Наталья Андреева - - Автора!
— За что убивать Павла? — пожала плечами Надя. — Он был, конечно, неприятный человек, резкий, грубый, но не всегда же? Вы даже не подозреваете, что это был за обаятельный мужчина. Когда в настроении, просто фейерверк! Все вокруг смеялись, невозможно было его не любить! За пару таких часов ему прощали все, честное слово! Если бы не приступы меланхолии, во время которых он и писал в основном, не его неумение прощать дуракам то, что они дураки… Таких, как Павел, больше нет, — упрямо сказала Надя. — Вы меня ни за что не переубедите. У меня тоска по нему.
— Он был вашим любовником? — решился вдруг Алексей.
— Вы поверили? Прочитали и — поверили?
— Честно сказать, нет.
— Я не скажу вам правду. Скажу только, что не держу на него зла. Воспоминания, связанные с ним, всегда будут мне дороги. А что касается Аллы, то я ее не убивала.
— Как же тогда ваши слова о том, что за ночь вы сумеете повзрослеть?
— Ах, это… — Надя даже улыбнулась. — Ну, это тоже личное. Просто есть один человек… Да это и неважно. Я его визитку искала тогда в машине, решила позвонить и сказать… Теперь уже не важно, что сказать, и так все кончено.
— Вы хотели из дома уйти?
— Максим уже давно меня об этом просил. Предлагал свою помощь, — нехотя сказала Надя.
— Кто это? Ваш знакомый?
— И мой, и Аллин. Какая разница.
— Он вас любит?
— Нет, это мог быть только договор. Между ним и мною.
— Какой договор, Надя?
— Да не все ли теперь равно? Я сегодня уже извинилась, все ему сказала. Мы пока оставили все, как было. У меня теперь есть и дом, и любимая работа, и книги, а главное, покой. Я теперь все буду делать только для себя, ну и для дяди, разумеется. Смерть Аллы все изменила.
— А в тот вечер, когда убили Павла, дядя был с вами?
— А почему вы спрашиваете, Алексей Алексеевич? Если его не было на даче, то что?
— Куда он уезжал?
— Не знаю. Вернулся глубокой ночью, расстроенный, ничего не стал объяснять, просто лег спать и все. Ему, кажется, позвонил кто-то. Часов в восемь вечера. Или чуть позже.
— А с ним можно сейчас поговорить?
— Пойду загляну в кабинет. Этот ваш Михин уже пытался с ним поговорить, но, кажется, безуспешно.
— Читать вам ничего не давал? Или ему?
— Что читать? Я вас не понимаю?
— Да так, — замялся Алексей.
«Давать или не давать ей продолжение «Смерти»? Откровенность за откровенность. Она же отдала мне те листки, где Клишин писал про их отношения. Подложила в машину продолжение романа явно не она. Давать?» — мучился вопросом Алексей, пока Надя выясняла, может ли дядя принять гостя.
Надя вскоре вернулась и пригласила Алексея в знакомый уже кабинет, где среди раритетов книжных сидел за письменным столом сам такой же раритет среди людей Аркадий Михайлович Гончаров.
— Здравствуйте, молодой человек, — сказал профессор.
Был он и в самом деле лыс и, разумеется, в очках. Но глаза за толстыми стеклами чрезвычайно светлые, пронзительные, лицо гладкое, розовое.
«А бодрячком…», — подумал Леонидов и постарался тактично выпроводить Надю из кабинета:
— Надя, кофе можно у вас попросить? Я решился.
Она поняла и ушла на кухню, Гончаров отложил свои записи и с гордостью пояснил: — Вот, пишу дневник. Потомки должны знать…
— Аркадий Михайлович, к вам сегодня уже приходили, — перебил его Алексей. — И…
— Он не помнит, когда родился Пушкин, молодой человек! — в свою очередь перебил его профессор. — Не знает дату рождения величайшего Поэта! О чем с ним после этого можно говорить! — От возмущения Аркадий Михайлович даже поперхнулся и закашлялся. — Не думал, что до такого доживу! Не сложившаяся личность, этот ваш милиционер, я бы не принял у него ни одного зачета!
— Наверное, это большой минус, когда милиционер не помнит дату рождения великого русского поэта Александра Сергеевича Пушкина, но, боюсь, все свои зачеты Михин уже сдал, — осторожно сказал Алексей.
— А вы? — Что?
— Помните, когда родился Пушкин?
— Шестого июня. — «Слава богу, что у меня жена преподает литературу! В кои-то веки пригодилось!».
— Тогда я буду с вами разговаривать, — кивнул Гончаров. — Вы тоже милиционер?
— Нет, я ваш друг. Пришел протянуть вам руку помощи.
— А! Так вы к Наденьке?
— Нет, сейчас к вам. Вы были на даче у Кли-шина в тот вечер, когда его убили?
