Ксавье Монтепен - Сыщик-убийца
— Милая мама, — сказала она нетвердым голосом. — Я не хотела тебя ослушаться… Этот человек уверял, что должен говорить с тобой одной… Я ушла, но эта тайна меня тревожит и пугает… Боюсь, что он сказал тебе что-нибудь неприятное.
— Успокойся, милая Берта, твои опасения ни на чем не основаны. Этот человек принес мне надежду.
— В самом деле?
— Да, и я скажу это с еще большей уверенностью, когда прочту принесенное им письмо.
— Я опять должна уйти?
— Нет, моя крошка, останься. Приготовь мне утреннее платье.
Госпожа Леруа говорила так тихо, что ее слова едва можно было расслышать.
Несчастная женщина слабела с каждым днем, однако Этьен Лорио не терял еще надежды.
«Немного счастья могло бы, может быть, спасти ее», — думал он.
Мадам Леруа стала читать письмо. В первый раз после долгих лет на исхудалом лице больной появилось почти радостное выражение. Легкий румянец покрыл ее бледные щеки.
Она жила некогда в этом доме, где поселился теперь Рене. Там родились ее дети.
Это случайное совпадение казалось ей хорошим предзнаменованием.
Берта, конечно, тотчас же заметила произошедшую в матери перемену.
— Мама, — сказала она, — ты, верно, получила хорошие вести? Не правда ли?
— Да, дитя мое.
— Могу я спросить, от кого это письмо?
— От Рене Мулена.
— Рене Мулен, это тот рабочий, которого любил наш бедный отец… Ты его встретила на кладбище?
— Да, — ответила Анжела, и лоб ее снова омрачился тяжелым воспоминанием.
— Могу я прочесть это письмо?
Госпожа Леруа покачала головой.
Берта не стала настаивать, но немного погодя сказала:
— Что же он пишет?
— Он просит меня об одной услуге.
— И это так тебя радует?
— Да, мне очень приятно быть полезной тому, кто так любил… Я всегда смотрела на Рене, как на родного сына.
Берта никогда не сомневалась в словах матери, но эти ответы казались ей, и не без основания, неопределенными и уклончивыми.
Ей казалось, что мать от нее что-то скрывает.
— Милая мама, почему же он пишет тебе, вместо того чтобы прийти самому?
— Потому что он не может прийти.
— Разве он не в Париже?
— Он в тюрьме.
— В тюрьме? — повторила с испугом молодая девушка. — В чем же он виновен?
— Ни в чем… Обвинение, которое на него возводят, несправедливо и ложно, я в этом уверена.
— Но вы ведь видели его несколько дней назад?
— Да.
— Каким же образом он теперь в тюрьме?
— Его арестовали в день нашей встречи, в моем присутствии, у входа на кладбище…
— Но это ужасно! Каким ударом это было для тебя! Почему ты ничего мне об этом не говорила?
— Считала лишним… Я, как и Рене, думала, что его арестовали по ошибке, что это скоро объяснится и его освободят.
— Но его не освободили… Стало быть, тут не было ошибки… В чем же его обвиняют?
Письмо давало готовый ответ: Рене считал себя замешанным, без его ведома, в какое-нибудь политическое дело.
Госпожа Леруа ухватилась за это объяснение, как очень правдоподобное, и передала его дочери.
Берта вздохнула с облегчением:
— Теперь я успокоилась. Я боялась, чтобы господина Мулена не обвинили в каком-нибудь бесчестном поступке.
— Бесчестном поступке! Рене Мулен на это не способен. Довольно раз взглянуть на него, поговорить с ним, чтобы убедиться, что это честнейший человек на свете.
— Господин Рене говорит в письме, что его скоро освободят?
— К несчастью, он этого не знает.
— Какую же услугу он от тебя ожидает?
— Он просит укрыть от розысков полиции его деньги и некоторые компрометирующие бумаги, которые спрятаны в его квартире.
— Как же ты это сделаешь?
— Следуя точно его указаниям. Я пойду к нему…
— К нему! — повторила в испуге Берта.
— Почему же нет, если это необходимо?
— Это невозможно!… Ты рискуешь своей свободой! Тебя могут обвинить в сообщничестве с господином Муленом.
— Сообщничество с невиновным не опасно! — сказала Анжела с печальной улыбкой.
— Невиновность господина Мулена не мешает ему быть в тюрьме. Стало быть, его считают виновным. Стало быть, и тебя могут обвинить… Тебя видели с ним на кладбище… Может быть, за тобой уже следят.
Анжела вспомнила слова посланца Рене и побледнела.
— Боже мой, — прошептала она, — не могу же я, однако, покинуть его в опасности. Я должна сделать, что он просит… Я попытаюсь, по крайней мере… Я пойду.
