Ричард Паттерсон - Глаза ребёнка
Харрис провела ладонью по волосам: у нее была прическа из тугих завитков, типа «афро», кое-где уже начинала пробиваться седина. Терри вдруг показалось, что этим внешне невинным жестом Денис пытается сбить ее с толку.
— Как, по вашему, Рики увереннее чувствовал себя в обществе женщин? Или мужчин? — спросила Харрис.
— Ему казалось, что женщинами легче манипулировать, — минуту подумав, ответила Терри. — Возможно, потому что он нравился женщинам. По этой причине он и согласился, чтобы нашей семьей занимались вы. Два других психолога, которых рекомендовал Алек Кин, были мужчины.
Харрис прищурилась, словно обдумывая, стоит ли открывать Терезе некоторые обстоятельства.
— Алек устроил это намеренно, — сказала она наконец. — Он был уверен, что Рики обязательно выберет женщину. А кроме того, Алек хотел, чтобы я познакомилась с Рики.
— Он не сказал почему? — недоумевая, спросила Терри.
— Нет, он предоставил мне самой разобраться в этом, — ответила Харрис, в голосе которой послышалась легкая ирония. — Не думаю, что его решение вызвано какими-то особенными обстоятельствами. Возможно, все дело в том, что, как вы и говорили, Рики довольно хитер.
Тереза откинулась на спинку кресла: на какое-то мгновение она почти физически ощутила присутствие Рики.
Харрис смотрела на нее, небрежно положив голову на ладонь.
— Скажите, Терри, вы помните себя в возрасте Елены?
Подобного поворота Терри не ожидала.
— Помню ли я себя в возрасте шести лет?
— Да.
Терри замешкалась.
— По правде говоря, нет.
— Что, ничего не помните?
— Ничего существенного. — Тереза чувствовала себя микробом под микроскопом. — Разве так не бывает?
— По-моему, нет. — Харрис испытующе посмотрела на нее. — Обычно люди кое-что помнят. Расскажите мне о ваших воспоминаниях, самых ранних.
Терри взглянула на часы: у них оставалось еще десять минут.
— Честно говоря, Денис, я не совсем понимаю, какое это может иметь отношение к Елене.
Врач оставалась невозмутимой.
— Если вы поможете мне понять вас, то поможете понять и Елену, — сказала она. — Мы обе сумеем понять ее состояние. — Голос Харрис стал тише. — Постарайтесь сосредоточиться, закройте глаза и представьте, что счастье дочери находится в ваших руках. Попробуйте — хотя бы на минуту — поставить себя на ее место.
Терри язвительно улыбнулась, давая понять, что не верит в эти глупости. Но когда, пожав плечами, она закрыла глаза, перед ней повисла кромешная тьма.
— Хоть что-нибудь вспомните, — произнес где-то далеко голос Харрис.
Кругом была мгла, точно на голову ей набросили одеяло, как тогда…
Кричит ее мать. Терри не может помочь ей. Крик разносится в ночи. Она хватается за одеяло, натягивая его на голову. Ей кажется, что, если крик прекратится, матери станет легче. Крик стихает, стихает…
Терри открыла глаза.
— Ничего, я ничего не помню.
3
Карло отложил в сторону газету.
— Так что конкретно нужно было полиции? — спросил он.
Они сидели на крыше. Для этого времени года было необычно тепло. В заливе маячили многочисленные яхты под белыми парусами. Карло листал «Кроникл», Паже — «Санди таймс». Отец и сын почти не разговаривали, но молчание не тяготило ни того ни другого — так могли молчать только добрые приятели. Паже вдруг подумал, что, с тех пор как он отдал Карло свой старый автомобиль, они все меньше времени проводили вместе. Отец считал это в порядке вещей: сын открывает для себя большой мир, а он гордится за него и слегка грустит, хотя и не показывает виду. Крис был уверен, что Карло должен повзрослеть самостоятельно, не прибегая к его помощи в качестве личного оракула.
