Адам Данн - Реки золота
Сантьяго ощущал головокружение и тошноту. Точки, наркотики, убитые таксисты и треклятые независимые фонды. Шпионы в правительстве и психованные морские пехотинцы в такси. Может, следовало остаться в дорожной полиции? Нет. К черту.
Сантьяго не зря учился в колледже Джона Джея по аспирантской программе.
— «Акт Поссе Комитатус» разделяет армию и полицию.
Маккьютчен, продолжая держать пальцы сплетенными, обратил указательные на Сантьяго.
— Ошибаешься. «Поссе Комитатус» представляет собой продукт Реконструкции.[46] После Гражданской войны армейские гарнизоны располагались по всему Югу, где были партизаны, ку-клукс-клан и честные граждане, осуществлявшие свое конституционное право быть негодяями. Армия недопустимо растянулась, но в довершение всего полицейские обязанности, которые ей приходилось выполнять, означали ее втягивание в ненадежную политическую ситуацию, и конгресс счел, что федеральным войскам это ни к чему. Штаты должны были сами обеспечивать себя полицейской охраной.
«Поссе Комитатус» представляет собой статут с восемьсот семьдесят восьмого года. Можешь найти его в восемнадцатом разделе свода законов США. Это не конституционное положение. Данный закон должен не допускать поддержки армией гражданских правоохранительных органов и в значительной мере выполняет свою функцию. Однако армия может вовлекаться и вовлекается, началось это задолго до одиннадцатого сентября и Патриотического акта. И тому были прецеденты. Федеральные войска использовались на территории Соединенных Штатов двести раз за двести лет. В настоящее время морская пехота стоит на границе с Мексикой, армейские усиленные батальоны размещены по всей стране как силы быстрого реагирования. В воздушном пространстве США есть коридоры, предназначенные только для военных самолетов. Береговая охрана проводит в открытом море наркопатрулирование, Национальная гвардия наводит порядок после каждого урагана, оползня и лесного пожара, не говоря уж обо всех массовых беспорядках за исключением наших собственных, поскольку многие ее подразделения до сих пор находятся в Ираке. Понимаешь? Границ больше не существует.
За прошлые годы выносилось немало судебных постановлений, поддерживающих вовлечение армии в деятельность гражданских правоохранительных органов при условии, что это будет «пассивной поддержкой». Как только маятник качнулся вправо, в Вашингтоне, видимо, сочли, что можно внедрить к нам такого специалиста, как Мор. Черт возьми, после того как в шестом году был принят Акт о безопасности, «Поссе Комитатус» стал, по сути дела, недействительным. Кто сейчас может сказать, где находится враг? У нас есть доморощенные террористы, посылающие в конвертах бациллы сибирской язвы и врезающиеся на самолетах во Всемирный торговый центр. Наркотики ли то, терроризм, торговля оружием массового уничтожения — не важно. Битва уже идет не где-то там. Если сюда надвинется опасность или кто-то наверху сочтет, что надвигается, армия может быть использована. И используется. Но не таким образом. Во всяком случае, до настоящего времени.
Маккьютчен завел сплетенные руки за голову, кресло под его тяжестью заскрипело, застонало, взмолилось о милосердии.
— Мы оказались в таком государстве, — продолжал он, — которое вызывает у меня сильное беспокойство. Эта система всегда существовала для четкого разграничения обязанностей: войска действуют за границей, полиция — здесь. Данного различия больше не существует. Войсковые подразделения не только обучают для использования внутри страны, их используют внутри страны. Тайное использование такого специалиста, как Мор, в самом большом полицейском управлении самого большого города с самым большим финансовым центром в стране логичный шаг от того, что было раньше, но это слишком большой шаг. Не знаю, какие законные основания существуют для этой операции и существуют ли они, и не могу сказать, что она мне нравится. Мор говорит, что не будет производить арестов, допрашивать обвиняемых или показываться в суде. Судя по тому, что я видел и что ты мне сказал, он держит слово.
У Сантьяго кружилась голова. В глазах мутилось.
— Почему Мор?
— Он разведчик. Точнее, из КМПСО, команды морских пехотинцев для специальных операций, созданной в шестом году для Афганистана. Наверху понадобился кто-то способный незаметно проникать в нужные места, собирать сведения и атаковать в подходящее время. Профессия Мора — разведка в глубине обороны противника и атака. Он военный и, по-моему, несколько раз выступал в роли шпиона.
У Сантьяго дрожали руки; он сжал кулаки. Свет в кабинете казался слишком ярким.
— А спецназ?
