Адам Данн - Реки золота
Обзор книги Адам Данн - Реки золота
Посвящается таксистам,
моей семье
и
Эрику Эмблеру, Кингсли Эмису, Мартину Эмису, Анируддхе Бахалу, Дж. Г. Балларду, Айену Бэнксу, Питеру Бенчли, Джону Бардетту, Энтони Берджессу, Реймонду Чагдлеру, Луи де Берньере, Шону Дулиттлу, Джону Эрли, Дэну Феспермену, Чарльзу Г. Финни, Алану Фишеру, Алану Ферсту Уильяму Гибсону, Питу Хэмиллу, Дэшиллу Хэммету, Томасу Гаррису, Колину Гаррисону, Джозефу Хеллеру, Карлу Хиасену, Мо Хайдер, Дж. Роберту Джейнсу, Джозефу Кэнону, Томасу Келли, Филиппу Керру, Дайне Ли Кюнг, Джону Лоутону, Денису Лехейну, Элмору Леонарду, Майклу Мелоуну, Доминику Мартеллу, Колему Макканну, Леону Мейеру, Джиму Нисбету, Чаку Паланику, Орхану Памуку, Клэю Рейнолдсу, Джону Сэндфорду, Стивену Шеррилу, Дэниелу Силве, Шейну Стивенсу, П. Дж. Трейси, Джону Тревеньяну, Эндрю Вахссу, Джозефу Уимбоу, Эдварду Уиттмору и Роберту Уидсону за то, что сказали мне, каждый по-своему, чтобы я сочинял.
Часть первая
Харибды в чайных пакетиках
Выход в свет
Мы в трех светофорах от границы.
Граница, конечно же, определяется как последний зеленый светофор, за которым тянется непрерывная цепочка красных огней, напоминающих китайские фонарики. Эта граница — моя цель, степень возможности, переменная, от которой будет зависеть: а) сколько времени я проведу в такси, и б) сколько придется заплатить водителю. Она помогает определить, опоздаю я или нет, если да, то насколько, и придется ли мне звонить, посылать текстовое сообщение или просматривать дисплей. Если получу работу, граница определит, смогу ли я заснять витрину для второстепенного материала, поскольку скорость такси обычно пропорциональна расстоянию до границы. Для моих целей плавная езда со скоростью около тридцати миль в час, по крайней мере в течение часа после захода солнца, создает нужный эффект расплывчатого динамизма. Нью-Йорк поистине никогда не замирающий город, и особенность моей профессии — запечатлеть его движение в самые будоражащие — и доходные — моменты.
Если развлекаюсь с подружкой на заднем сиденье, граница дает мне понять, каким временем я располагаю до того, как машина замедлит ход и водитель посмотрит в свое зеркало на наши затеи, — это влияет на сложный алгоритм секса в такси: на прямых длинных дорогах лучше всего оральный; скрытные поглаживания предпочтительны на малой скорости, когда рядом едут другие, более высокие машины, или на узких улочках под взглядами пешеходов; о полном обнажении паховой области при частых остановках не может быть и речи, если не делаешь это умышленно. Лично я предпочитаю подобное при езде ночью через мосты.
Кроме того, иногда в одиночестве наблюдать на заднем сиденье такси бесконечные потоки и извивы города, проносящиеся мимо, подобно галактикам, предпочтительнее, чем заниматься сексом. В конце концов город может попытаться убить тебя, но по крайней мере не досаждает слезными жалобами. Во всяком случае, долгими.
Таксист успешно рассчитывает время, сохраняет перед собой расстояние в два-три светофора, замедляет ход, чтобы не тормозить, — это означает, что, исключая стройки, несчастные случаи, полицейские конвои или вагоны канатной дороги, мы приедем на место с умеренной скоростью, минимальной суммой на счетчике и приятным отсутствием осложнений. Хороший стимул для щедрых чаевых.
И кроме того, такси удобное. Моя колесница сегодня вечером — почтенный «форд»-«телка». Вам эта машина известна как «краун-виктория». Она спроектирована так, чтобы на заднем сиденье можно было вытянуть ноги, и достаточно просторна для размещения снаряжения. Я почти не помню, как это было до появления в городе длинных такси, и не представляю, как люди терпели машины поменьше — нет, как они там помещались. Когда я был еще помощником, возил взятые напрокат прожекторы наряду с камерами, объективами, сошками, треногами, аккумуляторами, проводами и запоминающими устройствами, никто не мог сесть на заднее сиденье вместе со мной, хотя совместная оплата проезда сберегала несколько долларов. Теперь, имея свободные деньги, я, разумеется, и не думаю ездить на такси с кем-то. Разве что манекенщица незаурядна и готова отдаться. В этой игре я участвую только с одной целью и неохотно терплю тех, кто отнимает у меня время. Я и так уже потерял его много.
