Джулия Хиберлин - Тайны прошлого
Такой стандарт мой папа установил в один из летних дней на озере, когда мне было лет десять. Мы целый день катались на водных лыжах и плавали с трубками, пока ветер не начал поднимать сильные волны. Мы с мамой еле вытащили Сэди из воды, чтобы папа отвел наш катер обратно в док.
Мимо пролетела моторная лодка с хохочущими подростками, обдав нас веером брызг и так подпрыгивая на белых барашках волн, что я сразу поняла — они перевернутся. И в полусотне метров от нас так и случилось.
Я еще не успела понять, что происходит, а папа прыгнул в воду гладким чистым движением, которое казалось физически невозможным для такого массивного мужчины. Мама схватила руль и велела нам достать надувные подушки, которые могли использоваться как спасательный круг. Три таких подушки ветер вырвал у меня из рук, и они бесполезными поплавками заскользили по воде. Между волн то появлялись, то пропадали две головы. Еще один подросток пытался уцепиться за перевернутую лодку. Мама подвела катер ближе и выключила мотор, чтобы нечаянно не переехать кого-нибудь.
— Веревку! — крикнул нам папа. Я бросила толстую веревку, всегда привязанную к кольцу на корме именно на такой случай, но силы моего броска едва хватило на жалкий метр. Папа огромными гребками добрался до нее и проплыл метров тридцать до подростков, которых течением уносило на опасное расстояние.
— Тяните! — закричал он. Мы, трое, начали тянуть, а папа направился к парнишке, цеплявшемуся за лодку. Мы подняли парня и девушку на борт, а папа уже плыл к нам, обхватив третьего за шею приемом водных спасателей.
— Лиза. Моя сестра… — Девушка с трудом выдохнула это, когда папа добрался до борта. Он устал от борьбы с разбушевавшимися волнами.
Девушка это заметила и лихорадочно заметалась.
— Нас было четверо! Вы должны спасти Лизу!
— Уилл… — я слышала мольбу в мамином голосе. Она хотела, чтобы он остался.
Но папа уже исчез под водой. Прошли три самые долгие минуты в моей жизни, и его голова снова вынырнула, увлекая за собой Лизу. Та была умной девочкой. Она нашла воздушный карман под перевернутой лодкой и все это время молилась. Бо́льшую часть прошедших трех минут папа в том же воздушном кармане уговаривал Лизу набраться мужества и выплыть с ним на поверхность. Каждый День благодарения мама Лизы присылала папе открытки, пока не умерла от рака. Лиза теперь работает в неонатальном отделении, спасает жизни других детей.
Я проследила за каплей дождя, оставлявшей след на окне такси. Мне так хотелось верить, что в моих венах течет героическая кровь моего папы. Вопросы о том, какую роль он сыграл в происшедшем, возникали снова и снова, но я отталкивала их. Я позволила себе полностью сосредоточиться на мамином предательстве, потому что в него было легче поверить. Но больше игнорировать вопрос о папе не удавалось.
Та ссора мамы с отцом, которую подслушала Сэди. Подозрения Джека Смита, который сказал, что я родилась под программой защиты свидетелей. Странные звонки Чарлы из тюрьмы. Сумасшедшая история Розалины. Таинственный Энтони Марчетти. Эл Адамс и визитная карточка в моей руке. Я погладила пальцем выпуклую эмблему.
Уильям Тревис МакКлауд.
Твой отец говорит, что защищает тебя.
Те же слова. Не тот отец.
Папа рисковал жизнью ради совершенно чужих ему людей. Я видела, как он это делает. И не знала, что я тоже ему чужая.
* * *Палец миновал рентген в аэропорту без малейших осложнений, а вот с маникюрными ножничками за восемь баксов пришлось расстаться.
— Ты что-то мрачная, — заметил Хадсон, засовывая сумку с моим ноутбуком на полку над нашими сиденьями. — Ты и двух слов не произнесла после выезда из отеля. Кроме «твою мать», когда попрощалась со своими ножничками.
Я не сказала Хадсону о том, что уходила из отеля на встречу с Элом Адамсом. Хотела рассказать, но знала, что он будет в ярости. Свой же вечер Хадсон описал как пустую трату времени. Два часа он ждал, когда появится адвокат Луи, а потом тот посоветовал Луи не отвечать на бо́льшую часть вопросов.
— Я просто устала, — сказала я, поднимаясь на цыпочки, чтобы стянуть одеяло, лежавшее на верхней полке у самой стены.
Хадсон жестом пригласил меня на место у окна, я устроилась поудобнее и закрыла глаза. Искрящаяся энтузиазмом стюардесса начала свое шоу, напомнив мне старый выпуск «Субботней ночи» с Тиной Фей. Мои мысли свободно дрейфовали.
Память — такая забавная штука.
Перспектива еще забавнее.