— Внедрить Мора в наш спецназ было просто. Спецназовцы занимались с армейскими инструкторами. К тому же для возвращающихся из Ирака и Афганистана нет работы и многие бывшие солдаты идут в полицию. Служившие в элитных частях, естественно, тянутся к спецназу, это их род деятельности. Для Мора спецназ — превосходная маскировка, если за ним кто-то следит.
На лбу у Сантьяго выступили капли пота.
— Это так?
Маккьютчен нахмурился.
— Не знаю. Не имею понятия, почему за вами ехала машина министерства финансов. Может, вы суетесь в какие-то их дела. Может, эти дела у них секретные. Не знаю. Я спрашиваю, но мне ничего не говорят. От начальства мне сегодня влетело, но об этом они помалкивают. Большинство из них не знает о Море, и я хотел бы, чтобы так оставалось как можно дольше.
Маккьютчен поднял правую ногу и негромко испортил воздух. Запах яблочной жвачки заглушил вонь, но был еще противнее. Сантьяго ухватился за край стола.
— Почему знаете вы?
Маккьютчен обратил взгляд к единственной фотографии в кабинете с морским пехотинцем в полной парадной форме. Это был Майкл, единственный сын Маккьютчена от первого брака, распавшегося еще до рождения Сантьяго. Он погиб вместе с десятками товарищей под бомбежкой в Бейруте в тысяча девятьсот восемьдесят третьем году.
— У меня добрые отношения с корпусом морской пехоты, — негромко сказал Маккьютчен. — Они помогали мне в течение многих лет, и я помогаю им время от времени.
Сантьяго поднялся, держась за стол. Ноги его ослабели, зрение то туманилось, то прояснялось. Он глубоко вздохнул.
— Капитан, — заговорил он дрожащим голосом, — объясните мне толком, что, черт побери, происходит. Только сперва выплюньте эту отвратительную жвачку.
Сломленный человек
Мы с Принцем пьем аперитивы в баре «Бланк бистро» и пытаемся решить, что делать дальше.
Не знаю, как это заведение удерживается в бизнесе, — должно быть, договор об аренде у них заключен на столетия. К безопасности они относятся серьезно — зона досмотра тянется от вестибюля до тротуара, раньше там была защита от ветра. Или, может, его захватил Реза. Рано или поздно все мы станем работать на Резу.
Бар сегодня представляет собой хорошее охотничье угодье; кроме нас с Принцем здесь всего один мужчина-клиент, пожилой тип в конце стойки, уткнувшийся в книгу, остальные женщины. Принц сидит спиной к стене на последнем табурете слева, лицом к входной двери, поэтому видит входящих птичек. Я пытаюсь сосредоточить его на моей проблеме, но приходится состязаться с каждой полной цыпочкой, впархивающей в дверь.
Несколько недель назад это соответствовало бы моему представлению о рае, но теперь я даже не обращаю внимания. Джосс и эта сучка Меган куда-то делись. Я не могу связаться с Н или хотя бы с Л, да и что мне им сказать? Не хочу есть и не в состоянии спать. Не в силах даже мастурбировать. Мои фотографии Н, Л или других женщин, которых я снимал in flagrante delicto,[47] и те не способны меня расшевелить. Что со мной происходит?
То, что Принц Уильям так спокойно относится ко всему этому, не помогает. Конечно, он не лишился большой партии товара Резы и заказа на фотографию для «Раундапа», не задолжал двадцать тысяч за оборудование, не протрахал — буквально — другую часть, которая по крайней мере помогла бы покрыть убытки. Мне до сих пор не известно, как Принц узнал об убитых таксистах, о войне Резы с ЛА — и даже на чьей он теперь стороне.
Он жестом заказывает еще две порции «Абсолюта» с трюфельным маслом. Я терплю безразличие Принца, потому что мне нужен его совет, потому что не могу заплатить за выпивку и потому что остро нуждаюсь в деньгах.
— Она все еще не отвечает на звонки? — спрашивает он, лицо его представляет собой красивую маску наивности.
— Насколько могу судить, она выбросила телефон. Я зашел к ней первым делом, но они, видимо, уехали после моего ухода; кто знает, где они сейчас?
Скорее всего в городе их уже нет. Может быть, они у родителей Джосс в Уэйнскотте, может, в школе Меган. Не все ли равно? У Джосс есть кредитные карточки, и они получили полную коробку «особого» — моего товара — совершенно бесплатно. Видишь, парень, тебя обвели вокруг пальца две богатые сучки. Ренни, ты безмозглый дилетант!
