Татьяна Столбова - Смерть по сценарию
Но и тут нам с Саврасовым не удалось поговорить. Сладков, сладко улыбаясь, забрался на кресло с ногами и объявил, что в воскресенье он женится и приглашает съемочную группу на свадьбу. Все зашумели, стали поздравлять его. Спросили, кто же невеста. Он смутился и покраснел, а улыбка стала еще шире — чувствовалось, что невесту свою он любит и уважает. Когда он назвал ее имя, отчество и фамилию, я поняла: еще бы не уважал! Это была мосфильмовская уборщица, Фаина Сергеевна Бор-щикова по прозвищу ФСБ. Высокая, дородная, медлительная и очень важная. Ее острыми замечаниями и крылатыми выражениями восхищался весь «Мосфильм». Помню только одно: «Артисты, мать их, нагримуются с утра как бляди и ходют по коридору, и серут, и серут». И вот Сладков решил жениться на такой телебашне. Несладко ему придется, полагаю. Но все же и я его поздравила, и тоже искренне. Кто его знает! Может, человек изменится к лучшему после такого серьезного шага, можно сказать, подвига?..
В третий перерыв случилось кое-что странное. В наш павильон прибежал Денис и вручил мне свой сотовый телефон. Звонил Петя.
При звуке его голоса все внутри меня похолодело. Петя никогда не позволял себе звонить мне сюда, отвлекать от работы. И тем более отвлекать посторонних, которые тут тоже не загорают, а трудятся.
Дрожащей рукой я держала трубку и в первый момент все никак не могла сообразить, что же говорит Петя. Потом включилась.
— ...она звонит тебе уже третий раз, — услышала я, — голос нервный, она на грани истерики. Тоня, это твоя подруга?
— Кто?
— Представилась Вероникой Жемалдиновой.
— Да... То есть нет. Да.
— Я предложил ей встретиться у метро, обещал отвезти ее к тебе — она согласилась. Ты слышишь?
— Слышу...
Я испустила такой стон, что все обернулись и с жалостью посмотрели на меня. Наверное, подумали, что у меня сердечный приступ. Примерно так и было. Я чувствовала себя совершенно больной, беспомощной и маленькой. Ну что хотят от меня психи? Чем я виновата перед ними? И Петя... Вместо того чтобы защищать меня, как и положено старшему брату, он волочет ко мне эту графоманку, чтобы повесить ее мне на шею и со спокойной совестью удалиться восвояси. Мог бы и сам поговорить с ней по душам. Он же профессиональный психотерапевт, а не я...
— Закажи ей пропуск, — уже распоряжался он, — через сорок минут мы будем у входа. Передай Денису спасибо. Пока.
В следующую секунду раздались короткие гудки.
Я посмотрела на Дениса долгим взглядом. Сейчас я могла себе это позволить — я же была больной, беспомощной и маленькой. Он сочувственно сжал мне руку, хоть и не знал, в чем дело, забрал трубку и убежал к своему Михалеву, так и не услышав от меня «спасибо».
Понурив голову, я пошла к Ваде отпрашиваться с работы. Не на весь день, конечно, а всего на полчаса. Ну, на час.
Вадя предложил мне уволиться. Я согласилась. Он сразу передумал и стал умолять меня не принимать поспешных решений, как будто увольнение была моя идея. Я опять согласилась. Затем он сказал, что может отпустить меня, но только на пятнадцать минут. Я сказала, что лучше уволюсь. Он начал торговаться. Двадцать минут? Двадцать пять? Я скорбно качала головой. Тридцать? Но мне и тридцати уже было мало. «Сорок? — в отчаянии восклицал он. — Сорок четыре?» Сошлись мы на одном часе пяти минутах. И здесь я в скобках хочу заметить, что причина нашего спора была вовсе не в том, что я, такая ленивая, шантажирую несчастного режиссера, выпрашивая лишнее время для отдыха. Причина в том, что Вадя — человек на четверть южный и просто обожает поторговаться. Он даже в нашем кафе торгуется, хотя там на все есть вполне внятные ценники.
Ужасно довольный этой маленькой мизансценой, он махнул мне рукой, прощаясь, и повернулся к оператору, с которым повел приятную беседу о недостатках михалевских картин.
А я тихонько передала Саврасову свой разговор с Петей и коротко объяснила, что к чему. Он был удивлен. Сколько раз ему приходилось бывать у Миши, а Веронику он не встречал. Он сделал довольно любопытное предположение, что лично она Мишу не знала, а была самой обыкновенной его поклонницей. Такая мысль мне в голову не приходила. Что свидетельствует об отсутствии у меня данных для следовательской профессии. И что с того, что Вероника жила в одном подъезде с Мишей? Само по себе это обстоятельство ни о чем не говорит. У меня есть знакомая девочка, так она живет на одной лестничной площадке с известным теннисистом, в которого влюблена с детства. Бывают и такие маленькие радости в жизни.