Теперь я знала, почему мама одевала нас как мальчишек и коротко стригла нам волосы.
Почему она назвала девочку странным именем Томми.
Почему закрашивала свою приметную седую прядь.
Почему устроила тайное убежище от грозы в нашем шкафу.
Почему любила нашего отца и вышла за него замуж.
И почему человек, которому я доверяла больше всех в мире, хранил от нас ее секреты до самого последнего вздоха.
Хадсон листал иллюстрированный спортивный журнал, а я наслаждалась видом на великолепный оранжево-золотой закат, устроивший частное шоу для всех пассажиров левого крыла самолета. Я ощутила, как что-то мягко сжимает мое колено, опустила взгляд и увидела большую ладонь Хадсона, предлагающую утешение. Я подумала о возможности признаться ему во всем, пока мы парим над землей. Но вместо этого просто накрыла его руку своей и оставила ее там.
Каждое «почему» в моем списке отдавалось болью. Нужно прекратить подсчитывать предательства, иначе я просто сойду с ума. Нужно перестать просеивать воспоминания, иначе я начну представлять себе и то, чего не было.
В колледже я изучала гражданское дело двадцатилетней девушки, которая заявила, что «восстановила» воспоминание о своем детском преподавателе музыки. Сказала, что образ того, как он стоит за ней, ладонями сжимая ее груди, пока она играет пьесу Бетховена «К Элизе», появился в ее памяти, когда она десять лет спустя принимала душ. В ходе дела всплыли истории шестнадцати молодых людей, ставших в детстве свидетелями убийства родителей.
Воспоминания об убийстве жгли как клеймо, навсегда впечатавшись в материю их мозга. И ни один из них, каким бы маленьким ни был на момент происшествия, не забыл того, что случилось. Многие до сих пор описывали ужас вплоть до мельчайших подробностей. Ужасные моменты запоминают все без исключения. К сожалению, это касается только ужасных моментов.
Насколько я понимала, проблема заключалась в том, что мне приходилось искать единственное маленькое зернышко в груде сыпучей пшеницы. Если бы только можно было развернуть самолет и отправиться в детство, я нашла бы это зерно и поняла бы, что с ним делать. Моя голова ткнулась в бесполезную самолетную подушку рядом с мужчиной, который обо мне искренне беспокоился и хотел, чтобы я была в безопасности. Но ничто не мешало липкому страху ворочаться у меня в животе. Самолет резко развернулся, и у меня возникло странное чувство, словно я сейчас выпаду в иллюминатор и окажусь в одном из крошечных бассейнов, проплывавших под нами.
Что, возможно, и к лучшему.
С каждой милей, приближавшей нас к границе Техаса, моя грудная клетка сжималась сильнее и сильнее, словно кто-то сдавливал ее в тисках.
Глава 24
Хадсон высадил меня у «Ворсингтона», явно не в духе от того, что приходится меня оставлять. Он приказал мне не выходить из номера и открывать дверь только служащим отеля.
Ему пришлось бросить клиента, чтобы помчаться ко мне в Чикаго. Он не сказал кого. Но зато завтра вечером, когда закончит задание, он будет полностью принадлежать мне.
Полностью. Мне.
Когда мы летели там, в небесах, между нами возникло то знакомое пространство, в котором витали все несказанные нами слова. К примеру, я никак не могу смириться с мыслью о том, что Хадсон был на войне и вернулся, а теперь может погибнуть здесь, из-за меня.
Так что звонок Виктору, сразу после того как за мной хлопнула дверь номера, дался легко.
Я не хотела рисковать ничьей жизнью, кроме своей.
Я больше не хотела, чтобы мной манипулировали. Ни Хадсон, ни мама, ни maddog12296.
Я хотела сменить белье и сжать в руке пистолет.
Я хотела домой.
* * *Виктор выпустил меня у нашего почтового ящика в начале дороги. Было около полуночи, фонари системы безопасности вокруг дома мерцали сквозь ветви деревьев.
Так решил не Виктор. Я. Мне нужно было пройтись пешком, чтобы прочистить сознание. Я хотела почувствовать бездонное ночное небо над головой, увидеть, как звезды сияют рождественской гирляндой среди лета, вспомнить, как может ощущаться техасская ночь — уютным покрывалом, а не угрозой.
Примерно на полпути к дому с меня уже ведрами лил пот, а сама я жалела, что не позволила Виктору занести на крыльцо мой чемодан и рюкзак. А он ведь предлагал. И еще я заметила под ветками ближайшего к дому дерева криво припаркованную машину. Не папин пикап, у которого слегка стучало под капотом. Я оставила его в гараже, когда уезжала, решив воспользоваться такси до аэропорта. Неужели Сэди уже вернулась из Марфы? Свет в окнах не горел. Возможно, она уже спит. Но какого черта она не осталась в отеле, как я просила?
