Екатерина Лесина - Улыбка золотого бога
А чего я хотела? Жить немного лучше? Я ведь красивая и умная. И целеустремленная. И рассчитывать умею правильно, и тогда все рассчитала, выбрала из двоих одного, который более успешен, который бы сумел обеспечить нам будущее. Я ведь и сама не знала, чей ребенок, зато знала, что Димка неконкурентоспособен. Да, обаятелен, мил, заботлив, но как сидел пять лет в своей конторе, так всю оставшуюся жизнь и просидит, максимум старшим менеджером станет. Громов же… Моя золотая рыбка, которая при ближайшем рассмотрении зеркальным карпом оказалась. Ну так кто виноват.
– Ильве, – мягко поторопила Дуся. Вежливая, внимательная, всезнающая и все вокруг замечающая Дуся. И это заметила, хотя никто не видел, что Роман – не громовский, он же вылитый Димка, то же беспомощное обаяние и абсолютное отсутствие характера… логопеда найти надо будет. Вот еще одна черточка – и Димка картавил, мне это забавным казалось, а теперь… теперь пора сказать правду, не для Дуси, для себя же.
– Да, Роман – не сын Игорю. А экспертиза… очень просто, подкупаешь лаборанта, и одна пробирка крови заменяется другой.
– От настоящего отца.
– Верно. На выходе имеем конверт с официальным заключением.
Мне повезло, что и у Гарика, и у Димки вторая положительная, да и внешне они друг на друга похожи, только Ромочка все равно Димкин, неуклюжий и неприспособленный. Зато у него есть я, вдвоем мы справимся.
Вот только про логопеда не забыть бы…
Дуся
Я не могла заснуть. Обычное явление, когда ночуешь в незнакомом месте. Появилось даже желание вернуться в свою комнату, но стоило подумать, что Нику убили, и оно исчезло. Впрочем, сон все равно не шел. Жесткие простыни, жаркое одеяло, полоска лунного света, пробивающегося сквозь неплотно сдвинутые шторы, запах полироля, лавандовых подушечек и сандаловых палочек. Закрыть глаза и… овец считать? Никогда не выходило это дурацкое упражнение, лучше уж вспоминать о событиях дня.
Кто убил Нику? Кто взял, а потом вернул Толстого Пта? И зачем? И нарочно ли Лизхен упала с лестницы? И вправду ли Топу избивают? Бедная девочка, с этой ситуацией нужно что-то делать, только вот что?
Еще один нерешенный вопрос. Впрочем, даже не один. О чем Яков разговаривал с Аллой? Почему он так обрадовался, когда узнал про обман Ильве? И что имел в виду, велев готовиться на завтра? К чему?
Протяжно заскрипела дверь. Звук, сначала резкий, вдруг замер, потом вновь появился, но приглушенный, так, будто дверь открывали медленно, опасаясь потревожить спящих. Что-то стукнуло, громко зашелестело и вздохнуло.
Жутко. Но я должна посмотреть, что происходит. Я вскочила и едва не вскрикнула – пол был ледяным. Тапочки… тапочки, вот они. К двери на цыпочках. Смешно и страшно. Крадущийся слон. Господи, до чего я дошла? До порога. Теперь повернуть ручку и потянуть на себя.
Повернуть и потянуть! Ну же!
– Я не трусиха, – повторила я шепотом и резко распахнула дверь. Тишина. Темнота. Пустота. Черная лента коридора, ограниченного с одной стороны стеной, с другой – высокими резными перилами. Но я же слышала, совершенно точно слышала, как кто-то шел.
Куда? Дальше по коридору – тупичок, несколько гостевых комнат и закуток, в котором хранятся щетки, веники, половые тряпки и средства для чистки ковров. Значит, мне в противоположную сторону.
Я дошла до лестницы, темнота вокруг уже не казалась такой густой, она разлагалась на все оттенки серого, начиная от влажно-жемчужной дымки на перилах и заканчивая шершаво-гранитовыми тенями в углах. Зябко подрагивали игольчатые листья циперуса, невидимым сквозняком тянуло по ногам. Вместе с тишиной, нарушаемой лишь редким поскрипыванием половиц да моим собственным испуганным дыханием, возвращалась былая жуть.
– Ду-у-ууся… – голос донесся снизу, оттуда, где ступеньки терялись в полной черноте. Казалось, та дрогнула, сплелась на мгновенье в силуэт человека, но тут же вновь приобрела прежнюю непроницаемость.
– Ду-у-уся… – глухой и страшный, звук походил на вой и стон сразу. – Ищи…
– Ч-что?
– Возьми ключ… ищи могилы, Дуся. Или умрешь.
Последние слова были произнесены четко и ясно, так, что я узнала голос. И именно это узнавание, подтвердившее невозможность происходящего, стало последней каплей. Я завизжала, позорно, громко, истерично. Захлопали двери, зашлепали ноги по полу, вспыхнул свет, ослепляющий и яркий, и кто-то, взяв за плечи, громко сказал:
– Что случилось? Дуся, что тут произошло?
