойку. Мы собираемся разобрать агрегат и через дыру проникнуть во внешний двор.
Информацию Мак принес в тот же день, во время ужина.
– Дверь в цех на первом этаже. Она хлипкая. Можно открыть ударом ноги. Инструменты там есть. Агрегат периодически разбирают для профилактики. Заключенные. Так что вал вынимается в эту сторону. Крышки агрегата крепятся на шести болтах, как с этой стороны, так и со стороны пристройки. Если достать вал, то в противоположной крышке останется отверстие сантиметров в двадцать. Сквозь него можно просунуть руку и дотянуться ключом до болтов. Сняв крышку, вы окажетесь в пристройке. Внешний двор освещен, но это, по сути дела, уже не охраняемая территория. От внешнего мира он отделен лишь шлагбаумом для машин и вертушкой для персонала. Ворота есть, но за всю мою службу их закрывали от силы десяток раз. Проверяли. В тамбуре пристройки находится общий рубильник. Если его выключить, у вас будет секунд десять, прежде чем зажжется аварийное освещение. За это время вы должны пересечь двор и добежать до пропускного пункта. В будке сидит охранник. Но после света, в темноте, некоторое время он ничего не сможет видеть. Главное, чтобы он не услышал вас. Я буду ждать на дороге.
– Смотри, как у него мозги закрутились, – сказал Холст, когда Мак ушел.
– За триста тысяч у меня бы и не так крутились, – сказал я. – Он прямо помолодел на глазах.
– Нам осталось решить, как мы выйдем из камеры.
– Да! – задумался я.
– И еще тебе нужно будет заучить длинный стих, – сказал Холст. Чтобы ночью во время приступа я смог довериться тебе. Ты будешь повторять его, и я пойду за тобой и буду делать все, что ты скажешь.
«Черт!» – выругался я про себя.
Со всеми этими событиями у меня вылетело из головы, что ночью у Холста будет припадок.
– Но мы же учили, – сказал я и процитировал:
Мой пыльный пурпур был в лохмотьях.
Мой дух горел, я ждал вестей.
Я жил на людных перепутьях
В толпе базарных площадей.
– Кто это написал?
– Волошин, – ответил Холст. – Но этого может оказаться мало. Надо выучить что-то еще.
– Не проблема, – махнул я рукой. – Что делать с дверью? Сами мы ее не откроем, это уже точно. Значит, надо чтобы ее открыл тот, у кого ключи.
– Азиз! – сказал Холст.
– Почему именно он?
– Потому что сволочь, к тому же не принес нам блондинку. А после твоего прогноза морда у него довольная была.
– Он открывает дверь только на прогулку, – сказал я. – А прогулка перед ужином. До темноты он в камере не долежит. Хватятся. Могут заглянуть. А спрятать его здесь негде.
– Да! А если драку затеять, когда стемнеет? – вопросительно взглянул на меня Холст.
– Думаю, сам Азиз в камеру не полезет. Не рискнет. Хлипковат. Вызовет охрану.
Мы задумались, глядя в окно, за которым наливался и густел синий свет первых сумерек. Там ждала нас свобода, казавшаяся такой близкой – рукой подать!
Было только два варианта: пристукнуть Азиза, когда он будет выводить нас на прогулку, чтобы затем до темноты спрятать у себя в камере. Второй – заставить его открыть дверь ночью. Оба казались головоломкой. Спрятать Азиза в камере было невозможно, даже распилив на части. И заставить открыть дверь, кроме как на прогулку, – тоже. Все причины, которые вынудили бы его сделать это, могли иметь место только днем и то чисто теоретически. А Мака мы использовать не могли.
– Черт! – произнес Холст, в который раз обводя взглядом голые стены камеры.
К ночи мы выдохлись окончательно. В голове не возникало даже самых бредовых идей.
– Давай спать, – сказал я. – Утро вечера мудренее.
На следующее дежурство Мака мы попросили его принести два г-образных металлических стержня с остро заточенными концами, веревку и молоток.
