Аркадий Васильев - В час дня, Ваше превосходительство
Намек был более чем ясен: Елизавета, терпеливая Лизонька, самый близкий человек, подсказывала дорогу.
Сначала Иван озлобился на сестру — вот тебе и тихоня! Поразмыслив, пришел к выводу, что Лиза тут ни при чем, все зло от Советской власти. Это по ее вине он, вознесшийся до штабс-капитана, должен идти в жестянщики или в плотники…
Еще больше озлобился, увидев в том же номере «Известий» сообщение Высшей аттестационной комиссии Народного комиссариата по военным делам о том, что комиссия просит всех граждан явиться лично или известить письменно по адресу: Москва, Н. Лесной переулок, дом один, квартира девять, если у них есть какиелибо возражения против кандидатов на военные должности в Красной Армии. Затем шел длинный список. Иван Благовещенский, читая, не верил глазам: полковника Григория Владимировича Семенова, командира 3-го Морского полка, предполагали назначить командиром пехотной дивизии, полковника Оршешковского, бывшего командира 9-го гренадерского Сибирского полка, — тоже командиром пехотной дивизии, бывшего генерал-майора Льва Николаевича Дединцева — начальником штаба кавалерийской дивизии. Нет уж! Сам он не пойдет к сиволапым под контроль комиссара, какого-нибудь деповского слесаря! И что защищать? Россию? Да какая она теперь, к черту, Россия! Ре-Се-Фе-Се-Ре!
Благовещенский с остервенением разорвал газету, отнес в отхожее место.
Что же делать? Что же делать?
Может, в попы? Тогда надо в родной Юрьевец. Елизавета рассказывала, что Любочка Савельева, за которой он в свое время приударял, семейной жизни так и не составила. А что? Неплохая попадья выйдет — ни в бога, ни в черта не верит. Можно и в попах весело прожить. Ну, хорошо, допустим, весело, так это же пока молод. А потом что?
Что же делать? Что же делать?
Испортили, окаянные большевики, всю жизнь! Узнать бы, где брат Юрий? Неужели на самом деле у генерала Алексеева? Не махнуть ли на юг? А на какие шиши? Нужны деньги, и немалые. Где взять?
Так и проходил день за днем. Благовещенский большей частью проводил время в уединении, в садике, покачиваясь в стареньком, много раз чиненном гамаке.
Однажды повезло — встретил полковника Сахарова, в 1916 году служили в одной дивизии. Тогда Сахаров на подпоручика Благовещенского и внимания не обращал, а сейчас обрадовался, как родному. Сахаров отрастил бороду и, хотя был всего на два года старше Благовещенского, выглядел лет на сорок.
Постояли, покурили махорки, вспомнили про коллег из дивизии. Сахаров мимоходом, вскользь заметил, что скоро сменит штатский наряд снова на военную форму.
— Ужасно надоело, штабс-капитан, ходить в этом балахоне!..
Дней через пять к Благовещенскому заглянул незнакомец лет под тридцать.
— Чебышев, Валерий Петрович, — стукнул каблуками гость. — Услышал про вас от Сахарова. Тоскуете, говорит…
Гость извлек серебряный портсигар, предложил «Зефир» — наимоднейшие перед германской войной папиросы, поинтересовался планами на ближайшее будущее.
Благовещенский горько пошутил, что первоочередная задача — приобрести приличные сапоги.
— Не выходить же на Окский бульвар в этих, солдатских!
Гость, узнав, какой размер ноги Ивана Алексеевича, обрадованно предложил:
— Купите у меня. У меня нога на номер побольше, жмут нестерпимо, а вам будут в самый раз… Новенькие, только по комнате походил.
— Спасибо, но я в данный момент не располагаю наличностью.
— Извини меня, Иван Алексеевич, и еще раз извини, что говорю тебе «ты», но какие могут быть счеты между офицерами? Что я, солить их буду или на толкучку понесу?
— Снеси, отвалят золотом, — пошутил Благовещенский.
К вечеру Чебышев принес сапоги и предложил заем.
Утром пошли в Спасский монастырь навестить тетю Чебышева — Антониду Васильевну Сахарову. Несмотря на петров пост, у радушной хозяйки нашлась и скоромная пища, и даже бутылка шустовского коньяка…
Благовещенскому послышалось, что хозяйка раза два назвала племянника, Валерия Петровича, Сашей… Э! Чего в такое время не бывает!
Стало совсем весело, когда неожиданно появился полковник Сахаров.
— Вернулся, мамочка…
Там же, в келье Антониды Васильевны, полковник Сахаров и поручик Саша Мальчевский, он же Валерий Чебышев, приняли штабс-капитана Ивана Благовещенского в «Союз защиты родины и свободы». После принесения им присяги уговорили пойти служить в уездный военкомат.