И тогда я заплакала. Я не хочу умирать.
Алла
Господи боже мой, когда же все это прекратится? Неужели я не заслужила, чтобы меня оставили в покое? Хотя бы ночью, хотя бы ненадолго… впрочем, все равно сон дурным был. И голова разламывается, впору самой заорать.
– Тише, солнышко, не плачь, хорошо? – Яков, никого не стесняясь, обнял, прижал к себе – заботливый. Можно подумать, ему платят, чтобы Дусе сопли вытирал.
Это просто злость и зависть, чего уж тут, меня вон никто по голове не гладит, никто не утешает, я – самостоятельная и сильная, потому что иначе невозможно. Доверилась разок, попробовала побыть слабенькой – теперь вот разгребаю.
– Что тут было? – хрипло осведомилась Ильве.
Знать бы, о чем они с Дусей говорили. А лучше не знать, своих проблем хватает, зачем еще и чужие?
– Да уж, с чего так орать? – Лизхен в длинной ночной рубашке, простоволосая и босая, но с шалью на плечах, похожа на привидение. Может, с ней Дуся столкнулась? Я бы, наверное, тоже заголосила, темно, и тут такое белое и тощее навстречу выплывает.
– Н-ничего. П-показалось, – Дуся вытерла слезы и отстранилась. Врет. Вон выражение лица растерянное и беспомощное, а выглядит… пижамка, тапочки, растрепанные волосы, припухшие глаза и черное пятно на щеке. Где она вымазаться успела? Яков, рыцарь наш вольнонаемный, пятно вытер и пальцы понюхал, сейчас про улику скажет.
– Мне просто показалось, будто… будто Нику увидела.
– Бре-е-ед, – констатировала Лизхен, зевая. Ильве молча кивнула, Топочка – ну вот, и она тут объявилась, тихо заметила:
– Ника ведь умерла.
– Умерла, – громко произнес Яков. – А поэтому мы имеем дело с обычным ночным кошмаром… или лунатизмом. Правда?
Дуся послушно кивнула. А ведь врут. Не в лунатизме дело и не в кошмарах, только, господи, кто бы знал, как мне надоело вранье!
Дуся
– Значит, Нику видела? – поинтересовался Яков, когда остальные разошлись. Взяв меня под локоть, потянул за собой. – Нечего тут стоять, простынешь. Ну и что она сказала?
– Что я умру.
– Умрешь, значит? – остановившись на пороге своей комнаты, Яков гостеприимно распахнул дверь и велел: – Заходи. Давай, давай, все равно у себя не уснешь. Обещаю на честь девичью не покушаться и вообще вести себя прилично.
Комната Якова ничем не отличалась от прочих. Обычная гостевая, каковых в доме много, несмотря на то что гостей Гарик не очень-то жаловал.
– Садись вон или ложись. Рассказывай, как все было на самом деле.
Пришлось подчиниться, тем более что если кто мне и поверит, то Яков. И возможно, даже не сочтет сумасшедшей.
– Вот, значит, как. Интересно, – сказал он. – И тебе велено искать могилы? Что за могилы?
– Не знаю! Я ничего уже не знаю! Я…
– Ты сейчас вдохнешь, досчитаешь до десяти, потом выдохнешь, закроешь глаза и заснешь.
– Почему?
– Потому что я так сказал. И потому, что на завтра ты мне нужна бодрая и способная думать.
Завтра наступило быстро, выдалось не по-сентябрьски морозным и ясным. Небо, разрисованное облаками неправдоподобного бледно-лилового цвета, в котором жухлая трава казалась нарядно-желтой, да и весь прочий мир изменился, вывернулся наизнанку, приобретя черты чуждости и волшебства.
Ночное происшествие поблекло и теперь виделось мне глупостью и игрой воображения, просьба же Якова, несколько странная, обрадовала возможностью уехать из дому. Впрочем, тут же появилась мысль, что уехать я могу в любой момент и для этого не нужно чужих просьб, достаточно лишь собственного желания.
Тем не менее мыслями я все еще была в доме Громова, хотя окружающий пейзаж постепенно вытеснял тревогу своей мягкой сюрреалистичностью. Черная дорога, узкая и прямая, проходила через парк, деревья казались белыми из-за инеистого налета, белыми звездами выделялись кленовые листья, примерзшие к асфальту, белыми были и последние астры в узеньких линейках клумб, белым призраком возвышалась статуя девочки с горном. И только небо по-прежнему оставалось блекло-лиловым, с жемчужным пухом облаков и рыжим шаром солнца.
Ворота были открыты, стоянка пустовала, и только рыжий пес неизвестной породы вяло тявкнул в мою сторону. Здесь стерильной зимней белизны чуть меньше – выделялись желтые стены здания и красная черепичная крыша, синими кирпичами выведены ровные круги клумб, сине-зелеными колючими лапами пластались по земле декоративные туи.
– Вам кого? – поинтересовалась женщина в халате и красной косынке. – Вы из родственников будете?