Первого сентября я проснулся, как всегда, в пять утра и прилип к окну. Розовая полоска над горизонтом была едва заметна. Восходы теперь запаздывали к моему пробуждению.
Потом на своей кровати заворочался Холст. Ему тоже не спалось. Он поднялся и встал рядом со мной:
– Последний раз встречаем отсюда восход!
– Да, – ответил я. – Надеюсь. Лучше иметь вид на тюрьму, чем из тюрьмы на восход.
В восемь, как всегда, принесли завтрак. Азиз молча просунул поднос в окно, дождался, когда мы заберем с него кофе и булочки, и так же молча закрыл амбразуру. В пять часов вечера он пришел выводить нас на прогулку. Прежде чем отпереть дверь, Азиз надел на каждого наручники. Эта процедура совершалась через открытую кормушку, в которую мы просовывали руки. После прогулки браслеты снимались таким же путем.
Впервые прогулка показалась нам долгой. Мы бродили по дворику, а надзиратель наблюдал за нами сверху, из своего курятника – так мы называли смотровую площадку. В пять тридцать Азиз повел нас обратно. Возле камеры он поставил меня с Холстом лицом к стенке и открыл дверь. Затем подозвал того, кто ближе, – им оказался я, и втолкнул внутрь. В это время Холст с короткого разбега ударил Азиза грудью в спину и вместе с ним ввалился в камеру. Надзиратель, хватаясь за пистолет, попытался вскочить, но я огрел его молотком по макушке, и Азиз затих. Потом мы заперли дверь, забили ему в рот кляп, надели на руки наручники, а ноги стянули ремнем. Оставалось самое трудное – подвесить Азиза на крюки, вбитые в кладку над дверью во время прошлого дежурства Мака.
С помощью веревки мы подтянули тело Азиза, точнее его руки, к крюку над дверью и подцепили их за наручники. Теперь оставались ноги.
– Выдержит или нет? – Холст с сомнением кинул взгляд на второй крюк.
Нам предстояло подтянуть к нему ноги Азиза. Надзиратель был сухой и щуплый, но тем не менее…
Я короткими рывками толкал тело Азиза вверх. Холст тут же дергал веревку, вытравливая образующуюся слабину. Наконец тело зависло над дверью почти параллельно полу.
– Как думаешь, что он будет чувствовать, когда придет в себя? – спросил Холст, когда мы отошли в сторону.
– Понятия не имею, – я кинул взгляд на Азиза. – После такой растяжки наверняка увеличится в росте.
Потом мы вышли из камеры и спустились вниз к маслобойке. Замок действительно оказался хлипким, и дверь распахнулась от первого же удара ноги. Мы вошли внутрь.
Было чисто, как в больнице. Ключи висели на стенде. Сначала мы сняли электромотор, затем открутили шесть болтов, крепящих крышку пресса, и тоже сняли ее. Изнутри закапало масло. Холст подставил ведро.
Я осмотрел вал. Он весил немало. Мы попробовали выдвинуть его. Нам это не удалось. Сидела эта штука крепко.
– Черт! – выругался я. – Должно же быть какое-то приспособление.
Мы обшарили помещение и ничего не нашли.
Холст подергал из стороны в сторону вал. Он слегка шатался.
– Ночью я его вырву, – сказал Холст.
Когда уходили, я отжал отверткой дверь и вставил погнутый язычок замка обратно в паз. Затем резко дернул отвертку на себя. Дверь встала на место.
Мы вернулись в камеру, заперлись и сели на кровати. Мы сделали все, что могли. Дальнейшее зависело от того, насколько щедро судьба отмерила нам удачи. Азиза скоро хватятся. Ведь ему пора идти за ужином. Начнут искать. Не исключено, что заглянут к нам в камеру. На всякий случай. Если это будет сделано через кормушку, то ничего страшного, если же войдут в камеру… Об этом лучше не думать. Хотя то, что зайдут, маловероятно. Вся камера и через кормушку видна как на ладони. Стоит лишь просунуть голову. Но мало ли что. И еще – хватит ли у Холста бешенства или, как там это назвать, припадочных сил, чтобы вырвать вал? Большой вопрос!
