Анна Князева - Подвеска Кончиты
Итак… Она открыла дверь купе, но вышла не сразу. Почему? Учащенно забилось сердце.
«Вот – опять…»
Дайнека встала посреди улицы, прикрыла глаза и начала вспоминать, что делала и чувствовала в те мгновенья. Вот она берется за ручку, сдвигает в сторону дверь, смотрит перед собой… и пугается. Чего она испугалась? Что увидела? Коридор… окно…
– Окно! – ей удалось вспомнить причину испуга.
Именно в тот момент, когда она сдвинула дверь, ей показалось, что за окном коридора мелькнула какая-то тень. Что это было? Дерево, станционная постройка, столб?
«Нет, не то!»
Казалось, тень скользит по стеклу, как отражение…
«Ну, так это и было отражение! Именно отражение!»
Мелькнувшим отражением в стекле могла быть только дверь, когда ее открывал или закрывал убийца. Это тень застряла в подсознании ощущением жуткой тревоги. Следовательно, он входил, чтобы убить, или, убив, выходил из пятого купе.
Дайнека огляделась. Незаметно для себя она оказалась на темной улице частного сектора. Поблизости не было ни людей, ни машин. Вспомнив о машине сопровождения, девушка пожалела, что не сообщила Ломашкевичу о приезде. Сориентировавшись на местности, она зашагала в сторону центра.
Итак, на чем она остановилась?
Ровно в пятнадцать минут первого убийца входил или выходил из пятого купе. Если он входил, она, естественно, не могла его видеть. А если выходил?
«Тогда я его видела!»
Дайнека вспомнила коренастую мужскую фигуру в светлой рубашке. Она видела его мельком, боковым зрением. Значит, убийца тоже ее заметил. Втянув голову в плечи, она прибавила шагу.
Мужчина в светлой рубашке… Теперь нужно вспомнить, как были одеты мужчины в тот вечер. Казачков был в синей рубашке, в ней же он открывал окно коридора. И это было несколькими минутами позже.
Шепетов… На нем была белая, и гипотетически он мог быть убийцей, но он в тот момент ругался с Роксаной. К тому же – гораздо выше ростом.
На Марцевиче был полосатый свитер. Жуков и Мединцев были одеты в одинаковые серые рубашки поло, Кринберг – в темно-бирюзовый спортивный костюм. Такой же костюм был на Пете Круглове.
Охранник Валентин и его товарищ носили черные пиджаки, их, как и Шепетова, можно смело исключить из числа подозреваемых. К моменту убийства Маргариты Марцевич все они сошли с поезда. А ведь всех троих убил один и тот же человек, так сказал Ломашкевич.
«Ничего не получается… Ничего. Видела убийцу – и не знаю, кто он. Хотя он убежден в обратном».
В конце улицы появился автомобиль. Дайнека подняла руку – ей нужно было как можно скорее попасть к дому Ирины. Небольшой темный джип остановился, она села на заднее сиденье.
– Здесь недалеко, минут двадцать…
Не оборачиваясь, водитель тихо сказал:
– Здравствуй, Дайнека…
Сработал центральный замок, отрезая путь к отступлению. Машина помчала Дайнеку в неизвестном ей направлении.
– Мы знакомы? – испуганно спросила она.
– Помнишь, уходя, я оставил тебе брелок, голубое сердечко?[13]
– Джамиль… – Дайнека безвольно обмякла.
Это было его настоящее имя. Силы вдруг оставили его, руки задрожали, в ушах возник прерывистый шум. Монгол свернул к реке и остановился на набережной. Прошло не меньше минуты, прежде чем он решился посмотреть на нее. Дайнека не изменилась, только чуть-чуть похудела.
– Почему ты бросил меня? – спросила она с горечью.
– Только так я мог уберечь тебя.
– Уберечь от любви?
– Ты знаешь, о чем идет речь.
– Прошло столько времени… Почему ты не пришел потом? Я так ждала тебя, так ждала!.. – она смотрела на него обиженно, но вместе с тем – с пронзительной нежностью.
– Потому что с тех пор ничего не изменилось.
– А что должно измениться?
– Прежде всего – я сам.
Дайнека придвинулась ближе и прикоснулась пальцами к его щеке.
– Я не верю, что это ты… – она тихо заплакала.
Монгол поцеловал раскрытую ладонь и сжал ее руку в своей. В груди сильно щемило, но он был счастлив, как никогда.
– Я думала, ты погиб, – Дайнека прикрыла глаза, воспоминания причиняли ей боль. – Машина скатилась по насыпи и загорелась. Я бежала к тебе… Потом упала… Потом поняла, что уже поздно. Мне казалось, что я умираю вместе с тобой. Это было непоправимо… – Дайнека всхлипнула, и Монгол погладил ее по голове. – Подъехали те гады на джипе и стали смотреть на огонь. Один из них сказал, что после таких аттракционов живыми не остаются.
