Фридрих Незнанский - Честный акционер
За последние дни загорелое лицо Берлина как-то выцвело и пожелтело. Щеки запали. Глаза стали еще темнее. По всему было видно, что он крайне тяжело переживал несчастье друга и коллеги.
— Удивительно, до какой степени остервенения можно дойти, желая выслужиться перед начальством, — глухо проговорил Борис Григорьевич, задумчиво пуская дым. — Михаил столько сделал для страны, а страна не желает этого замечать. Он принес в бюджет миллиарды! Он помог президенту стать по главе государства. И вот вам благодарность!
— Что будет с «СНК»? — спросил Кизиков.
— Не знаю. При самом плохом развитии сценария компания вынуждена будет объявить о своем банкротстве. Сто пятьдесят тысяч человек будут выброшены на улицу. Сто пятьдесят тысяч человек, которым Михаил дал работу, высокую зарплату и возможность почувствовать себя свободными людьми, живущими в свободной стране. Теперь все это полетит к черту!
Рука Бориса Григорьевича дрогнула, с дымящейся сигареты сорвался столбик серого пепла и рассыпался по полировке стола. Погруженный в свои мысли, он этого даже не заметил.
Суставы Ларисиных пальцев, сжимающих подлокотники кресла, побелели.
— Черт побери! — совсем не по-женски процедила она сквозь зубы. — Эта проклятая следственная машина не успокоится, пока не перемелет все кости Храбро-вицкого. Такое только в России может быть.
— У нас в стране чиновники — не слуги народа, а его хозяева, — грустно заметил Борис Григорьевич. — Они понимают только язык силы и служат тому, кто сильнее. А сильнее всех у нас в стране — исполнительная власть.
— Надо заставить их вести справедливое расследование, — пророкотала Лариса.
Павел Петрович и Берлин с удивлением на нее посмотрели.
— Это Казанского-то? — криво усмехнулся Борис Григорьевич. — Нет, дитя мое. Это дохлый номер.
— Дохлый… — эхом отозвалась Лариса. Казалось, это грубое слово натолкнуло ее на какую-то мысль. Лицо Ларисы просветлело и разгладилось, как бывает, когда человек внезапно находит выход из тупика. — Нужно послать ему письмо с угрозами — вот что! Подлые люди трусливы. И Казанский не исключение. Он испугается угроз и выпустит Храбровицкого. Обязан будет выпустить, как только приобщит к делу нашу папку.
Берлин покачал головой:
— Вряд ли. Не стоит рисковать попусту. Если вас поймают за этим делом — пощады не ждите. Это будет расцениваться как давление на следствие. И это еще как минимум, — добавил он. — Так что выбросьте эту затею из головы, дитя мое. Не стоит портить свою жизнь из-за одного подлеца.
Зрачки Ларисы сузились.
— А из-за Храбровицкого? — тихо спросила она.
— Из-за Храбровицкого я бы рискнул, — ответил Берлин. — Но все равно это дохлый номер. Одним словом, не советую.
Однако Лариса была не из тех, кто прислушивается к чужим советам, если они противоречат ее собственным воззрениям. Павел Петрович об этом знал, поэтому его устремленный на дочку взгляд стал еще тревожнее.
— Павел Петрович, я, собственно, не надолго, — сказал Берлин и воткнул сигарету в пепельницу. — Хотел согласовать с вами пару бизнес-планов. Я знаю, что вы не любите всю эту «бухгалтерию», но Богдан Юрьевич сейчас на больничном, так что…
Дальше Лариса уже не слушала. Она обдумывала мысль, созревшую в ее голове, прикидывая ее и так и этак. Как она ни вертела свою мысль, получалось, что без помощи ребят ей не обойтись. Но привлекать их к делу Ларисе не хотелось. Все-таки риск остается риском, и, если действовать в паре, скажем, с Геннадием, всегда есть вероятность нечаянно «подставить» его вместо себя. Гм…
Она побарабанила пальцами по подлокотнику.
А впрочем, разве это только ее дело? Разве судьба Храбровицкого касается только ее? Нет! Святой долг каждого, кто имеет хоть какое-то отношение к «Ассоциации ветеранов», — помочь Храбровицкому.
«Так и будет!» — твердо сказала себе Лариса.
5
(спустя две недели после взрыва)
Оказавшись в кабинете Турецкого, Павел Петрович спокойно, не торопясь, оглядел антураж и стены, кашлянул в кулак и лишь затем сел на предложенный Турецким стул. Сел и уставился в окно.
Александр Борисович смотрел на него с нескрываемым интересом. Павел Петрович молчал, Турецкий — тоже, предпочитая, чтобы гость заговорил первым. Наконец Кизиков разлепил сухие губы.
— Александр Борисович, — начал он, не глядя на Турецкого, — я пришел.-., покаяться.
Турецкий медленно закурил.
— Покаяться? — сказал он. — В чем?
Павел Петрович перевел взгляд на Турецкого, как-то странно усмехнулся, затем выставил вперед руки ладонями вниз и сказал, повысив голос:
— Вяжите меня. Я убил.
Сигарета едва не выпала из открытого рта Турецкого. Он хлопнул ресницами.
— Погодите… — «Важняк» с нескрываемым изумлением посмотрел на Кизикова. — Кого убили? Когда?
— Их, — ответил Кизиков. — Всех. Взял и убил.
— Что за… — Внезапно Турецкий догадался. — Вы про взорванных генералов говорите?
Павел Петрович опустил голову и, уткнув взгляд в свои коричневые ботинки, кивнул:
— Про них.
Дым тонкой струйкой поднимался к потолку. В кабинете стало душно.
— Так. — Александр Борисович протянул руку и открыл окно. В кабинет ворвались звуки улицы. — Вот так будет лучше. — Он вновь посмотрел на Кизикова. — И каким же образом вы их убили?
— Не сам, — глухо ответил Павел Петрович. — Но Генку послал я. Я решил, и я приказал. Он сопротивлялся. Но я его заставил.
С минуту Турецкий молча разглядывал старика. Все это время Кизиков сидел, опустив голову и глядя на свои туфли. Голова его слегка подрагивала.
— Хм… — задумчиво произнес Турецкий. — А вы, часом, не того? Не пьяны? Мне показалось, что от вас пахнет.
Павел Петрович поднял голову, во взгляде его промелькнуло возмущение:
— Сто граммов «Столичной», — сухо сказал Кизиков. — По-вашему, я могу опьянеть с такой дозы?
— Я встречал людей, которые пьянеют и от меньшего.
— Только не я!
— Ладно, не горячитесь, — миролюбиво сказал Турецкий. — Я не настаиваю. Убили так убили. Что ж, теперь рассказывайте, как убили, за что убили?
— Я люблю Россию, — медленно, одышливо произнес Кизиков. — И я не могу смотреть, как моя страна катится в тартарары.
— А она катится? — уточнил Александр Борисович.
— А вы что, сами не видите! В стране процветает коррупция. Власти — коррумпированы. И гниение начинается с тех ведомств, которые должны уберегать нас от этого. МВД, ФСБ, Генпрокуратура… На три ведомства не найдешь ни одного порядочного человека!
— А вы не преувеличиваете? — вежливо поинтересовался Александр Борисович.
Неожиданно толстое лицо Кизикова побагровело.
— Перестаньте ухмыляться! — сказал — нет, крикнул он. — Я говорю вам о важных вещах.
— Если мне не изменяет память, вы пришли сдаваться, а не хамить, — спокойно напомнил Турецкий. — Придерживайтесь своей роли. Итак, вас не устраивает ситуация в стране. Что дальше?
— А дальше, после того как ваша контора возбудила уголовное дело против Храбровицкого, я решил: кто-то должен открыть народу глаза на произвол властей.
— Оригинальный способ. Только вряд ли народ от этого прозрел.
— Чепуха! Страна обратила на это внимание. Сейчас в газетах только о коррумпированности силовых ведомств и пишут. Так что можно считать, что я достиг своей цели.
— Продолжайте, — сказал Турецкий и стряхнул с сигареты пепел.
— Я дал указания своему сыну — подъехать к машине и положить на крышу взрывчатку. Часовой механизм сработал раньше, чем я рассчитал. К сожалению, Гена не успел отъехать на безопасное расстояние и погиб. Вечная ему память.
Кизиков замолчал. Турецкий подождал немного, но, поняв, что продолжения не будет, спросил:
— Где вы взяли взрывчатку?
Павел Петрович поскреб пальцами потный лоб и ответил:
— Купил. У чеченцев.
— Адреса, имена.
Кизиков лукаво посмотрел на Александра Борисовича и покачал головой:
— А вот этого я вам не скажу. Эти ребята мне помогли, зачем же я сейчас буду их подставлять. К тому же я дал им слово. Не знаю, как у вас, прокурорских, а у нас, российских офицеров, принято держать слово.
— Ясно.
Турецкий потушил окурок и устало потер пальцами заслезившиеся от дыма глаза.
— Вы что, не верите мне? — подозрительно спросил Павел Петрович.
— Верю, не верю — какая разница? В нашем деле имеют значение лишь факты и улики. Где вы находились и что делали в тот момент, когда прогремел взрыв?
— Как что? Указания давал. Мы с сыном постоянно были на связи.
— Где вы находились? — повторил вопрос Турецкий.
— В здании банка «Монаполис». Там, где вы рацию нашли.
