Марина Крамер - Жить на свете стоит
– Куда это подевался твой крестник? Вторые сутки ни слуху ни духу.
– А черт его разберет, – Иван Никитич раздраженно постукивал пальцами по столешнице, – может, залег с телкой какой, у него бывает.
– А ты не думаешь, что он коровушку нашу резвую куда-то спрятал?
– Да ну! Это ерунда.
– Тогда почему ее тоже нигде нет? Квартира ее подружки пуста, мои парни там были. В квартире Стаховой вообще пусто, как будто там никто не живет больше. Тебе ни о чем это не говорит?
– Могла домой уехать от греха.
– Ну, дай бог, дай бог.
Утром Ника проснулась от тошноты. «О, господи, только не похмелье! Это самое ужасное из всего, что со мной было», – подумала она, отправляясь в ванную. Тошнило сильнее, голова кружилась, но Ника мужественно приняла холодный душ и почувствовала, что ей стало легче.
– Похоже, отделаюсь легким испугом, – решила она и отправилась варить кофе.
Максим еще спал, и ей не хотелось его будить. Не хотелось продолжать вчерашний разговор. Ника понимала, что рано или поздно придется вернуться к этому, но не сегодня, не сейчас. К счастью, у проснувшегося Гавриленко в мыслях тоже было нечто иное.
Приняв душ, он подсел на диван к Нике, прихватив чашку кофе:
– Как спалось?
– Ты знаешь, отлично. А больше всего меня поражает вид крыши, залитой солнцем. Настроение становится таким… легким.
– Мне тоже всегда нравился этот вид. В Москве такого не найдешь даже за очень большие деньги.
– Какие у нас планы? – поинтересовалась Ника, отставляя пустую чашку на столик.
– Пойдем гулять. Покажу тебе, где здесь что. Ну и на Карлов мост сходим, это потрясающее место. Правда, там многолюдно сейчас – сезон, туристы.
– Я переживу, – улыбнулась Ника.
– Тогда ищи в чемодане удобную обувь.
Они уже почти сошли с моста, с хохотом кормя друг друга восхитительными горячими трдельниками, продававшимися на каждом углу, когда Ника вдруг зацепилась взглядом за что-то знакомое и остановилась.
– Что с тобой? – обжигаясь очередным кусочком сахарного теста, спросил Максим.
– Мне показалось, я сейчас видела Леню.
– Ничего удивительного. Он здесь, – спокойно ответил Максим, – я же не могу оставить тебя без присмотра.
– Мог бы предупредить, кстати.
– Виноват, каюсь. – Он ловко сунул Нике в рот кусочек трдельника и улыбнулся. – Ну, скажи – вкусно? Я их обожаю. Могу, наверное, с десяток съесть.
– Хорошо тебе, рисковать особо нечем. А вот я через месячишко при здешней кормежке начну новые вещи покупать. А-ля балахон, – печально отозвалась Ника, дожевывая лакомство. – Хорошо еще, что я без комплексов, а то совсем бы дело труба…
– Вот это мне в тебе и нравится. То, что ты естественная, что тебе все равно, что другие говорят. Ты себя принимаешь такой, какая есть. Гармония.
Они остановились у перил, смотрели на медленно текущую воду, на лебедей, устроивших лежанку на прогретых солнцем каменных плитах берега, на плывущие лодочки, полные туристов. Вокруг все дышало покоем, хотя на мосту было многолюдно. Вот прошли группой тихие японцы, организованно остановились у большого креста, сделали снимки, так же тихо двинулись дальше. Вот какая-то полусумасшедшая европейская мамаша, путешествующая с огромным рюкзаком и целой стайкой детей, младший из которых лежал в коляске и сонно посасывал палец, в то время как остальные носились всюду, напоминая чертенят. Мамаша в длинной юбке и с распущенными, давно не мытыми рыжеватыми волосами гортанно кричала что-то, не обращая внимания на окружающих.
– Свобода, – фыркнула Ника, глазами указывая Максиму на забавное зрелище.
– Идиотизм это, а не свобода. Никогда не понимал такого.
– Все-таки мы зашоренные какие-то. Люди живут так, как им удобно, не обращают внимания на чужое мнение.
– Ник, ну ты загнула. Я вот, может, голым люблю ходить. Но это идет, мягко говоря, вразрез с моралью.
– А ты любишь ходить голым? – ухмыльнулась Ника, прижимаясь к нему.
– Ну, к примеру…
– А жаль, что только к примеру, – шутливо шепнула она, и Максим рассмеялся:
– Если попросишь, дома продемонстрирую.
