Татьяна Рябинина - Убить Герострата
Нет, надо уходить. И чем быстрее, тем лучше.
Я прибрала на кухне, оделась, причесалась. Взяла записку, положила в карман. Деньги… Что ж, взяла и деньги, клятвенно пообещав себе, что, если все как-нибудь утрясется, обязательно их верну. Во-первых, они здесь явно нелишние, достаточно взглянуть на интерьер – слова Аллы о том, что “Наташка хорошо платит”, меня нисколько не обманули. А во-вторых… Словно какая-то ниточка связала нас. Да, вот такие вот мы с ней забавные зверьки.
С людьми я схожусь достаточно тяжело. Нет, внешне все в порядке, я вполне коммуникабельна, и у меня много знакомых. Но вот друзей, настоящих друзей… Пожалуй, одна Динка и была. Ох, не хочу о ней, не хочу! Может, еще сведет нас жизнь с Аллой. Хотелось верить, что не зря мы встретились. Странно, но после вчерашнего разговора с ней мне стало гораздо легче.
Я нашла листок бумаги, карандаш и нацарапала несколько строк:
“Аллочка, спасибо тебе огромное! Прости, но остаться не могу. Очень надеюсь когда-нибудь увидеться с тобой снова. Поцелуй от меня Вику”.
Перед тем как уйти, я долго стояла у телефонного аппарата. Нет, Алле я звонить не хотела – объясняться с ней просто не было сил. Меня грызло странное желание позвонить маме.
Думает ли она обо мне хоть немножко? Неужели не чувствует, что мне плохо? Или опять рассказывает приятельницам сказки, что я уехала на Канары с Прекрасным Принцем. Да уж, с принцем и на Канары! Мне так хотелось, чтобы, услышав мой голос, она воскликнула: “Ну где же тебя носило? Я просто голову потеряла, так за тебя переживала!”
Как же, жди! Ей ведь позвонил господин банкир, успокоил, что доченька в надежных руках и не скучает. А я еще в детстве мечтала, что мама прекратит строить из себя Фаину Раневскую, станет ближе ко мне, и мы будем обсуждать мои школьные дела. Мечтала, что она посоветует, как завоевать неприступного Макса, и подскажет, что делать с прыщиками на лбу…
Искушение было таким сильным, что я сняла трубку, набрала три цифры и… положила ее обратно на рычаг.
Во-первых, если уж я так всем понадобилась, включая милицию, может быть, все телефоны, по которым я могу позвонить, взяли на прослушку. А во-вторых, мне не давала покоя та блондинка, которую я видела с Кирюшей в супермаркете. Дело в том, что на моем последнем дне рождения Кирюша старательно строил глазки Динке и даже пытался лапать ее под столом за коленку. Во всяком случае, так она мне потом рассказывала. Было это осенью. Как связаны все эти звенья цепочки?
Если Кирюшина подружка – Ладынина, познакомил ли он с ней Динку? Или наоборот: Ладынина – Динкина кузина, и Динка познакомила ее с Кирюшей? Так или иначе, если он замешан во всю эту историю, одному только Богу известно, что он наплел обо мне матушке.
По пути мне попался обменник, я превратила одну купюру в мятые сторублевки, распихала деньги по карманам.
Что дальше? Может, действительно уехать к Лиде в Псков? Но у нее однокомнатная квартира и сложная личная жизнь. Одно дело приехать в гости на пару дней, а другое – свалиться на голову: “Я к вам пришел на веки поселиться”.
Не придумав ничего умнее, я села в первую попавшуюся маршрутку и поехала – куда глядят глаза водителя. Оказалось, что глядят они в центр.
Прошлась по перекопанному вдоль и поперек Невскому, свернула раз, другой – и парадный Петербург закончился. Вокруг были облезлые дома, грязные подворотни и разбитые в хлам тротуары. Впрочем, иногда попадались сверкающие магазинчики и ресторанчики, похожие на новенькую вставную челюсть у девяностолетнего дедушки.
Дверь одного такого кафе с загадочным названием “Услада” (что они хотели этим сказать?) внезапно открылась прямо перед моим носом. Прилизанный парень в черной жилетке поверх белой сорочки, наверно, бармен или официант, скотчем приклеивал на стекло какое-то объявление.
Я подошла поближе.
“На постоянную работу требуется мойщица посуды”.
- А куда обращаться? – спросила я.
Работник общепита обернулся и оценивающе осмотрел меня с ног до головы.
- Пошли! – процедил он сквозь зубы.
В полутемном зальчике было почти пусто, только одинокая парочка в углу пила кофе. За барной стойкой пышногрудая девица уныло протирала салфеткой бокалы.
- Сюда, - парень дернул меня за рукав в сторону синей бархатной занавески.
Я думала, там должно быть окно, а оказалось – вход в святая святых. Мы прошли по длинному узенькому коридорчику, в который выходили бесчисленные обитые жестью двери. За одной из них, открытой настежь, две толстые тетки в несвежих белых халатах что-то шинковали огромными ножами.