Это такси хотя бы чистое. Основываясь на мучительно приобретенном опыте, я говорю, что водителей, содержащих такси в чистоте, нужно награждать — не знаю, как именно, возможно, бесплатным бензином: при цене девять долларов за галлон они определенно не откажутся, и это будет хорошим стимулом для остальных убирать из машин скомканные квитанции, брошенные бутылки из-под воды, волосы, фольгу от сигаретных пачек, жвачку, окурки, использованные презервативы, рвоту, зажигалки, ампулы и прочий мусор, от которого мы избавляемся как от перхоти, куда бы ни ехали. Если хотите заняться экстремальным развлечением — навалиться на женщину на заднем сиденье такси (говорю это не для дилетантов), — примите мой совет: не становитесь на пол коленями.
Мы на Коламбус-авеню, проезжаем мимо старого Музея естественной истории — он в конце концов разделил судьбу остальных и в прошлом году временно закрылся. Улица представляет собой темное пространство, почти не освещенное теми немногими витринами, которые мы видим по пути на юг. Было время, когда эта часть города изобиловала ресторанами, барами, клубами, магазинами и рынками. Сейчас эта сцена гораздо более гнетущая, чем та, которую Брюс Уэбер мог заснять в те дни. Две трети коммерческих предприятий в каждом квартале забиты фанерой, размалеванной неразборчивыми граффити и забросанной внизу мусором. На улице освещено лишь несколько оставшихся ресторанов, но и их огни заслоняют барьеры безопасности и громадные швейцары. Над ними в квартирах все еще горит свет, хотя нижние окна прикрывают решетки — такие некогда устанавливали на первых этажах особняков. Ньюйоркцы даже в двадцати футах от земли не хотят рисковать.
— Извини, приятель. Можно я поеду по Бродвею и пересеку Пятьдесят седьмую улицу? По Пятой авеню сейчас ездить трудно.
— Да, конечно. Никаких проблем.
Водитель произносит «Бродвею» — с раскатистым «р», — а не «Бводвею». Судя по этому, по его короткому, изобилующим гласными имени, поставленному прежде фамилии в лицензии, подвешенной на поцарапанной пластиковой перегородке между сиденьями, по бархатистой коричневой коже, так хорошо выглядящей под галоидными фонарями, по отсутствию едкого телесного запаха, это африканец, а не гаитянин. Он хочет узнать, нельзя ли высадить меня не прямо у нужного мне места на Пятой авеню, а напротив него, что способно меня рассердить, но мы так хорошо едем, я воспользуюсь возможностью размять ноги перед встречей, покурить, может, ознакомиться с вечерними развлечениями в «Нобу-57». Девицы там гладкотелые, но избалованные, изнеженные, темпераментные и жадные, мечтающие найти богатого покровителя. Болтаться в баре, чтобы выпить перед встречей, нет нужды. Я выпил сколько нужно — не больше и не меньше.
Будьте ко мне снисходительны. Пятое правило Ренни: должная подготовка. Для меня это значительный вечер, сулящий превратить грядущий скучный, тусклый декабрь в очень веселое Рождество, если все пойдет как спланировано. Это означает, что я потратил время на аксессуары. Навел блеск на стекло швейцарских часов. Заправил серебряную зажигалку. Открыл новую пачку сигар «Давидофф». Все это перемежалось глотками превосходного коктейля «Манхэттен»: бурбонское виски Бэзила Хэйдена, немного сладкого вермута «Трибуно» и, самое главное, три чайные ложечки горькой апельсиновой настойки — их нужно сбивать с большим количеством льда до появления пены, — такой подавали только в закрывшемся «Уотерфорде». Одного мало, два — слишком много, три — только начало.
Все это нужно, чтобы подготовиться, расслабиться в достаточной степени, стать до необходимого предела бесчувственным и суметь вынести невыносимое без этого время. Просто кошмар разыгрывать благодарность людям, которых презираешь, улещивать их, чтобы получить достаточно денег за ненавистную работу.
Но вести себя так необходимо — во всяком случае, если хочешь двигаться вперед и дальше. Я делаю то, что делаю, потому что это нужно и дает мне возможность вести тот образ жизни, который я до сих пор считал само собой разумеющимся. Думаете, существует награда за верность, заслуга в усердной работе, уважение руководства? В этом городе уже нет. Здесь есть процветание и есть выживание.
Нет никакого сравнения между квартиркой с линолеумом на полу на Тридцать седьмой авеню в Куинсе, где моя мать сидит у окна, постепенно теряя разум, и моей, занимающей целый этаж на Манхэттен-авеню в Манхэттене, где я потягиваю коктейль «Манхэттен». Может, думаете, что я тщеславен или мелок? Я бы назвал себя реалистом, живущим в нереальные времена и использующим их наилучшим образом. Carpe diem,[1] простофиля.
