Татьяна Рябинина - Убить Герострата
От ужаса у меня даже голова перестала болеть. Зато начало тошнить. В машине отчаянно воняло бензином и какими-то страшными тряпками. Я вспомнила, как нас с Геростратом везли из Пулково якобы сотрудники ФСБ. Тогда меня тоже мутило от вони. Сколько же можно ходить по кругу?
* * *
- Ну что же, - дежурный опер посмотрел на меня с брезгливой гримасой: наверно, вид у меня был аховский. – Приступим. ФИО?
Последнее слово прозвучало так, словно он тихонько свистнул. Я не поняла и переспросила:
- Что?
- Для дураков повторяю, - медленно и раздельно, но без тени раздражения сказал он. – Фамилия. Имя. Отчество.
Я лихорадочно соображала, как быть. Вот назовусь сейчас, они пробьют по компьютеру и…
- Увалова. Алла Валентиновна.
- Дата и место рождения?
- 11 октября 72-го года. Ленинград.
- Адрес?
- Я здесь не прописана.
- Не зарегистрирована, - поправил он. - А где?
- Нигде.
- Бомжуем? – опер золотозубо улыбнулся.
Если бы не этот передний золотой зуб, он был бы очень даже ничего. Высокий, чуть полноватый, лет тридцати, не больше. Рубашечка с коротким рукавом, серые брюки. Русые волосы аккуратно подстрижены, темные глаза отливают спелой вишней. Даже сломанный нос его нисколько не портил.
- Да нет, - вздохнула я, памятуя, что лучший обман – это полуправда. – Жила в Сочи, развелась с мужем. Выписалась, приехала сюда. Хотела купить жилье, да не вышло. Снимала квартиру.
- Адрес? Ну, съемной квартиры?
Я назвала адрес своей приятельницы Ольги. Она два года назад вышла замуж за финна и жила то в Турку, то в Питере. Так что я вполне могла бы снимать у нее квартиру – проверить это было бы непросто.
- Работаем, значит, в этом гадюшном кафе?
- Да. Правда, всего несколько дней.
- А раньше?
Ой, где же я могла работать-то? Как раз вот это проверить – раз плюнуть.
- Да так, по мелочи. Газеты в электричках продавала, мороженое. Попробуй без документов куда-нибудь устроиться.
И снова ой! Что же это я ляпнула-то?
- Почему без документов?
- Украли.
- Почему не обратилась в милицию?
- Не знаю, - я решила изображать набитую идиотку. – Прописки-то ведь нет.
- Ну ладно, - опер потер красные, наверно, от усталости, глаза. – На этом предварительную часть будем считать оконченной. Что можем сообщить по существу?
- Этот гад пытался меня изнасиловать. Я защищалась. Ну, и ударила его. Чем под руку попало.
- Свидетели этого не подтверждают.
- А вы что, хотите, чтобы он меня при свидетелях насиловал? – возмутилась я.
- Если честно, единственное, чего я хочу – это спать, - опер снова потер глаза. – Вторые сутки на ногах. Ладно, я свое дело сделал, дальше пусть следователь с вами гуторит.
Он нажал на кнопку, и в кабинет ввалился форменный бугай. В смысле, в форме.
- В обезьянник? – спросил он.
Поколебавшись, опер сжалился:
- Нет, в камеру.
В кино камера – это что-то ужасное: темное, грязное, с осклизлыми стенами и набитое арестантами по самую крышу. Здесь же было достаточно светло, вполне чисто, и стены, судя по незначительному количеству наскальной живописи, побелены не так давно. На широком деревянном топчане сидела тетка лет сорока, вполне приличного вида, в деловом костюме, и сосредоточенно выковыривала длинным наманикюренным ногтем грязь из-под ногтей другой руки.
- Присаживайся! – она подвинулась, освобождая мне место. – Тебя за что?
- Треснула одному козлу по башке. А вас?
- Да так, ерунда. Мужа убила.
Ничего себе! Я на всякий случай отодвинулась подальше. Такая, вроде, приличная дама. На вид проворовавшийся бухгалтер или, на худой конец, мошенница. Да, как обманчива природа, сказал ежик, слезая с кактуса. Хотя… Мужья бывают всякие. Я снова вспомнила про суму и тюрьму.
Как только бесконечные тарелки и кастрюли оказались далеко, в голову немедленно полезли мысли о… главном. Да как остро и больно! Мой тайный мазохизм встрепенулся и начал раскладывать карты-воспоминания в замысловатый пасьянс.
Корнилов. Вот он целует меня на берегу озера – то нежно, то настойчиво. И он же – стремглав убегает в лес.
Динка… Мы сидим в ее кухне и пьем кофе с пенкой.
