Владимир Константинов - Право на месть (Страх - 2)
- Здравствуй, сынок! - проговорил я и заплакал от радости.
- Тс-с! - Анатолий приложил палец к губам. - Молчи, папа, а то он может рассердиться.
- Кто - он? - спросил я, несколько шокированный поведением сына.
- Он. - Анатолий указал вперед.
Я посмотрел в направлении, куда указывал сын, и увидел на высоком кресле, похожим на трон, какого-то толстого и нелепого человека. У него было непропорционально длинное туловище и короткие ножки.
- Кто это?
- Бог, - ответил сын.
Я более внимательно пригляделся к человеку, сидящему на троне, и узнал в нем Сосновского, своего смертельного врага,
- Какой же он бог? Скорее, он - дьявол, - сказал я.
- Тс-с! - Анатолий вновь испуганно приложил палец к губам. А потом убеждено сказал: - Он бог и царь на Земле. Он дарует нам жизнь, дает свет, тепло и пищу. И мы все ему за это благодарны.
- Что ты такое говоришь, Толя! Ведь он же маму, тебя...
- Тс-с! - перебил меня Анатолий. - Не мешай, папа. Это самый торжественный момент.
Слуги в расшитых золотом ливреях поднесли Сосновскому огромное блюдо с кусками жаренного мяса. Он схватил самый большой кусок и стал с жадностью поедать, урча будто кот от удовольствия.
- Что он ест?
- Очередную жертву, - ответил Анатолий, любуясь этой жуткой сценой. Правда впечатляет?
- Ты хочешь сказать... - начал я, цепенея от ужаса. Но Анатолия уже не было.
В это время меня заметил Сосновский и, отодвинув блюдо в сторону, поманил пальцем. Я подошел.
- Это ты что ли?... - проговорил он, вытирая полотенцем жирные руки. Меня того этого... Убить, ага? Ты? - Он издевательски рассмеялся. Прятавшиеся в тени придворные этого дьявола тут же его поддержали.
- Ха-ха-ха! - звучало тысячеголосо. Хохот был настолько силен, что от его мощи заболели барабанные перепонки. От него некуда было спрятаться. Он проникал в сознание, вызывая животный страх и панику...
Я очнулся весь мокрый от пота. Если у меня появились бредовые галюцинации, значит я начинаю сходить с ума. Очень даже начинаю. Во рту было сухо, язык распух, губы потрескались. Терзавший тело жар, выдавил из него последние остатки влаги. И я понял, что если не попью, то потеряю сознание и... Нет! Только не это! Зачем же тогда сюда приехал?
Комнату я обследовал ещё раньше и знал, что воды здесь нет. И я пополз к выходу из комнаты. Преодолев первые метры, я понял что осилить пятьдесят метров я при всем моем желании не в состоянии. Но мне повезло. Буквально в пяти метрах от комнаты в одной из труб я обнаружил течь. Я перевернулся на спину и подставил рот, но редкие капли воды не утоляли, а лишь усиливали жажду. Тогда я вернулся в комнату и взял стакан, поставил его под трубу и стал терпеливо ждать. Когда стакан наполнился на четверть, я сделал два глотка. Вода была теплой и отдавала чем-то техническим, но это было спасением. Я вернул стакан на место.
В конце-концов я напился и, оставив стакан под трубой, вернулся в комнату, лег и, забравшись под тряпье, уснул.
Болезнь ещё долго не хотела от меня отступать. Я отчаянно ей сопротивлялся, но чувствовал, что и физические, и моральные силы на исходе. И все же, однажды проснувшись, понял, что здоров. Но с выздоровлением пришла другая беда - голод. Надо было срочно что-то поесть. Иначе от слабости я не смогу передвигать ноги.
Я встал и медленно, держась за стены, побрел к выходу. Когда выбрался наружу, то от свежего воздуха у меня закружилась голова и я был вынужден остановиться, осваиваясь с новой обстановкой. Когда головокружение прошло, я направился к зданию вокзала. У встречных прохожих мой вид вызвал разные эмоции. Одни, по-прежнему лишь скользили по мне равнодушным взглядом, у других я вызывал брезгливость, у третьих - возмущение. Одна пожила дама, глядя на меня, гневно воскликнула: "Безобразие! Куда только смотрит милиция!" Да, видно, я представлял собой печальное зрелище. Ни жалости или сочувствия я ни в чьих глазах не заметил.
Войдя в здание вокзала, я направился к туалету. Когда я попытался пройти мимо дежурной, то был остановлен её грозным окриком:
- Куда?! А ну выйди!
- Мне бы только умыться, - просительно проговорил.
- А ну, кому я говорю! Мне что милицию вызывать?!
- А сколько стоит?
- Четыре рубля.
Я стал лихорадочно шарить в карманах и, к своему счастью. обнаружил какую-то мелочь. Достал. Оказалось три рубля двадцать копеек.
- У меня всего три двадцать. - сказал я.
