Ирина Градова - Забытая клятва Гиппократа
– Дело касается не только тебя, – возразила я. – В нем замешано чертовски много народу, включая моих коллег и друзей. Как я могу оставаться в стороне?
– Трудно поверить, что Татьяна согласилась снимать в клубе!
– И не говори, но гораздо труднее представить, что Альбина дала на это добро! – сказала я. – А теперь давай-ка поглядим, кого Извеков видел на пленке, ладно?
Запись длилась ровно шестьдесят минут – продолжительность обычного сеанса в «Начни сначала». Таня и в самом деле поработала на славу: мы увидели крупный план всех присутствующих. Люди рассказывали о том, какие изменения произошли в их жизни за последнее время. На встрече присутствовали несколько новеньких, и их душераздирающие истории пришлось выслушать нам с Олегом. Шилов чертыхался через каждые пять минут, а я, надо признать, уже не испытывала никаких эмоций: мною при просмотре видеозаписи руководил чистый расчет: я надеялась, что меня настигнет озарение – так уже несколько раз случалось за время работы в ОМР. Сначала, когда я слышала рассказы потерпевших от врачебной халатности и медицинских ошибок, то не могла отделаться от чувства, что все это – лишь отдельные случаи, но на общем фоне они никак не могут рассматриваться, как правило. Теперь же мне пришло в голову, что дело не в проблеме здравоохранения в частности. Если бы все обстояло так, то можно просто избавиться от «паршивых овец» и продолжать жить счастливо. Однако, видимо, беда в том, что люди изменились – все люди, а не только врачи. И изменения эти, к сожалению, в худшую сторону. Общество стало враждебно настроенным по отношению к каждому отдельному индивиду. Когда сталкиваешься с проявлениями агрессии или, в лучшем случае, равнодушия в общественном транспорте или на улице, это можно пережить – забыть и идти дальше. Если же вопрос касается здоровья, а то и самих жизни и смерти, невозможно этого сделать. Так уж вышло, что мы, медики, отвечаем за тех, кто попадает к нам в руки. Эти люди полностью от нас зависят, зачастую даже не понимая, что происходит и как, собственно, будет проходить лечение. Мы предпочитаем не вдаваться в лишние объяснения, экономя себе время и нервы. Мы оправдываем себя тем, что «пациенты все равно ничего не знают, а потому бесполезно тратить силы! Но тогда можно оправдать и то, что «лечение не удалось», «операция не оправдала ожидания», «пациента все равно невозможно было спасти» и так далее, до бесконечности. Невозможно вложить душу в человека, который утратил ее давным-давно. Жизнь наша, как это ни прискорбно, не располагает к доброте и состраданию. Порой мы забываем об отдельно взятом человека и думаем лишь о статистических данных. Или, если пациенту «повезет» и случай окажется по-настоящему интересным, он и в самом деле получит надлежащую помощь, но отнюдь не оттого, что медперсонал проникся его бедой, а лишь потому, что кто-то напишет еще одну диссертацию на малоизученную тему и сделает себе имя в научном мире.
– Это отвратительно! – сквозь зубы процедил Олег. Его рука, лежащая на моем плече, сжималась и разжималась, причиняя физическую боль. – Поверить не могу…
– А ты поверь, Шилов, – сказала я. – Поверь, потому что это – не постановочное шоу, это – жизнь.
– Вот я и говорю: отвратительно!
Я понимала его. Олег – человек исключительных душевных качеств. Для врача, особенно для хирурга, он вообще представляет собой вымирающий вид. Шилов полон сострадания к больному, готовности помочь. Он решает проблемы, которые находятся, в сущности, не в его компетенции, потому что бумажной волокитой должны заниматься чиновники, а не врачи. И тем не менее Олег берет на себя львиную долю этой чиновничьей работы, не уставая втолковывать пациентам их права, объяснять каждый шаг, необходимый на пути к получению льгот и дотаций на лечение и операционное вмешательство, направляя растерянных людей в нужное русло. И такого человека неизвестный убийца преследует и шлет ему мерзкие писульки с угрозами!
В этот момент он как раз посмотрел на меня и спросил:
– А тебя это, что, не прошибает?
– Прошибает, конечно, но…
– Но ты уже привыкла? В этом своем ОМР ты наверняка и не такое видела! Тебе не кажется, что это скорее плохо, чем хорошо?
– Нет, Шилов, не кажется. Я считаю, что тактика страуса прятать голову в песок и говорить: «Я не вижу проблемы, значит, ее не существует!» – лучше, чем знать все и пытаться с этим бороться!
Олег обиженно замолк, и я снова сосредоточилась на видео. Что-то не давало мне покоя, но я никак не могла понять, что именно. Просмотрев запись до конца, я стала смотреть ее по частям с самого начала, отключив звук.