Валерка… “Ваш родственник сдал вас за три копейки”.
А может, это все-таки неправда?
Может, вообще – все это неправда?!
Как я колебалась, поверить Антону или нет. И что?
Нет, об Антоне вообще думать не хочу. Потому что – приходится это признать – думать о нем еще тяжелее, чем даже о Герострате.
Но… “Лена, я, кажется, русским языком сказал тебе: она останется здесь”. “Я к Маше. Соскучился”.
Когда я училась в четвертом классе, у нас была учительница по математике, помешанная на логических задачах. Те, кто хотел иметь “5”, должны были непременно делать все “дополнительные задания”. Одну такую задачку я помнила до сих пор. В ней говорилось о трех мальчиках и трех девочках, живущих в разных городах. Зловредные дети встретились и начали напропалую врать друг другу, кто где живет. Требовалось определить их происхождение, на основании того, что только один из них говорит правду.
В моем случае все было гораздо сложнее. Я крупно сомневалась, что хотя бы один из всех компании говорил правду.
От мыслей о вранье глобальном я плавно перешла к вранью частному – своему собственному.
Допустим, я не слишком похожа на свою паспортную фотографию. Но запросить Сочи и убедиться, что девичья фамилия Аллы Уваловой Мартынова, - большого ума не надо. И что дальше?
В тех детективах, которые я читала по долгу службы и просто для удовольствия, подробности милицейско-прокурорского делопроизводства обычно опускались. Видимо, авторы сами слабо в этом разбирались. Мои собственные юридические познания состояли из обрывочных воспоминаний о школьном курсе обществоведения и каких-то статей в газетах.
И что же мне светит? Кажется, сначала должны возбудить уголовное дело. Или отказать в возбуждении уголовного дела. В этом случае меня должны отпустить. В противном – мне предстоит встреча со следователем, который либо опустит меня под подписку о невыезде, либо отправит в следственный изолятор. Но поскольку я подозреваюсь в совершении “особо тяжких преступлений”, подписка мне, скорее всего, не грозит. Потом будет бесконечно длинное следствие. Мне предъявят обвинения, дело передадут в суд, которого придется ждать еще лет сто. И только потом я окажусь в колонии. По всей видимости, строгого режима.
Я так живо представила себе, как выхожу на свободу (разумеется, с чистой совестью!), лет так через пятнадцать, а то и через все двадцать пять: потрепанная тетка, почти пенсионного возраста, седая и без единого зуба. Идти мне, разумеется, некуда. И вот я разыскиваю Герострата – солидного, преуспевающего. Царапаюсь в ворота его особняка, чтобы попросить поделиться остатками миллиона, а он проезжает мимо на белом “Роллс-ройсе”, окатывая меня грязью, и приказывает охране спустить на меня собак.
Да уж, чем-чем, а отсутствием воображения я никогда не страдала. “Тебе бы книги писать, - ворчал Мишка, выслушивая мою маниловщину по поводу перестройки дачи или переустройства общества. – Ненаучную фантастику”. Начнем с того, что Корнилов никак не сможет воспользоваться деньгами со счета. По той простой причине, что не знает, где диск.
И потом, извините! С какой это стати мне отправляться в колонию строгого режима? Я, на минуточку, никого не убивала. И если уж в чем и виновата, так только в хроническом воспалении дурости.
Но тут я вспомнила загадочный визит капитана Зотова, которому так и не смогла придумать мало-мальски разумного объяснения. И приуныла. Изначально всё и все против меня. И доказать я ничего не смогу.
Так… Насколько я помню, закон запрещает допросы в ночное время, за исключением экстремальных случаев. Значит, до утра меня никто трогать не будет. Можно наконец сосредоточиться и подумать. В тюрьму не хотелось. Ну просто очень не хотелось. Было бы за что! Но что же делать?
Сосредоточиться не удавалось. По вполне прозаической причине. Я огляделась по сторонам и поинтересовалась:
- А где унитаз?
Соседка, которая назвалась Викторией Григорьевной, дремала, привалившись к стене. На мой вопрос она приоткрыла глаза и хмыкнула:
- Унитаз будет в СИЗО. Он же – параша.
- А здесь как? – настаивала я.
- Постучи в дверь. Может, и выведут. Или до утра терпи.
Без всякой надежды на успех я стала колотить ногой в дверь. Минут через пять окошко лязгнуло и приоткрылось.
- Чего тебе? – спросил Форменный Бугай – так я решила его называть.
- В туалет. Очень надо.
- Перебьешься!
- Тогда придется на пол. Не могу терпеть.
Подумав, Форменный Бугай открыл дверь и осмотрел меня с ног до головы, как племенную скотину. Как надоел мне за последнее время этот раздевающий взгляд, кто бы знал!