- Ладно, - махнула она рукой, забирая деньги. - Иди. Шут с тобой!
Когда я подошел к раковине и взглянул на себя в зеркало, то даже испугался. Я не узнал себя. Честно. Это был седой изможденный старик. Заросшее недельной щетиной лицо было в сплошных ссадинах и кровоподтеках, на губах запекшаяся кровь, под правым глазом желтел синяк. Грязные волосы стояли дыбом.
Я разделся по пояс, помылся, вытерся бумажным полотенцем, причесался.
- Спасибо! - поблагодарил я дежурную и вышел из туалета.
Где же раздобыть хоть немного денег? Я клял себя последними словами за глупость. за то, что не догадался оставить часть денег в камере хранения. Сейчас бы не было никаких проблем. Как говорится: "Близок локоть, да не укусишь". Чего уж теперь. "После драки кулаками не машут". Надо жить сегодняшним днем, а не воспоминаниями об упущенной выгоде. Что же делать? На лбу выступила испарина от слабости.
Ноги сами привели меня к буфету. И тут я увидел на одном из столиков недоеденный почти наполовину пирожок. Украдкой огляделся. Буфетчица была занята с покупателями. Для остальных я не существовал. И я медленно направился к столику. Но буквально перед моим носом полпирожка схватил молодой бомж и, оглянувшись на меня, злобно прорычал:
- Пошел вон, козел!
Это была его территория и соперничать с ним я был не в состоянии. И я поплелся прочь. Выйдя на привокзальную площадь и направился к коммерческим киоскам, где можно было разжиться пустыми бутылками. Вскоре мне посчастливилось стать обладателем сразу двух бутылок. Сдав их, можно было купить булочку и хоть немного приглушить терзавший меня голод. Стоило мне лишь об этом подумать, как рот наполнился горькой голодной слюной. Но я вновь был замечен двумя бомжами, для которых сбор бутылок являлся основным видом промысла, средством существования. Я опять влез на чужую территорию. Бомжи направились ко мне. По их лицам читалось, что они не намерены прощать мне дерзости.
Я достал из карманов бутылки и, протягивая им, сказал:
- Вот, возьмите, пожалуйста!
Только безоговорочное признание их права, спасло меня от побоев. Один из них, вероятно, старший, глядя на следы побоев на моем лице, насмешливо сказал:
- Видно, тебе, кореш, давно не доставалось. Канай отсюда и что б духу твоего здесь не было.
И я поплелся прочь. Проходя мимо киоска, гда торговали хот-догами, я взглянул на молодую продавщицу. У неё было миловидное, доброе лицо. Я подошел и пересиливая стыд, попросил:
- Дайте, пожалуйста, кусочек хлеба.
Лицо её вмиг подурнело, исказилось злобой.
- Я те щас так дам, что ноги не унесешь, побирушка сраный! - закричала она.
Я едва не расплакался от обиды и унижения. Что же произошло с людьми? Отчего все они так озверели?!
Проходя по площади, я стал заглядывать в урны. В одной увидел почти целую булочку. Но она была заплевана, завалена окурками. Меня едва не стошнило от отвращения. Но через два часа бесполезных поисков, я вновь вспомнил об этой булочке. Если её помыть, то вполне можно съесть. Я вернулся на площадь, но урны, в которой видел булочку не нашел. В этот день было все против меня.
В одном из подземных переходов я увидел калеку нищего. Я невольно остановился. Перед ним лежала картонная коробка, в которой было довольно много мелочи, была даже бумажная купюра в десять рублей.
Что если и мне попробовать? Стыдно? Но в моем положении не до сантиментов. Я должен, обязан восстановить силы и выполнить то, за чем сюда приехал. Иначе... Нет-нет, иначе просто не может быть.
У одного из магазинов я подобрал картонную коробку, спустился в переход, сел на корточки на противоположной его стороне, поставив коробку перед собой. Склонил голову, закрыл глаза и стал ждать, Вскоре услышал звон первых монет. В коробке лежало сорок копеек. Начало положено!
Через час я пересчитал деньги. Было без мало двадцать рублей! В моем положении целове состояние. Боже, как я был рад. Если бы прежде выиграл немыслимую сумму, тоя бы им не радовался так, как этим двадцати рублям.
Я поспешил в буфет, где купил стакан куриного бульона и рогалик. Больше я себе позволить не мог, так как занал, что это может для меня кончится плачевно. Очень даже плачевно.
В правильности этого я убедился тут же. Даже глоток бульона, попав в желудок, вызвал в нем резкие сокращения и сильную боль. Я подождал пока приступ боли пройдет, покрошил рогалик в бульон и принялся медленно есть. Ничего более вкусного я в жизни нее= ел. Но главное - я чувствовал, как ко мне постепенно начинают возвращаться силы. Я вернулся на прежнее место. Ужинал я уже по полной программе. Наевшись досыта и прихватив с собой пару бутербродов с колбасой, я вернулся к себе в комнату.