– Я выжил только благодаря тебе.
Дайнека подняла заплаканное лицо и заглянула ему в глаза.
– Но ведь я ничем не смогла помочь…
– Просто хотел увидеть тебя еще раз. Хотя бы еще один раз в жизни.
– У тебя шрам…
Он непроизвольно прикрыл рукой правую щеку.
– Я выбрался из машины до того, как она взорвалась. По склону скатился в кусты и отполз на берег реки. Там у палатки меня подобрали туристы. По их телефону позвонил другу отца. Никогда к нему не обращался, ничего не просил, берег этот шанс на самый последний случай. Тот случай и мог стать последним. Я обгорел, нога – вдребезги. Дядя Сережа приехал и забрал меня. Месяц пожил у него, потом он увез меня за границу. Дальше лечился там.
Дайнека, не отрываясь, смотрела ему в лицо.
– Ты забыл меня?
– Дурочка, – он обнял ее и прижал к своему плечу. – Кроме тебя у меня никого нет.
– Я тоже люблю тебя-я-я-я… – рыдания мешали ей говорить, она отчаянно повторяла: – Но почему… Почему?!
– Не плачь. Теперь все будет по-другому. Я обещаю тебе.
Он с нежностью посмотрел на нее, и было в этой нежности предчувствие неизбежной потери.
– Но как ты оказался здесь, в Красноярске? – Дайнека решительно отстранилась. – Скажи, мы встретились не случайно?
Он молчал, не зная, что ответить.
– Что-то произошло?
– Произошло, – ей он врать не мог.
Она снова заплакала. Монгол решительно отвернулся, завел двигатель, и они выехали с набережной.
– Что с нами будет?
– Поехали куда-нибудь, посидим, выпьешь чего-нибудь.
– Я ничего не хочу. Только воды, – она судорожно всхлипнула.
– Потерпи до киоска, сбегаю.
Они остановились у зарешеченного павильона. Сквозь окошко-бойницу были видны только руки того, кто находился за прилавком. Монгол выскочил из машины, привычным жестом накинул на голову капюшон. На спине его куртки золотом отливала змеистая голова Медузы Горгоны.
Дайнека отпрянула от стекла.
Вернувшись, Монгол протянул ей бутылку с водой.
– Что с тобой? Тебе плохо?
– Черный Монах! – она смотрела на него, не решаясь произнести вслух то, о чем кричало все у нее внутри. Но потом ее прорвало: – Ты был там! Это тебе передали сумку с деньгами! Это ты…
Монгол отдернул руку и отвернулся. Потом тихо сказал:
– Да, я там был. Ехал в соседнем вагоне, потом, когда поезд встал, забрал сумку, – в его голосе зазвучало отчаяние. – Я пообещал себе, что это в последний раз. Хотел все изменить. Однако случилось не так, как я загадал. Послушай… – он взял ее руки и сжал в своих. – Тебя могут убить.
– Знаю.
– Выход только один – бежать. Я сумею все подготовить. Нужно выполнить одно поручение. По-другому они не отстанут. Тебе надо довериться мне.
– Я верю.
– Бедная девочка!
Дайнека улыбнулась сквозь слезы:
– Меня нельзя жалеть, я заплачу.
– Прости.
Он обнял ее и поцеловал так, что теперь уже ей ничего не было страшно.
* * *– Смо-о-отри-и-ите, кто пришел… – Ирина сидела за кухонным столом и снизу вверх глядела на Дайнеку.
Та подошла, взяла со стола бутылку.
– Водочка?
– Где ты была? – спросила Ирина.
– Встретила одного человека.
– Видать, хорош был человек, – она указала на циферблат. – Четыре часа утра.
– Давно не виделись, по городу покатались А ты во сколько вернулась?
– В одиннадцать.
Опустив глаза, Дайнека заставила себя замолчать. У нее не было времени обдумать случившееся, Джамиль появился слишком внезапно. И теперь, стоя перед Ириной, она чувствовала себя виноватой. Казалось, разоблачив Владимира Козырева, она сломала ее счастье.
Через весь стол, по диагонали неторопливо прополз упитанный таракан. За ним – другой, чуть поменьше…
– Совсем обнаглели. Еще немного – и они начнут греметь крышками кастрюль, – Ирина поставила на стол свой бокал. – Не мучайся. Он все рассказал. И про жену, и про детей…
– Что же теперь? – Дайнека опустилась на стул.
– Ничего, – Ирина заплакала. – Мне очень плохо, Дайнека. Я больше не хочу быть одна. Не хочу… – она потянулась к бутылке, чтобы налить водки, и уронила бокал. Уставившись на осколки, тихо сказала: – Все разбилось… разлилось… сломалось… Все.
В ее голосе прозвучала неподдельная горечь.
– Прошу тебя, не надо. Все образуется. Уж лучше оставаться одной… – Дайнека не нашла других слов утешения.
– А своей сестре ты что посоветуешь?