И все равно Вероника — свидетель. Хотя толком она мне ничего не сообщила, я была убеждена, что это она обнаружила убитого Мишу и позвонила в дверь Толе. И наверняка она знала, кто убийца...
Я вдруг застыла, пораженная одной мыслью: а что, если она решилась и сейчас вместе с Петей едет сюда, чтобы открыть мне имя убийцы? Или, может, Петя, как психотерапевт, расколет ее по дороге? Надежда придала мне сил. Я улыбнулась Саврасову и ушла.
***Я гуляла у входа и думала о Денисе. Сегодня он тоже, как и Саврасов, выглядел немного лучше. Чуть осунувшееся лицо, легкая небритость — вот и все, что осталось от недавней болезни, если это можно так назвать. Когда я смотрела на него, у меня сжималось сердце от любви. Я знала каждую его черту, помнила каждую его улыбку, адресованную мне, и каждый взгляд, направленный на меня. Почему Мадам решила, что я не люблю его? Если уж это не любовь, то что тогда любовь? Ради Дениса я готова на все, что, кстати, вот уже две недели демонстрирую, разыскивая настоящего убийцу.
Мысли мои переключились на расследование. А Петя молодец! Вот из кого мог выйти хороший сыщик! Как он отыскал номер мобильной трубки Дениса — ума не приложу. Этот номер был у меня записан на клочке бумаги, а клочок я сунула в стакан для карандашей и ручек. Для того чтобы его достать, надо все из стакана вытряхнуть... Тут я остановилась, сердце у меня ухнуло к пяткам. Рядом с номером телефона — я точно помню — я нарисовала толстые губы и раскрасила их ярким алым фломастером. Петя, естественно, видел рисунок и теперь без труда догадается о моих чувствах к Денису...
Я вздохнула и снова принялась мерить шагами площадку у входа. Ладно, ничего такого страшного не произошло. Ну, видел он рисунок, ну, догадался... Мне уже двадцать два года, и я могу сама распоряжаться собой. А в общем, Петя никогда бы мне слова не сказал по этому поводу. Он у нас очень воспитанный и во всех смыслах положительный человек. Я считаю, что самое его главное достоинство заключается в том, что при всем при этом он вовсе не скучный; с ним хорошо, спокойно, с ним можно посмеяться, а можно и погрустить. Он — идеал. Такой, каким был мой отец, и Миша, и...
Наконец-то! Сначала я заметила Веронику Жемалдинову. Она была одета в длинное черное пальто и двигалась странным, неровным шагом, как пьяная. Рядом с ней шел Петя. Оба были мрачны. Петя, наверное, придумывал новое четверостишие, чтобы расположить к себе Beронику, а она испрашивала у Аллаха разрешения посетить логово шайтана, каковым является наш «Мосфильм».
Она приблизились, я выдала обоим приготовленную заранее улыбку и сказала:
— Как я рада видеть вас в этот день и в этот час.
— Душа веселия полна, — хмуро ответствовала Вероника, — ведь на дворе уже весна. А завтра мы пойдем в кино, ждала я этого давно.
Она явно намеревалась произнести целую поэму, но у меня было не так много времени. Поэтому я перебила ее и спросила прозой:
— Вера, какие проблемы?
Вероника не знала нового языка нашего времени. Не отвечая, она переминалась с ноги на ногу и непонимающе смотрела на меня. Я перевела:
— Что случилось?
— Змея... — Длинное лицо ее перекосилось, глаза наполнились слезами. — Змея, которая задушила Мишеньку, хочет убить меня... Не оставляй меня, Тоня! Не дай ей расправиться со мной...
Я в растерянности переводила взгляд с Вероники на Петю и обратно. Признаться, у меня очень небольшой опыт общения с сумасшедшими, и в некоторых случаях я просто не знаю, как себя вести и что говорить.
За спиной Вероники Петя слегка кивнул мне, сигнализируя: надо быть спокойной и снисходительной. Я и без него это понимала, только где взять терпения?
— Пойдемте на студию, там поговорим, — пробормотала я, протягивая Веронике руку.
Она отпрянула, испуганно заморгала.
— Нет!
— Отчего же? — кисло улыбнувшись, осведомилась я.
— Там плохо. Разврат. Лицедейство.
— Ну и что?
Петя нахмурил брови, качнул головой. Намек понят. С ней не надо спорить. Что ж, не будем.
— Тогда пройдемся...
Вероника сразу успокоилась и покорно пошла за мной и Петей. Брат тихо спросил, чуть наклонившись к моему уху:
— Мне пора. Без меня обойдешься?
— Обойдусь, — так же тихо ответила я.
Он вежливо попрощался с нами и ушел. Я с тоской проводила взглядом его высокую гибкую фигуру. Надо было все же попросить его остаться. Я не была уверена, что сумею справиться с припадками Вероники, если таковые последуют.