— Нам, господин Благовещенский, там свои люди необходимы.
Сестра Елизавета обрадовалась:
— Правильно, Ваня. Чего же без дела сидеть? Иван слушал ее, а сам думал: «Чему быть, того, видно, не миновать. В Москве от Константина Константиновича я отделался. И правильно, кто он мне? Никто. А Сахаров человек серьезный…»
Утром восьмого июля Чебышев-Мальчевский прибежал к Благовещенскому с радостной вестью.
— В Ярославле начали! Там наши. А вот кто в Москве — пока непонятно, но все равно, это нам на руку. Теперь я могу вам сказать: главным у нас врач Григорьев, у него прямая связь с Савинковым. Я побежал в Общество любителей футбола. Там наши люди. А вы будьте дома. Ждите указаний. В военкомат пока не ходите.
Вечером на Окском бульваре, заполненном гуляющими, началась, стрельба. Позднее выяснилось, что это было сделано с целью отвлечь караульную роту и милицию от защиты главного объекта — Высшего военного совета, почты и телеграфа.
Но ни почту, ни телеграф, ни Высший военный совет мятежникам занять не удалось: не хватило сил, а обещанные подкрепления из соседних городов Выксы и Кулебяк не подошли. Явились только семь гимназистов из Выксы.
Утром девятого по распоряжению врача Григорьева в Ковровские железнодорожные мастерские послали грузовик с мукой и воблой, надеялись на поддержку, но рабочие не поддержали мятежников, грузовик отобрали, а агитаторов из Мурома отвели в ЧК.
Благовещенский не выходил из дому, ждал указаний. Он не знал, что поручик Чебышев-Мальчевский убит при попытке овладеть телеграфом и что полковник Сахаров, бросив на произвол судьбы отряд мятежников, бежал.
Как только стемнело, Иван Алексеевич послал сестру Елизавету узнать, что происходит в центре города. Сестра вернулась и повергла брата в смятение.
— Все спокойно, Ваня. Днем, говорят, стрельба была сильная. Жаль вот только митрополита Митрофана. Он, рассказывают, в церкви Иоанна Предтечи молебен служил, потом начал проповедь читать, очень Советскую власть ругал, а его взяли да и арестовали.
— Кто?
— Сами православные.
Благовещенский еле дождался рассвета. Ему казалось, что вот сейчас придут за ним: «Наверное, Чебышев меня выдал. Да и Сахаров не пожалеет, продаст. Кто я им?»
Занятия в уездном военкомате начинались в девять утра, а Благовещенский уже в восемь был в центре. Около укома партии большевиков он встретил редактора газеты «Известия Муромского Совета» Лепехина. Редактор весело шагал, размахивая портфелем.
— Чего это вы такой веселый, Петр Иванович? Лепехин показал ему телеграмму ГОСТа.
— Пусть контрики плачут, товарищ Благовещенский. Нам, коммунистам, надо радоваться, У нас все закончилось, и в Москве полный порядок.
Благовещенский, холодея, с ужасом читал правительственное сообщение № 3 о ликвидации левоэсеровского мятежа в Москве, опубликованное в «Правде»:
«Контрреволюционное восстание левых эсеров в Москве ликвидировано. Левоэсеровские отряды один за другим обращаются в самое постыдное бегство. Отдано распоряжение об аресте и разоружении всех левоэсеровских отрядов и прежде всего об аресте всех членов ЦК партии левых эсеров. Оказывающих вооруженное сопротивление при аресте — расстреливать.
Арестовано несколько сот участников контрреволюционного мятежа, в том числе видный член партии левых эсеров Александрович, занимавший пост товарища председателя в Комиссии по борьбе с контрреволюцией и действовавший так же, как провокатор Азеф.
Рабочие и красноармейцы призываются к бдительности. Мобилизация сил должна продолжаться. Все до единого члены левоэсеровских отрядов должны быть обезврежены».
— Здорово? — спросил редактор. — Хорошо навтыкали левым эсерам! Извини, тороплюсь… Уездный военком спросил:
— Где ты вчера был, товарищ Благовещенский? Я за тебя волновался — не подстрелили ли и тебя эти сволочи?..
— Что вы! Я дома сидел, трясет меня, товарищ Блескунов. Не иначе как испанка прицепилась или малярия вернулась…
Благовещенского на самом деле трясло, руки дрожали, лицо бледное, потное…
В помощь уездным муромским и губернским владимирским чекистам из Москвы прибыла оперативная группа ВЧК.
Келью Антониды Васильевны Сахаровой в Спасском монастыре обыскивал Андрей Мартынов. Мадам Сахарова с тихой, богобоязненной ласковостью повторяла:
