Андрей Константинов - Решальщики. Развал/схождение
Петрухин задумался буквально на секунду и выдал. На злобу дня:
— Трое подсудимых сидят в камере. Их по очереди уводят на суд. Первый возвращается: Пять лет! Второй возвращается: Десять лет! Возвращается третий: Вышка! Наверное, вас охранять буду?
Весь народ, за исключением насупившегося Валентина Арнольдовича, зашелся в припадке истерического хохота.
— Ну, за знакомство!
— За близкое знакомство, — принял вызов Дмитрий. — Лилечка, и еще раз с днем рождения.
— Не-е-е-ет, — Устьянцева властно схватила его запястье, мастеря «брудершафтное кольцо». — Это будет следующий тост.
Двое звонко чокнулись, подначиваемые зрителями, медленно и томно выпили.
— У-фф. Просто — Дима!
— Просто — Вика!
Далее последовал крепкий и весьма затяжной поцелуй. Достаточно сказать, что, пока таковой длился, окончательно разозлившийся Валентин Арнольдович успел добрести до водки, набухать себе на треть, выпить и зажевать огрызком чужого бутерброда.
— ВАУ! — провизжала «дама из бухгалтерии» после того, как Петрухин и Устьянцева отлепились друг от друга.
— Йес! — столь же визгливо подтвердила «дама из канцелярии».
А именинница громко захлопала в ладоши и скреативила:
— Народ! У меня идея! А давайте играть в фанты?
— Не помню, какая точно статья в УПК, — отозвалась на это предложение Зарина Мирзоевна, — но там сказано, что желание именинницы — закон…
19:52 мск
Незаметно и плавно обед в «Альфонсе» перетек в ужин. А когда подчистую был уничтожен и он, Брюнет допил остатки «шабли», шумно выдохнул, барственно сложил руки на животе и на правах босса резюмировал:
— Ша, братва. Лично у меня уже башка распухла от этих историй. Что из разряда «ужас нечеловеческий». Предлагаю взять тайм-аут, дабы прослушанное поварить, а откушанное — переварить. Возражения? Возражений нет… А посему так: Сережа, какое-то время ты поживешь здесь, в подсобке у Гены, и под его же доглядом. Только не пытайся сбежать.
— У меня не сбежит, — авторитетно заявил Шепитько. — Да и куда ему бежать? Без документов, без денег, в розыске. Но учтите — на халяву я его кормить не собираюсь. Поработает на кухне.
— Трудотерапия? Это правильно.
— А что потом? — понуро спросил Коптев.
— А потом — напишешь явку с повинной и сдашься. Но не комитетским, а полиции.
— Да какая разница? Все равно они меня найдут и в камере придушат. Лучше уж сразу…
— Не придушат. Надеюсь, Леонид Николаич лично за этим проследит?
В ответ Купцов неопределенно кивнул.
— Я вам не верю. Я теперь никому не верю.
— А тебя, Сережа, никто и не заставляет. Верить. Все, Николаич, поехали…
Виктор Альбертович и Леонид покинули ресторан и направились к директорской «Тахе», внутри которой уже буквально вешался от скуки персональный брюнетовский водила.
— Ты сейчас куда, Николаич?
— Покамест домой. А там все будет зависеть от Димкиных достижений.
— К себе домой, или?.. К Асеевой?
— Виктор! Вот только ты еще не начинай! — болезненно отреагировал на подтекстовую усмешку Купцов. — Достаточно мне подколочек Петрухина.
— Ладно-ладно, молчу. Давай забирайся, мы тебя подбросим.
Вусмерть уставший за эти сутки Леонид от столь щедрого предложения отказываться не стал.
20:11 мск
«Таха» катила в направлении Старо-Петергофского проспекта.
В жарко натопленном уютном кожаном салоне, да после сытного обедо-ужина Купцова тотчас сморило. Вот только покемарить не удалось. Потому как Виктора Альбертовича некстати пробило на «словесный понос». Да еще и «философической» окраски.
— Ну как? После сегодняшних событий не передумал? Обратно в краснознаменную возвращаться?
— Нет.
— Категорически?
— Категоричней не бывает, — подтвердил Леонид, хотя это и было неправдой.
Подробности криминальных художеств действующих сотрудников СКП и в самом деле шокировали Купцова, невольно заставив взглянуть на объективную «службную» реальность под другим, нехорошим, углом.
— Значится, отныне намерен личным примером «являть», жить на одну зарплату и — «никогда никому ничего»? — хмыкнул Брюнет.
— Именно. Являть. На одну. И никогда никому ничего.