— Но это безумие! — воскликнула Берта дрожащим от волнения голосом. — Наконец, ты не можешь выйти из дому. Ты так больна, что тебе не сделать и двух шагов. Если ты не хочешь послушать меня, я позову доктора Этьена, и он сумеет убедить тебя.
— Молчи, Берта, молчи!…
— Почему?
— Потому что тайна, которую доверил мне Рене Мулен, не должна быть известна никому. Я должна сделать, что он просил, понимаешь, я должна! И я пойду, хотя бы это стоило мне жизни!
Голос больной, чуть слышный в начале разговора, стал вдруг ясным и звучным. Непоколебимая решимость светилась в ее глазах.
Берта поняла это и почувствовала себя наполовину побежденной. Однако она пыталась еще бороться.
— Ты не имеешь права ценить ни во что свою жизнь. Она принадлежит не тебе одной. Рене Мулен наш друг, преданный друг, хорошо, я этому верю, но все-таки он нам чужой, и с твоей стороны было бы жестокостью жертвовать для него счастьем твоей единственной дочери. Мама, ты меня послушаешь, ты не захочешь огорчать меня, или я стану думать, что потеряла твою любовь и что ты скрываешь от меня истинную причину, почему хочешь так поступить.
Госпожа Леруа вздрогнула.
— Милая моя, — прошептала он взволнованным голосом, прижимая Берту к груди, — прошу тебя, не спрашивай меня, так как я не могу ответить… Ради твоей любви ко мне, ради памяти твоего отца и нашего дорогого Абеля, не спрашивай меня!
Анжела заплакала.
— Я буду молчать, но с условием, что ты никуда не пойдешь.
— Нет, я пойду… И ты поймешь, может быть, скоро причину моего упорства.
— Тут мало одного желания… — прошептала Берта, — нужны и силы.
— Сил у меня хватит, ты преувеличиваешь мою слабость… Все возможно, стоит только захотеть… Ты увидишь.
Госпожа Леруа отбросила одеяло и, встав без помощи дочери, попыталась сделать несколько шагов. Напрасная надежда!
Ноги ее подкосились, и она упала бы на пол, если бы Берта не успела ее поддержать.
— Я не могу… — прошептала в отчаянии несчастная женщина. — Бог меня покинул… Я не могу.
И она разразилась рыданиями.
При виде отчаяния матери неожиданная мысль пришла в голову Берте.
— Милая мама, я сделаю то, что ты не можешь… Анжела поспешно подняла голову и взглянула на дочь, как бы спрашивая объяснения.
— Рене Мулен просит тебя взять его бумаги; скажи мне его адрес, я пойду вместо тебя.
— Ты! — прошептала больная. — Ты!
— Почему же нет?
— Но опасность?…
— Она была и для тебя, однако это тебя не останавливало, стало быть, не может остановить и меня.
— Ты так молода…
— Что значат мои годы?…
— Разве ты не боишься?
— Нет… Меня будет поддерживать мысль, что я исполняю долг.
— Хорошо! Пусть будет воля Божья! — сказала Анжела после нескольких минут колебания. — Я согласна и благодарю тебя…
— Объясни же мне, что надо делать, и я пойду.
— О! Не сейчас.
— Почему?
— Тебе надо идти позже, когда наступит ночь.
При мысли о ночной прогулке Берта вздрогнула, но постаралась скрыть от матери свое волнение.
Госпожа Леруа продолжала:
— Слушай и хорошенько запомни мои слова: Рене живет на Королевской площади, в доме 24. Мы сами прежде жили в этом доме, но ты была тогда слишком мала, чтобы помнить… Его квартира на четвертом этаже, дверь направо, вот ключ.
И Анжела подала дочери ключ, принесенный Эженом.
— Продолжай, я запомнила… дверь направо, на площадке четвертого этажа.
— Надо выйти отсюда так, чтобы быть там между девятью и десятью часами… Подъезд запирают только в десять часов.
— Хорошо… Но если привратник меня остановит и спросит, к кому я иду?
— Рене предвидел это. Если тебя спросят, ты ответишь, что идешь на третий этаж к портному Ларбулье.
— Портной Ларбулье… Я не забуду!
— Если я не ошибаюсь, комната привратника далеко от лестницы, так что тебе, может быть, удастся пройти незамеченной…
— Дальше?
— Войдя в квартиру, ты зажжешь свечу и пройдешь в спальню. Там ты увидишь письменный стол.
— Ключ от него у вас?
— Нет, он в замке… Ты откроешь правый ящик и возьмешь в нем деньги, большой пакет, на котором увидишь надпись «Правосудие»!
— Правосудие! — повторила Берта, невольно вздрогнув. — Но что же потом?
— Это все.
— На если там есть еще какие-нибудь бумаги?
