Дарья Булатникова - Пороги рая, двери ада
Я тихонько хмыкнула, вспомнив историческое сражение в ночь на Ивана Купалу. Илья Петрович покосился на меня, но ничего не сказал. Он-то практически не изменился за это время. Через пару недель после моего «воскрешения», дождавшись возвращения Егорки из монастыря и убедившись, что со мной все в порядке, он отбыл в свою Сибирь и возникал в моей жизни только изредка, в виде телефонных звонков и электронных писем. И вот теперь появился внезапно, словно чертик из табакерки. Ну, у меня к его приезду было кое-что подготовлено. А пока он восседает за моим столом в моем кабинете и изучает документы. В документах итоги работы «Элко» под моим чутким руководством. И мне не стыдно за эти итоги. Илья Петрович, формально не является в «Элко» никем, на наследство он не претендовал, в совет директоров не входит. В общем, никто и зовут его никак. Но я все это время ощущала издали его беспокойство за меня. И теперь стараюсь доказать, что вполне справилась с ситуацией. Может, после этого он успокоится…
Наконец родственник поднялся и улыбнулся, словно сытый кот.
— Вы делаете успехи, Алиса Игоревна! — с этими словами он сгреб документы в стопку и хлопнул по ней ладонью. После чего ожидающе прищурился. Я вздохнула. Ну, куда попрешь против этой тигриной интуиции?
Я тоже встала поманила его пальчиком с ноготочком, намазанным лаком цвета тусклого серебра. Илья Петрович деланно приподнял брови, но с готовностью подчинился, только глаза выдали жгучее любопытство.
Когда же я подвела его к картине с изображением восхода солнца и печальной лошади интерес обозначился и на других деталях лица, и я испытала глубокое моральное удовлетворение.
Я уже говорила, что картина эта раньше висела в отцовском кабинете, потом перекочевала в приемную Севки. Когда я приняла дела «Элко», то решила обустроить свой кабинет в другом помещении. Мне просто не хотелось постоянно ощущать присутствие тени погибшего мужа, как дома, так и на работе. Поэтому сделали перепланировку и ремонт нескольких комнат, купили новую мебель, и когда я вошла в новый кабинет, то внезапно вспомнила свой недавний сон. В этом сне Нелли Феофановна говорила мне, что отец хотел, чтобы картина с лошадью вернулась на свое законное место. К своим снам я привыкла относиться с почтением.
Поэтому попросила Нелли, которая снова была секретарем, теперь уже моим, отыскать картину.
Через четверть часа полотно уже красовалось на столе передо мной. Теперь нужно было выбрать, куда именно его повесить. Я бродила по комнате и прикладывала довольно увесистую картину к стене то там, то тут. Наконец место было выбрано, и я устало плюхнулась в кресло. И тут обратила внимание, что на задней стороне холста имеется надпись печатными буквами «Altes Schloss». Вроде ничего особенного — на обороте довольно часто пишут название или имя автора. Что означает этот самый Altes Schloss, я не знала. Но не автора, это точно, потому что на самой картине в правом нижнем углу была подпись остренькими крохотными буковками — А. Никитин. Значит это название произведения? Но к чему нашему отечественному живописцу называть незамысловатый пейзаж мудреным иноземным сочетанием?
Меня, что говорится, заело. Я собрала вокруг сотрудников, владевших иностранными языками. Почти немедленно было установлено, что надпись по-немецки означает «старый замок». При чем тут замок, да еще старый? На картине не было даже самого завалящего строения…
Я озадачилась. Изучила надпись вдоль и поперек. Похоже, ее сделали толстым черным фломастером или маркером. Что-то неуловимо-знакомое было в начертаниях печатных, слегка наклоненных букв, особенно в букве «А». Я притащила разные рукописные бумаги, хранившиеся в сейфе, и после некоторого размышления и сравнения поняла, что словосочетание написано рукой отца. Но для чего? Может быть, он боялся забыть эти слова и в то же время хотел спрятать их от чужих глаз? Но память у отца была блестящей, он никогда ничего не забывал и ничего не делал просто так. Его мозг всегда работал безукоризненно и логично. Он умел просчитывать все наперед. Умел предвидеть.
Я снова ощутила себя лежащей в полумраке спальни в тот вечер и ночь, когда мы с родственником посетили банк и взяли оттуда ключ. Было что-то, что-то уплывало от меня и возвращалось незримым, забытым шепотом, шелестом… Какая-то мысль. Тут я поняла, что сижу, вдавившись лбом в кожаную спинку дивана, и даже что-то бормочу про себя. Не дай бог войдет Нелли — визита врача мне не миновать!
И все же — что это было? Я схватила ручку и на чистом листе написала «ключ — банк — номер». Возле последних двух слов поставила вопросительные знаки. Потом перевела взгляд на надпись на картине, схватила трубку сотового телефона и набрала номер Суповского. Вовчик не удивился моему звонку. Когда же я задала вопрос, есть ли где-нибудь в мире банк с названием «Altes Schloss», озадачился весьма сильно. Но обещал узнать и перезвонить. К концу дня я узнала не только адрес цюрихского банка «Altesschloss», но и фамилию его управляющего — Риттерман.
Все это я рассказала Тайгеру непосредственно около картины. Он задумчиво поковырял пальцем раму, осмотрел надпись и уставился на меня почти с восхищением. И хотя я знала цену таким ужимкам родственника, но на сей раз приняла это как должное. Тем более, что сообщила я ему пока не все. А вернее, только половину. И руку на отсечение даю, он об этом догадывался.
Вторая часть программы была боле короткой. Я просто открыла сейф, достала папку с документами и продемонстрировала Илье Петровичу то самое короткое письмо моего отца Севке, которое я в свое время утащила из «Элко», втеревшись в доверие к глупой секретарше. «Тебе, Всеволод, я оставляю самое дорогое, что у меня есть — мое дело и мою семью. Позаботься о них. И. Е. 18. 13. 93» — писал отец.
Родственник одобрительно хмыкнул, отчеркнул ногтем цифры и произнес задумчиво:
— Ваш батюшка, Алиса Игоревна, обладал не только высоким интеллектом, но и был прекрасным психологом. Он устроил все так, что вы смогли расшифровать все это.
— Мы уже на «вы»? — только и смогла пробормотать я. В горле стоял непонятно откуда взявшийся ком.
— Ну, даже если это и так, предлагаю немедленно поехать в какое-нибудь приятное местечко, выпить на брудершафт и восстановить статус кво! Кроме того, нам нужно обсудить, когда мы поедем в туманную Швейцарию.
— Ну, вообще-то, билеты на самолет уже заказаны, — скромно ответствовала я. — Так что летим мы в Цюрих послезавтра.
— Послезавтра, так послезавтра, — покладисто согласился родственник. И когда ты только успела? — перешел он снова на «ты» без всяких брудершафтов.
— Поручила Нелли позвонить в агентство сразу, как только ты появился. Знала, что на месте не усидишь.
— Я всегда был уверен, что ты — сообразительная девочка. Кстати, я навещал Симу…
Мы оба помолчали. Сима и Игорек ждали суда в следственном изоляторе. Следов Самурая так и не нашли, и я подозревала, что никогда не найдут. Митрофан вышел из всей этой истории чистеньким, аки агнец божий, и однажды даже позвонил мне. Цель его звонка так и осталась неясной для меня. Подозреваю, он хотел просто услышать мой голос и убедится, что Самурая ему сдала именно я. Очень надеюсь, что тот разговор был между нами последним.
Так вот, ни Сима, ни Игорек так и не признались, ради чего, собственно, было организовано ими убийство моего мужа и меня грешной. Твердили, что хотели получить Севкины деньги. Но я-то знала теперь состояние счетов «Элко» но тот момент. Уж Пестов-то мог выбрать более подходящее время. Что-то его подтолкнуло к действиям именно тогда. И вот, кажется, мы скоро узнаем, что именно. Всю дорогу до дома я размышляла на эту тему. Родственник что-то увлеченно рассказывал мне про красоты зимней тайги, но я плохо его слушала.
***Дома нас жал неприятный сюрприз — Федька подцепил в школе вирусную инфекцию. Несмотря на усилия нашего врача, состояние его не улучшалось. Раскрасневшийся от высокой температуры, он непривычно тихо лежал в постели, завистливо прислушиваясь к топоту Егорки и Тайгера, носящихся по второму этажу с пластмассовыми бластерами наперевес.
Когда на следующий день подошло время выезжать в Москву, откуда летел самолет в Цюрих, я была сама не своя. Родственник повздыхал и сам предложил перенести поездку на три дня, пока Федор немного не поправится. Так что в Швейцарию мы прилетели перед самым католическим рождеством.
Сверкание нарядных елок, праздничные гирлянды и подсветки на старинных домах среди деревьев, запорошенных снегом, спешащие за подарками люди. Мне так хотелось немного расслабиться и побродить по предпраздничному Цюриху… Но приходилось спешить, иначе банк мог закрыться до самого Нового года. А встречать Новый год вдали от дома не входило в наши планы. Прямо из аэропорта мы поехали в банк. Как я и представляла, он находился на тихой улочке в старом здании, облицованном природным камнем до уровня второго этажа. Все произошло на удивление буднично. Нас проводили в хранилище, служащий открыл ячейку с номером 181393 и оставил одних. Тайгер протянул мне ключ. Сказать, что у меня не дрогнуло ничего внутри, когда я, наконец, открыла довольно большую квадратную дверцу, было бы не правдой. Много разных картин промелькнуло в сознании… Вот я уползаю в темноту от горящей машины, вот стою у могилы, вокруг которой кружится сумасшедшая бомжиха, вот читаю письмо, в котором говорится о том, что меня должны были утопить… Я прошла через это. Во имя чего?