— А вот если однажды я… Нет, даже не я, а вот, скажем, Петрухин заявится к тебе в следственный, не комитет, но кабинет и скажет: дружище, тут такое дело, надо бы одного человечка покрутить. И чего? Пошлешь его?
— Ну, допустим, персонально Димку… нет, не пошлю, — не сразу признался Купцов.
Виктор Альбертович, похоже, ожидал подобного ответа:
— Во-от! — довольно отозвался он. — А вот с этого, братец ты мой, все и начинается! Вишь как: ты еще погоны не нацепил, а уже готов помогать… прихвостню Брюнета.
— Виктор! Хорош паясничать, а?
— А разве я паясничаю? Я к чему веду-то?
— И к чему же?
— Вот, допустим, ты у нас честный — ты только одному бандитскому прихвостню будешь помогать. А другой, тот, который похуже, — он двоим. А следующий — троим. А всё это, заметь, твои боевые товарищи! Которые с тобой в одном кабинете сидеть будут. И что, не войдешь в их положение?
— Не знаю, — с тоской ответил Купцов.
Интонационно уловив оную тоску, Виктор Альбертович решил не «добивать» инспектора и уже вполне миролюбиво сказал:
— Ладно, забьем для ясности. Кстати, подписал я сегодня заявления об уходе — и твое, и Янкино. Но учтите! Две недели, согласно трудового законодательства, вы у меня отработаете. И ни минутой меньше. Ясно?
— Ага.
— На свадьбу-то хоть покличете? Или западло с криминалитетом связываться?
— Виктор!..
20:17 мск
К началу девятого ряды гуляющих на дне рождения Лилечки слегка поредели. Улучив момент, сбежал с праздненства Вадим Спиридонович, вытянувший фант с предписанием «открыть окно и громко крикнуть: менты — козлы!» Столь же незаметно, по-английски, удалилась дама «Петрухин-так-и-не-понял-откуда». Наконец, физически пребывал, но при этом астрально отсутствовал Валентин Арнольдович — изрядно накачавшись, он сейчас мирно спал на диванчике.
Так что до финальной точки в увлекательной игре в фанты из числа по-настоящему благодарных зрителей добрался один лишь Петрухин. А «точка» планировала стать по-настоящему ударной, поскольку имениннице предстояло исполнить фант «забахать стриптиз».
— Ну, Лилька, давай! Зажги! — азартно подначивала «дама из канцелярии». — Утри нос нам, старым клюшкам!
— Легко! — с вызовом откликнулась Левченко. К этому моменту ее уже заметно штормило. — Только… Только надо же какой-то шест?
— Такой подойдет? — предложила Виктория Ивановна, вытаскивая из-за шкафа намотанное на древко раритетное знамя победителя соцсоревнования.
— Вау! Класс! Димасик! Поможешь мне?
— Раздеться?
— Раздеться я пока еще сама в состоянии, — пьяно расхохоталась Лиля. — Шест подержишь?
— С превеликим удовольствием!
Петрухин вышел на середину комнаты и на вытянутой руке выставил импровизированный шест. Устьянцева поколдовала с магнитолой, сыскала достойный диск, врубила гениальный медляк от гениального Леонарда Коэна и…
…и понеслась душа в рай…
Dance me to the end of love,
Dance me to the end of love… [27]
Лиля танцевала вполне профессионально. Стройная, длинноногая, с четко выраженными талией и грудью, каковые сейчас умопомрачительно подчеркивало облегающее тело короткое черное платье, она прекрасно знала себе цену. Будучи в курсе за ту нехитрую истину, что женщина, которая не подчеркивает своих преимуществ, обычно проигрывает. А сегодня Лиля вознамерилась обязательно победить и заполучить в качестве приза… Петрухина. Нет, оно конечно: в личной коллекции Левченко к тому времени мужчин было немало. Но вот «мужчин настоящих» — раз-два и обчелся.
К слову, Дмитрий, даром что недавно возвернулся в прежний семейный статус, в эти минуты отчетливо испытывал определенного рода возбуждение в… хмм… чреслах. Ничего не поделаешь, как некогда высказался пьяный попик в «Неуловимых»: «Все мы немощны, ибо человеце суть».
Танцуя, в какой-то момент Лиля приблизилась к Петрухину, эротично облизав губы, прошептала: «Поможешь?» — и, грациозно развернувшись, прогнулась станом. Молния на платье в самом деле была расположена в таком месте, что и в трезвом состоянии расстегнуть непросто. Что уж там говорить за состояние подпития?
Инспектор сглотнул подступивший к горлу пересохший ком и буквально кончиками пальцев «помог». Секундами спустя черное платье упало на пол, и взору восхищенных зрителей предстало загорелое налитое девичье тело в узких прозрачно-черных трусиках и под стать им бюстгальтере.