- Ирина Аркадьевна, получайте судомойку, - крикнул мой провожатый, втолкнув меня в самую последнюю дверь.
- Хорошо, свободен, - кивнула сидящая за столом женщина. – Проходите, - повернулась она ко мне.
Официант испарился, прикрыв за собой дверь, а я робко присела на мягкий стул с бежевой обивкой.
- Давайте документы, - строго сказала директриса (кто же еще!).
Я уныло молчала. Ну и кретинка! Неужели на самом деле подумала, что кто-то возьмет на работу без документов. Или решила, что раз попались подряд добрые Вадим с Лилей и Алла, то так будет продолжаться до бесконечности?
- Ну?
Ей было лет сорок. Наверно, южных кровей: жгучая брюнетка без единого седого волоска, нос с горбинкой, темные усики над верхней губой. Ярко-красная помада на полных губах, того же оттенка блузка туго обтягивает внушительный бюст. На толстых пальцах с длинными пунцовыми ногтями – многочисленные колечки, отнюдь не из самоварного золота. Безнадежный вариант.
- Нет у меня документов. Извините, - буркнула я встала, чтобы уйти.
- Подожди-ка, - она жестом остановила меня. – На бомжиху не похожа. Садись, рассказывай.
Я поведала ей ту же душераздирающую историю, что и Вадиму с Лилей – как обкатанный вариант. Во второй раз врать было уже несложно. Но мадам оказалась не так проста:
- Не понимаю, почему нельзя вернуться, забрать документы и вещи? Ну изменил он тебе, ну застукала ты его. Так уйди от него, зачем прятаться-то?
- Понимаете, - заюлила я, прекрасно понимая, что поверить в этот бред архисложно, - я сдуру стала ему угрожать. Ну, я о нем много чего знаю такого. Он бросился на меня с ножом. Еле убежала.
- Почему тогда не пойти в милицию? – Ирина Аркадьевна закурила и смотрела на меня, прищурившись, сквозь струйки дыма.
- Да потому что он сам бывший мент. И друзей у него ментовских куча. Я же еще и виноватой окажусь в результате.
- И что же ты собираешься в таком случае делать?
- К родственникам хочу в Иркутск уехать. Надо только новый паспорт получить. Скажу, что все документы украли. И денег подкопить надо.
Она смотрела на меня, недоверчиво поджав губы.
- Долго копить придется. Тебе, значит, и жить негде?
- Негде, - кивнула я.
- Ладно… - директриса явно колебалась, но в конце концов решилась: - Так и быть, возьму тебя. Только работать будешь без выходных. И на две ставки. Это три тысячи, я тебе буду платить две. Есть можешь на кухне, спать – в дальней кладовке, там кушетка. Накопишь на билет – уедешь. Только если проверка какая придет, выйдешь во двор и будешь там сидеть, чтоб никто тебя не увидел. А сейчас иди в мойку. Это рядом с кухней. Там есть фартук и перчатки.
Я поблагодарила и пошла к двери, но директриса меня остановила:
- Подожди! Только не думай, что я такая добренькая. Просто у меня тоже был такой… козел. Но, по счастью, не крутой. Выкинула под жопу – и все дела. Ладно, иди, работай.
Четыре дня подряд, с десяти утра до часу ночи я драила бесконечные тарелки, вилки, чашки и кастрюли. Перчатки не спасали – под них все равно протекала вода, руки покраснели, кожа сморщилась и потрескалась. Стоило мне на секунду закрыть глаза, и я видела все то же: тарелки, тарелки и тарелки. Грязные, с остатками пищи, покрытые застывшим соусом. В мыльной пене. Чистые, блестящие. Ноги напоминали гудящие чугунные столбы. Поясница горела огнем.
Кормили меня, правда, неплохо. Не до отвалу, конечно, но вполне пристойно. Сердобольные поварихи, которым болтливый любитель подслушивать под дверью, официант по имени Николай, растрепал мою горестную историю, наперебой пихали мне лакомые кусочки.
Спала я в крошечной темной каморке без окон. Вдоль серых бетонных стен громоздились какие-то ящики и коробки. На продавленную кушетку, засаленное шерстяное одеяло и подушку без наволочки сначала нельзя было взглянуть без слез. Сцепив зубы, я задавила в себе брезгливость. Нашла чистую ветошку, накрыла подушку и упала. И снова тарелки, тарелки – во сне и наяву.
Утром я просыпалась – совершенно разбитая, невыспавшаяся, сгоняла с себя облезлую пятнистую кошку Марусю, которой понравилось спать у меня на животе. И – к станку. Очень скоро движения стали автоматическими. Раз – взяла, два – намылила, три – сполоснула, четыре – поставила. Точно так же и все остальное: поела – помыла, передохнула – помыла, сходила в туалет – опять помыла, легла спать. И мысли – такие же автоматические. Я очертила круг, и в него входило только кафе и мытье посуды. Думать о чем-то, что за его пределами, - строго ферботен.