– Я могу понять, что Татьяны нет на записи, – пробормотала я.
– Разумеется, – буркнул Шилов, – ведь она снимала!
– Да, но Карпухин сказал, что отсутствовали несколько человек. Он полагает, что среди них как раз и должен быть тот, кого мог опознать Извеков.
– Ну и что? – пожал плечами Олег.
– Знаешь, кого точно нет на записи? – вместо ответа спросила я. – Вовки.
– Татьяниного мужа?
– Правда, она говорила, что с некоторых пор он почему-то перестал посещать собрания клуба. Ее это беспокоит, потому что Вовка, похоже, разочаровался в «Начни сначала».
– Что ж, – вздохнул Шилов, – его можно понять.
– Что ты имеешь в виду? – удивилась я.
– Видишь ли, все эти «говорильни», типа обществ анонимных алкоголиков, помогают далеко не всем. Женщинам – возможно, некоторым мужчинам – допустим… Однако большинство мужчин по натуре более деятельны, чем женщины.
Я уже собиралась открыть рот, чтобы поспорить, но Шилов не дал мне шанса.
– Мужчине порой недостаточно просто выговориться, чтобы подавить в себе агрессию, – продолжал он.
– И откуда ты такой умный? – саркастически подняла я брови.
– Курс психоанализа в Мюнхенском университете, между прочим. Так вот, нам порой требуется выплеснуть эту агрессию наружу, на какой-нибудь подходящий объект.
– Ты намекаешь на то, что Вовка вполне способен кого-то убить?
– Я ничего такого не говорил! – протестующе поднял руки Шилов. – Кроме того, ты же сама говорила, что Татьяна с мужем не имеют отношения к гибели того педиатра…
– Ольги Рябченко, – подсказала я. – Карпухин допрашивал его, проверял алиби – оно нерушимо, как пирамида Хеопса. Да и вообще – я поверить не могу, что он способен на такое!
– Ты должна понять, что Вовка потерял дочь, – кивнул Олег. – Видимо, душеспасительные беседы в клубе не дали ему того, на что он рассчитывал. Поэтому теперь парень не видит смысла в продолжении сеансов. Но это ни в коем случае не означает, что он может убить кого-то ради мести. А еще какие-то подвижки в расследовании есть?
Шилов решил переключиться на другую тему – очевидно, чтобы как-то меня отвлечь. Я рассказала ему кое-что, но не стала упоминать Емоленко и его дочь Ингу – Шилов и так нервничает, а ему это противопоказано: не хватало еще, чтобы его руки начали дрожать во время операции.
Однако в полной мере отвлечься я так и не смогла. Мне очень не нравилось то, что Вовка отсутствует на записи Татьяны: если бы я его там увидела, то была бы гораздо счастливее сейчас!
Ночью, ворочаясь с боку на бок, я пыталась связать воедино всех персонажей нашего расследования… вернее, расследования Карпухина, ведь нам не надлежало вмешиваться, о чем майор неустанно напоминает! Уже почти заснув, я вдруг подскочила на ортопедическом матрасе от внезапного озарения и тут же оглянулась на спящего Шилова, опасаясь, что могла потревожить его неожиданным резким движением. Боясь потерять нить, я не стала снова ложиться. Вместо этого прошла в ванную и включила воду. Обычно душ помогает мне думать, расслабляя и одновременно стимулируя клетки мозга. Когда прохладные струи забарабанили по моей голове, я продолжила проворачивать в мозгу свою новую, совершенно ненормальную, но такую интересную мысль. А что, если связи и нет? Что, если в этом все дело – в том, чтобы ее и не было? Я быстро растерлась полотенцем и, выскочив из ванной, схватилась за телефон. К счастью, прежде чем набрать номер Карпухина, я мельком взглянула на часы. Они показывали половину второго, вероятно, майор не обрадуется столь позднему звонку. Особенно с учетом того, что я собиралась ему поведать и как это, скорее всего, прозвучит!
* * *– Агния, я ценю вашу смекалку – всегда ценил, – но неужели вы думаете, что я стану смотреть фильм ужасов?!
Карпухин выглядел раздраженным, и я могла его понять.
– Это не фильм ужасов, Артем Иванович, просто его режиссер – Хичкок, и…
– Думаете, я такой темный, да? Думаете, я не знаю парня по имени Альфред Хичкок?
– Дело не в этом… Почему бы вам просто мне не поверить, а? Можете не смотреть фильм, но выслушайте меня, ладно?
Майор пробурчал нечто неразборчивое. Я предпочла интерпретировать это как согласие и продолжила:
