Марлон Джеймс - Краткая история семи убийств
Кажется, я знаю, что это значит. Джоси затевает что-то такое, на что, им кажется, у меня не хватит сумасбродства. По-своему они правы. За семьдесят шестой год случилось многое. Да, когда тот школяр наскочил на мою пулю, что-то произошло, но, сказать по правде, я просто уже давно устал от вкуса крови. Да он мне никогда и не нравился. Прошу не путать: человека мне убить раз плюнуть, и еще больше наплевать, что его нет на свете. В некоторых частях города ребенка оставляют без надзора на улице, где он играет в клоачной жиже. А когда заболевание превращает его из младенца в сплошной вопящий, готовый лопнуть от раздутости живот, то ты не сразу, без особой спешки тащишь его в клинику, в которой все равно яблоку негде упасть, и ребенок умирает, пока ты ждешь в очереди, или же ты из жалости прикрываешь его с ночи подушкой и сидишь ждешь – получается все едино, потому как смерть самое лучшее, что ты мог для него сделать.
До выборов всего две недели, и стрельба в городе гремит каждый день. Мы с Шотта Шерифом оба заявляем, что хотим мира, но достаточно бывает всего одного выстрела, будь то «Инфорсеры» в Испанском квартале или банда «Уэнг-Гэнг», которая, по ее словам, никакого хренова договора не подписывала. Достаточно всего одного выстрела. И даже если мира хотим мы, то человеку вроде Питера Нэссера нужно, чтобы его партия победила, неважно как. Мне тоже неважно. Но откуда такой большой шум вокруг каких-то там мелких выборов в небольшой стране? Почему вдруг мы так резко взнадобились Америке? Дело тут наверняка не в территории и не в заявлении себя. Я думаю о Джоси, обо всех этих американцах, о Питере Нэссере; думаю о Копенгагене, о Восьми Проулках, о Кингстоне, обо всей Ямайке и о мире; размышляю и прикидываю, это что ж за заявление такое должно быть, которое аукается на весь свет? Что собирается делать Джоси, я знаю. Меня встряхивает до костей, отчего грейпфрутовый сок выплескивается на руку и капает на пол. Стакан тоже падает, но задевает об ногу и не разбивается. А сок вытекает и расплывается по полу медленно, как кровь.
– Господи Иисусе, Папа, ты думаешь, мне на дню без этого хлопот мало?
Она нагибается с ведром и тряпкой, а я еще даже понять не успел, что такое произошло. «Иди-ка лучше наружу да чем-нибудь займись», – говорит она. Я выхожу и радуюсь, что на мне только майка-сеточка. Джоси. Если пожар в доме на Орандж-стрит был заявлением недостаточно большим, то какое заявление они сейчас, возможно, готовят без меня – такое, что аж Господь Бог опрокинул на меня грейпфрутовый сок? Нечто такое, в чем мне не место. Что может быть таким большим; таким большим и таким темным, что даже Папе Ло туда путь заказан? Что делать, я не знаю, но ноги сами начинают идти к дому Джоси Уэйлса. Что-то при виде этого кубинца со слегка ебанутым именем – Доктор Лав – нагоняет в голову тревожные мысли. Последний раз он был здесь в январе; тогда они с Джоси Уэйлсом отправились в даунтаун рядом с территорией ННП и взорвали возле бухты четыре машины, одну за другой. Кубинец сделал это просто из фанфаронства, и убит никто не был, но это «что-то» посеяло в Джоси Уэйлсе какие-то семена, и семена эти все вызревают. Ноги у меня волочатся вперед, а голову влечет назад. Обратно к прошлому декабрю-январю и каждому месяцу, вплоть до нынешнего. Порой смотришь на некоторые вещи, и они всего лишь некоторые вещи. А посмотришь на них под другим углом, и некоторые вещи складываются в одну большую, одну ужасную вещь, ужасную тем более, что прежде ты эту совокупность никогда не складывал.
Январь – месяц нашей последней встречи с Питером Нэссером. Теперь он заезжает и встречается уже с Джоси Уэйлсом. Ко мне заходит лишь сказать, что готовится встреча с МВФ. Дескать, МВФ – это такая кодла больших людей из богатых стран по всему миру, которые решают, давать ли Ямайке денег, чтобы она вытащила себя за шкирку из ямы для «пук-пуков». Именно так он, Питер Нэссер, и говорит – «пук-пуки», – потому как по-прежнему думает, что замысловатые вещи для аборигенов из гетто надо упрощать, чтобы они въехали своими тупыми мозгами. Я был вот на столько от того, чтобы послать его подальше; уж кто-кто, а я знаю даже разницу между словами «чванливый» и «говорливый», из которых каждое не описывает Нэссера даже наполовину, хоть речь ему из них составь. Питер Нэссер тоже говорит, что если Майкл Мэнли убедит МВФ дать его стране денег, то он пустит их на то, чтобы страна вверглась во мрак коммунизма.
Доктор Лав появился с тем, чтобы поведать всем о коммунизме. Как Фидель Кастро сверг великого вождя Батисту и запросто въехал в его дом, поубивав всех, кто за старый мир. О том, как Кастро разрушил все, что было при капитализме – все школы, магазины, – а стриптиз-клуб «Тропикана» оставил, хотя, по слухам, команданте все никак не может найти замену своему убитому сержантишке. Рассказывал Кубинец и про то, что скоро всех там возьмут под замок, совсем как ННП при введенном чрезвычайном положении. Как он сам сидел в тюрьме, а вместе с ним сидели совсем невинные люди – врачи, учителя, инженеры, которые, получается, были против коммунизма. Сажали там даже женщин и детей. Однажды его лучший друг попробовал сбежать через брешь в боковой стене, думая, что до дороги там сверху всего десять футов, но это оказался пятидесятифутовый обрыв, а он все равно прыгнул, полагая, что промахнет мимо земли и упадет в море. В море он не приземлился. Вот люди, что Майкл Мэнли думает насадить на Ямайке, а МВФ дает ему на это деньги. «МВФ – это сокращенно Мэнли Виноват во Фсём», – сказал Питер Нэссер.
Едва народился январь, как мы взялись за работу. Американец приехал с багажником, полным всякой всячины, пользоваться которой нас должен научить Кубинец. «Нам бы такое, muchachos, тогда, в Заливе Свиней», – все приговаривал он. Когда я его повстречал, он уже знал Джоси, но у меня все не было времени об этом заикнуться. Оружие было совсем не как стволы, ввезенные сюда с шестьдесят шестого по семьдесят второй. Те надо было упирать в плечо, заряжать на один выстрел и стрелять. Наш лучший ствол мог завалить человека разве что прямым попаданием в сердце. А из базуки можно запросто обрушить стену. Я все-таки держусь за свою самозарядную «М1». Джоси держится за свой старый обрез, но не говорит американцу, что у него давно припасен «AK-47», хотя Кубинец наверняка об этом догадывается. Кубинца мы отвозим подальше на запад, в Мусорные земли, чтобы он там обучал молодежь. Пятого января я веду бригаду на Джонстаун, а Джоси отправляется в Тренчтаун, где в свое время обитал Певец. В Тренчтауне полагают, что это дает им неприкосновенность, но это не так.
Усвойте это, милые и приличные люди. Год выборов знаменуется первыми уличными боями. Гетто всегда начеку, но Джонстаун спит, как будто не знает, что на дворе семьдесят шестой год и всем нужно дремать с одним открытым глазом. Именно за эту их беспечность мне так и хочется их перестрелять.
Мы на пяти машинах; оно и к лучшему, так как ни у кого в Джонстауне нет такой машины, чтобы угнаться за мной. Времени на раздумья у нас нет, и мы просто врываемся, поливая все вокруг градом пуль, и пропарываем место навылет. Назади грузовика у нас человек с базукой. Он целит в бар, но грузовик подскакивает на выбоине, и он в момент выстрела промахивается, попадая вместо бара в домишко с цинковой крышей. Дорога сотрясается. Я кричу, чтобы грузовик остановили и чтобы целиться с места, но слишком уж много времени уходит на перезарядку. Джонстаун приходит в себя и начинает отвечать огнем, но стреляют по нам из простых шестизарядников и, судя по звуку, из одного «калаша». У нас оружие новей – такое, которое может само находить и уничтожать цель; оружие для таких, как Тони Паваротти, который неторопливо прицеливается и бьет, никогда не тратя патронов понапрасну. Я веду свою машину, а на коленях у меня моя «М1». Я даю по тормозам и делаю выстрел по сгустку убегающей от меня темноты. Сгусток темноты падает, но с правой стороны частят пули и, кажется, цепляют одного-двух наших; точно не знаю. Я кричу всем приготовиться к высадке, но сначала пусть бахнет базука. Наш дурень снова промахивается и попадает в автобусную остановку – стекло и цинк взрываются снопом брызг и разлетаются, шараша по всему осколками, прямо как торнадо по телевизору. Мы выскакиваем наружу.
Джоси Уэйлс отправляется в Тренчтаун вместе с Доктором Лавом и еще одним человеком. Их всего трое. Я кричу, что это безумие, отправляться таким малым числом, но нынче времена у нас такие, что, даже когда я кричу, Джоси Уэйлс меня не слышит. Они отправляются на его белом «Датсуне». Через день Джоси попадает в рубрику новостей. Его стараниями в Тренчтауне взрываются два двора многоквартирок, семь домов, бар и магазин – все они от пожара сгорают дотла. Мне звонит Питер Нэссер и зачитывает по телефону заметку из «Нью-Йорк таймс»; в конце он отругивает меня за то, что я не хохочу так же громко, как он. Нэссер вешает трубку, а я знаю, кому он позвонит следующему; не упомню только, как и когда Джоси Уэйлсу поставили телефон.