— У Паши? — сразу заметался он. — Разве его еще не нашли?
— Кого?
— Этого Сальери.
— Почему Сальери?
— А как же? Я просто уверен, что кто-то из зависти решил погубить великий талант и бросил в бокал с вином яд. О, как велик был Пушкин, он гениально все это описал! Вы читали? — с подозрением посмотрел на него Гончаров.
— Мне больше нравится про скупого рыцаря.
— Так, так, молодой человек, и почему же?
— Актуально. Деньги лежат по чулкам, нет движения капитала, в банках не хватает наличности, зарплату задерживают. Вот молодой наследник — тот сразу даст делу ход. Богатые люди должны много покупать, чтобы бедные тоже могли заработать на свой кусок хлеба с маслом.
— Ну вам зачет я, пожалуй, поставил бы, молодой человек, за оригинальность и образность мышления, — Гончаров поправил свои очки.
«Он выжил из ума, — подумал Алексей. — Большой ребенок. Тут надо осторожно».
— Спасибо. Так зачем в тот вечер вы поехали к своему ученику, Аркадий Михайлович?
— Ах, молодой человек! Ну зачем вам это?
— Вам об этом неприятно говорить?
— Ну почему сразу неприятно? Да, я люблю свою жену. Аллочка вовсе не такая плохая, и она тоже очень любит меня. Она просто немного запуталась. Мы прекрасно прожили вместе столько лет. Да… Я за нее, естественно, волновался, и когда какой-то мужчина позвонил и сказал, что моей жене плохо, что она лежит на даче у Павла, я поехал, конечно. Чтобы ее спасти..
— Разве «скорую» вызвать не могли? Тот же мужчина? Или Клишин? И вообще, кто звонил? Вы спросили?
— Спросить, кто звонил? — Он удивился. — Я подумал, что его послал позвонить Павел, и все.
— И поехали, очертя голову, за своей женой, у которой своя машина? На ночь глядя?
— Мне сказали, что Аллочка лежит… У нее желудок больной, она так плохо питается, моя Аллочка, и курит без конца. Я подумал, что у нее открылась язва.
— Ну вы приехали, и что?
— Ее уже не было.
— Полегчало, значит? — усмехнулся Алексей.
— Да. Она уехала. Знаете, молодой человек, я так обрадовался, когда узнал, что она в состоянии была уехать сама!
— И вас не задело, что неизвестно зачем вы проехали столько километров? Ночью.
— Ну и что? Аллочке же было плохо! Однажды она забыла купить сигареты, это было ночью, еще в те добрые застойные времена, когда после девяти никто не торговал, не было палаток, круглосуточных магазинов, и я поехал по знакомым, чтобы достать ей сигарет.
— Ночью?
— Но Аллочке же хотелось курить. А?
— Да, с вами непросто, — вздохнул Алексей. — Так вашей жены на даче у Клишинауже не было?
— Нет, представьте себе. Не было. — Профессор развел руками.
— И вы не ругались, не выясняли отношений?
— С Пашей? — искренне удивился Гончаров. — С Пашей выяснять отношения? Да это же был добрейший человек! Прекраснейший! Душевный!
Тут Леонидов снова чуть не упал со стула:
— А я другое о Павле Андреевиче слышал.
— Клеветники, завистники! — возмущенно сказал Гончаров. — Я же говорю, что его отравил Сальери!
— А вы никогда не критиковали Клишина?
— Ну, я советовал иногда, но очень осторожно, талант, знаете ли, вещь хрупкая, ни за что нельзя его ругать.
— А вам известно, в каких отношениях был Клишин с вашей женой?
— Отношения? Они прекрасно ладят, моя Аллочка и Паша. Между ними отношения были прекрасные, просто великолепные! И всегда только такие! Паша нисколько не обиделся, когда Аллочка вышла замуж за меня. Вы знаете, молодой человек, Паша за моей женой когда-то ухаживал, таинственно понизив голос, подмигнул профессор Алексею. — Ухаживал, да, да! Но Аллочка полюбила меня, мы поженились, а Паша нисколько не обиделся и по-прежнему ко мне приезжал. Какой он был милый и добрый! На свадьбе радовался больше всех, поздравлял искренне, и с Аллочкой у них потом была замечательная дружба.
«С ума сойти! — подумал Леонидов, выслушав тираду профессора. — Такое ощущение, что он говорит о других людях!»
— А о чем вы говорили в тот вечер, Аркадий Михайлович? С Клишиным.
— О последней Пашиной книге, о чем же еще? Он отрывки мне давал читать. Странная вещь, я никогда не думал, что моего лучшего ученика потянет на мистику.
— Мистику?
— Ну а как вы еще назовете описание собственной смерти? С чего он взял, что его непременно должны убить? Отравить ядом?
— А разве его не убили?