Они обнялись и пошли дальше, мимо «живых статуй», мимо колоритного шарманщика, крутившего ручку огромной шарманки, мимо стендов с открытками, бусами, стеклянными пилочками для ногтей и прочей мелкой сувениркой. Максим остановился возле одного и снял с черной ткани сережки – длинные тонкие капли из голубоватого стекла, внутри которых переливался перемешанный блестками речной песок:
– Смотри, какая красота.
Он вставил серьги Нике в уши, убрал волосы и, одобрив увиденное, заплатил продавцу.
– Ты начал кутить и сорить деньгами? – подколола Ника, трогая пальцами сережку.
– О да! Никогда не делал женщинам подарков стоимостью в тридцать чешских крон!
Ника вдруг стала серьезной, остановилась, взяла Максима за руки и проговорила:
– Дело не в цене. Это самый лучший подарок из всех. Потому что он от души.
Максим нагнулся и поцеловал ее в губы под беззлобное улюлюканье каких-то пьяных парней. Они аплодировали, смеялись и вскидывали вверх большие пальцы – мол, здорово, давай продолжай.
– Ты удивительная женщина, Ника, – оторвавшись от ее губ, проговорил Максим, – с тобой потрясающе легко.
– С тобой тоже.
Они почти до ночи гуляли по Старому городу, пару раз заходили попить кофе и перекусить, и Ника не уставала восхищаться тем, как много Максим знал о Праге. У него оказался подлинный талант рассказчика, он умел увлекательно передавать даже сухие исторические факты.
– Между прочим, уже ночь, – весело констатировал Максим, когда они вышли из пивной, где только что плотно поужинали.
– И что? Нас никто нигде не ждет, мы сами себе хозяева.
– А ты знаешь, что мы с тобой опоздали в супермаркет и теперь у нас к завтраку не будет ничего, кроме кофе?
– Здесь так рано закрывают? – удивилась Ника, взглянув на часы.
– Да. Здесь нет круглосуточных магазинов, если только маленькие лавочки – «потравины». Это у них так продукты называются.
– Забавное слово.
– Да, по-русски звучит странновато, как отрава, – хохотнул Максим, поворачивая на узкую улочку, ведущую к их дому.
– Хорошо здесь, – вздохнула Ника, запрокинув голову и глядя в ночное звездное небо. – Кажется, даже воздух другой совсем.
– Так пахнет свобода, Никуся. Твоя свобода. Скажи, ты не жалеешь, что пришлось вот так стремительно уехать?
Ника задумалась на секунду. За два дня ей некогда было осознать, что вряд ли она сможет когда-то вернуться домой, даже если Максим сделает все, чтобы посадить Ивана Никитича за решетку. Останутся люди, помогавшие ему, и где гарантия, что они не решат довести дело до конца? Было жаль маму, которая оставалась пока в неведении, но это поправимо, можно позвонить. В конце концов, не так уж они были близки с мамой, да и теперь не прежнее время, можно купить билет и прилететь. У нее ничего не осталось в Москве, даже угла, где жить, даже работы. А писать статьи она сможет и здесь, устроившись внештатно в какое-нибудь московское же издание. Только и всего. Значит, жалеть не о чем.
– Не жалею, – честно ответила она. – Знаешь, я действительно очень благодарна тебе за все. За квартиру, за помощь, за вот эту прогулку. Ты очень хороший, Максим.
– Хороший? И все?
– Не обижайся. Пока – все. Но со временем…
– Я подожду.
Максим улетал днем, и все утро они провели на диване в большой комнате, пили кофе и переключали каналы телевизора. Среди них оказался даже какой-то американский, и Максим со смехом предложил Нике ежедневную практику:
– Чешский ты выучишь и так, придется это сделать, а вот английский можно подтягивать при помощи телевидения.
– Непременно учту, – фыркнула Ника. – Ты удивишься, но мне жаль расставаться с тобой, – призналась она, положив голову на грудь Максима.
– Я скоро вернусь. Постараюсь закончить с делами как можно быстрее. – Он взъерошил ее волосы и улыбнулся. – Я ведь буду знать, что ты меня ждешь.
Он запретил Нике провожать его в аэропорт, только до такси, и она подчинилась. Квартира как-то сразу показалась большой и пустой, как будто Максим занимал в ней слишком много места. Ника слонялась из угла в угол, не зная, чем себя занять. Нужно было купить продукты, разные бытовые мелочи, вообще оглядеться и сориентироваться в районе, но желания выходить не было. Она занялась чемоданами, которые так и стояли в углу комнаты, потому что ей недосуг было их разбирать.
Вещей оказалось немного – большую часть Ника просто выбросила в Москве, чтобы не тащить лишнее, и теперь ревизия оставшегося навела ее на мысли о необходимости небольшого шопинга.
