Елена Михалкова - Алмазный эндшпиль
– Что-что?
– Вы сказали, когда господин Верман прифол в себя…
– Ах, поняла! Как вы смешно шепелявите… Пустяки: ему стало дурно от духоты.
– Наверное, когда вы показали аквамарин, – уточнил Дымов, догадываясь о подоплеке случившегося.
– Да-да, именно так! Бедный господин Верман даже вынужден был позвать своего помощника, лишь бы не задерживать меня.
Начальник службы безопасности представил, как два ювелира, трепеща, склонились над голубым камнем. Должно быть, Верман не поверил своим глазам и потому призвал на помощь Дворкина. «Нет, вовсе не о тебе они заботились, глупая ты букашка! Они хотели убедиться, что перед ними действительно бриллиант».
– Я волновалась, что мой аквамарин окажется им не нужен, – трогательно призналась старушка, прижимая обезьяньи ручки к груди. – Но Монечка согласился его взять. У него есть знакомая дама, которая увлекается аквамарином, и он уверял меня, что она с радостью купит мой экземпляр.
Она грациозно поднялась, собираясь долить Дымову чай из белого чайничка с птичкой на крышке. Валентин Петрович вжался в спинку стула.
– Спасибо, – проблеял он. – Достаточно чая!
– Да?
Ольховская растерянно замерла, не зная, чем же в таком случае порадовать гостя. Но тут же спохватилась:
– Тогда – конфеты!
И добавила с укоризной:
– Вы ведь еще ни одной не попробовали…
Прежде, чем гость успел сбежать, в него буквально силком впихнули одну за другой пять карамелек. Дымов превратился в хомяка: за каждой щекой у него хранился запас конфет. Зубы во весь голос кричали о непереносимости сладкого, приторная слюна с гадким привкусом мешала говорить, к тому же карамельки начали постукивать друг об друга, стоило Дымову открыть рот.
– Брофъ! – попытался он объяснить напоследок Анне Андреевне. – Ваф акфамарин флучайно не был оправлен в брофъ?
Ольховская недоуменно посмотрела на него.
– Бровь? Что вы хотите сказать?
Валентин Петрович перегнал стадо карамелек за левую щеку и выговорил, мученически улыбаясь:
– Ваш аквамарин не был оправлен в брошь?
– А-а-а, в брошь! Нет, кажется, не был. Впрочем, не знаю. Нет, все-таки не был, я точно уверена. Маменька что-то говорила о броши, но куда делась оправа, я совершенно не помню. Должно быть, потерялась при переездах.
Вот теперь Дымов понял, что его миссия выполнена. Он узнал, откуда у Ольховской появился камень, и даже выяснил, что старушка смутно помнит об оправе.
Большего нельзя требовать, подумал он.
– А ведь Моня Верман тоже интересовался оправой! – вспомнила Анна Андреевна, цепляя гостя за рукав. Гость мычал и пытался вырваться, но она ничего не замечала, поглощенная воспоминаниями. – Все-таки он поразительно галантен! Вы обязательно должны с ним познакомиться – поверьте, он вас очарует, очарует!
Валентин Петрович наконец освободился и, еле двигая челюстями, сообщил, что ему срочно пора убегать. Ольховская поблагодарила его за приятно проведенное время, а затем приподнялась на цыпочки и участливо осведомилась деликатным шепотом:
– А что с вашими зубами, голубчик? Они у вас как-то странно стучат…
Дымов вылетел из подъезда «сталинки» и навис над палисадником, сплевывая карамельки.
– Тьфу ты, пропасть!
Во рту все равно оставался мерзкий привкус.
– Позорище какое! – возмутился за его спиной женский бас.
Обернувшись, Валентин Петрович увидел дворничиху в обнимку с метлой. Дворничиха была как две капли воды похожа на статую колхозницы работы скульптора Мухиной.
– Ты что же свинячишь, перекошенная твоя рожа? – угрожающе осведомилась женщина.
Дымов, привыкший, что московские дворы метут безропотные кроткие таджики, спасовал перед ее напором. Он отступил и поискал глазами машину.
– Убираешься здесь, убираешься, а придут и все равно нагадят, – с нарастающей ненавистью предсказала дворничиха. – Все засрут! Заплюют, загадят и кучами обложат!
– Ничего ж плохого не случилось, – попытался Дымов урезонить грозную бабу. – Что вы, ей богу… Подумаешь, карамель! Перегниет, польза будет.
И тут же понял, что сказал он это зря.
– Я щас эти карамельки подниму и в пасть твою засуну, чтобы в другой раз знал, где плеваться! Вот тогда польза будет, – пообещала дворничиха, приближаясь к нему.
И Валентин Петрович позорно бежал. Вслед ему доносились ругательства, из которых самым мягким было «жирное рыло», а он мчался, переваливаясь, через двор, проклиная и Хрящевского, и Ольховскую, и всю эту затею.
Рядом притормозила машина.
– Валентин Петрович, я вас звал-звал, – сконфуженно сказал водитель. – Садитесь скорее. А что это за мегера за вами бежит?
– Езжай давай! – заорал Дымов. – Вопросы он еще задает…
Когда двор Ольховской остался позади, а Валентин Петрович осушил бутылку минералки, он немного пришел в себя. Теперь можно было спокойно обмозговать то, что сказала старушонка.
«Очарует, очарует», – передразнил Дымов Анну Андреевну. – «Отдала даром „Голубого Француза“ и сидит вся очарованная. Тьфу, дура!»
– Я с ней лично побеседовал, Николай Павлович, – отчитался он перед Хрящевским. – Бабулька не совсем еще в маразме – помнит, что камушек ей передала мамаша.
– Мамаша, мамаша, родная ты душа… – пропел Хрящ и больно ткнул Дымова пальцем в грудь: – С бабулькой разобрался, м-м?
Начальник службы безопасности растерялся.
– А надо было, Николай Павлович? Вроде указаний не поступало.
– Да шучу я, шучу! Зачем ее трогать? Пускай живет, старая, небо коптит. Считай, она свою историческую роль выполнила. Теперь дело за нами.
Дымов понял, что шеф уже выработал стратегию и тактику. Хрящевский всегда принимал решения очень быстро, а в этот раз тянуть было нельзя: слишком уж гладко все складывалось у Вермана и Генриха Краузе.
– Звать моих ребят на инструктаж? – понятливо спросил он.
– Зови. Тех, кто поумнее. Дельце-то, можно сказать, ювелирное!
И затрясся от хохота, довольный получившимся каламбуром.
Но в итоге вышло все вовсе не ювелирно. Хрящевский даже не стал дожидаться вечера, чтобы тихо провернуть все возле дома Семы Дворкина. А на помощника, благоразумно предложившего не рисковать, наорал так, что в кабинете стены дрожали.
– Пока мы ждем и коту яйца крутим, Верман двадцать раз успеет передать Краузе «Француза»! Тебя перевозчик о чем предупредил? Что у них все решено, осталась ерунда – документы подготовить! Так какого хрена нам выжидать?! Верман сейчас сидит у юриста, его придурковатый рыжий племянник второй день не появляется в салоне, значит, там сейчас только Дворкин и эта баба, Марецкая!
– И Белов.
– Так Белов-то вам не помеха, идиоты! Отправляйтесь туда и выполняйте все, как договаривались! Живо, живо, живо!
Хрящевский упал в кресло и крикнул в спину Дымову:
– Только перевозчика предупреди, что вы нагрянете! Пускай отрепетирует свою роль заранее!
В «Афродите» было тревожно и безлюдно. То ли покупатели что-то чувствовали, входя в опустевший магазин, то ли день выдался необычный, но только все поспешно разбегались, едва пробежав взглядом по полупустым витринам.
Моня с утра даже не появился в салоне: исчез по своим таинственным делам. Яшка, к удивлению Майи, и вовсе пропал. Когда она спросила о нем у Семы, тот отделался невнятным бормотанием, и Марецкая решила, что все-таки Верман отправил племянника подальше, с глаз долой.
«И правильно, – думала она, – нечего мальчишке здесь делать. Слишком серьезная пошла игра».
Но без Яшки стало совсем грустно. Они с Дворкиным остались в салоне одни. Правда, еще был Антон, но тот оккупировал кабинет Вермана и в самом магазине не показывался. Так что его словно и не было.
Сема забросил свою работу: слонялся по салону без дела, вздыхал и поглядывал в окно – не идет ли Верман. Но устрашающе огромный черный джип с затонированными стеклами, остановившийся напротив входа, первым заметил не он, а Майя.
Джип и джип – мало ли машин ищет стоянку на оживленном проспекте, где в каждом доме по два магазина! Но ей стало не по себе. С заднего сиденья выбрались двое широкоплечих мужчин в костюмах, одернули пиджаки, синхронно посмотрели налево-направо и стали подниматься по ступенькам.
Моня Верман не держал в штате охранника. В соседнем здании очень удачно находился пункт вневедомственной охраны, и после нажатия кнопки бравые ребята с автоматами прибывали в течение двух минут. Майя и сама не знала, что заставило ее встать поближе к одной из «тревожных» кнопок и спрятать руки под витрину. Был бы рядом Моня – непременно сделал бы ей замечание. Руки консультанта должны быть видны посетителю!
Двое в пиджаках вошли в салон. Один придержал рукой тревожно зазвонивший колокольчик, второй направился к Семе.
– Семен Львович, вас просит подъехать один ваш знакомый, – без выражения произнес он.
Странный посетитель стоял к Майе спиной, и ей была видна только широкая спина, распиравшая тесный пиджак, и вытянутая, как баклажан, голова.