Он посмотрел на сына.
— Они пытаются выяснить, почему наш покойный приятель Рикардо покончил с собой. А по ходу дела убедиться, что его отставка была делом сугубо добровольным.
— Па, ты как-то своеобразно выражаешься, — с притворным недоумением сказал Карло. — На работе научился?
— Да нет, — улыбнувшись, произнес Паже. — Мне вообще свойственно тепло относиться к людям. Хотя должен признать, что в случае с Рики это мое качество подверглось серьезному испытанию.
— Это точно. — Карло сдвинул на затылок свою бейсбольную кепку. — Они что, считают, он этого не делал?
Паже пожал плечами.
— Они думают. Между прочим, это записано в их должностных инструкциях.
Теперь Карло был серьезен. Вглядываясь в лицо сына — худощавое, с правильным подбородком, темными ресницами над миндалевидными голубыми глазами, — Паже не переставал удивляться, насколько тот похож на мать. Правда, не во всем: Карло был начисто лишен расчетливости и самоконтроля, так отличавших Мэри Карелли.
— Они знают об этом нелепом случае с Еленой? — спросил Карло.
— Вроде бы уже должны знать.
— Слушай, па, — помолчав, задумчиво произнес Карло, — я бы на твоем месте не отпускал шуток насчет Рики. Особенно когда тебя могут услышать.
Паже был тронут. На его памяти это был первый случай, когда сын по-настоящему беспокоился за него.
— Не волнуйся. Ты единственный, с кем я могу забыть о правилах хорошего тона. Да пожалуй, еще с Терри. Хотя при ней я стараюсь не особенно распространяться на эту тему.
— А как она справляется со всем этим? — несколько оживившись, спросил Карло.
— Нормально. На самом деле хуже всех приходится Елене. Похоже, девочка вообразила, что виновата в смерти Рики, что это она убила его, выражаясь фигурально.
От Паже не ускользнуло, что Карло до сих пор становилось не по себе, когда при нем упоминали о Елене. Подросток устремил пристальный взгляд на залив и, казалось, целиком погрузился в собственные мысли.
— Зачем ей это? — удивился он.
— Кто знает? Причуды сознания — человек считает себя центром мироздания. Детям это особенно свойственно. — Паже решил, что пора разрядить атмосферу, и добавил: — Иначе как бы ты догадался, что я, рано или поздно, все равно куплю тебе машину?
Карло усмехнулся.
— Элементарное рациональное мышление, характерное для детей, — предсказывать поведение взрослых, склонных потакать своим чадам.
— Мог бы, по крайней мере, изобразить удивление, — со смехом парировал Паже.
— Давай остановимся на благодарности. — Карло неуклюже похлопал Паже по плечу. — Уверенность, что можешь на кого-то положиться, куда лучше простого удивления.
— Сын, ты всегда можешь положиться на меня, — сказал Крис, положив ладонь на руку Карло. — Только бензин покупай сам, договорились?
Карло улыбнулся, потом вдруг прислушался.
— Звонок?
Звонок раздался снова, резко и отчетливо.
— Должно быть, кто-то из твоих приятелей, — заметил Паже. — Меня бы не стали беспокоить воскресным утром.
Карло оторвался от кресла с медлительностью восьмидесятилетнего старца, разбитого артритом. С интересом наблюдая, как его сын — заядлый спортсмен — с «неимоверным усилием» встает с кресла, Паже невольно подумал, что в мире нет большего притворщика, чем мальчишка-подросток, которому лень произвести какое-либо движение.
— Еще один шаг, — подбодрил он Карло, — и ты научишься ходить.
— Не смешно, па, — недовольно огрызнулся Карло и с проворством легкоатлета бросился открывать дверь.
Вернулся он не один — с ним был Чарлз Монк. Следом, с диктофоном в руках, вошел Деннис Линч.
— Доброе утро, — дружелюбно поприветствовал Паже гостей. — Если бы я знал, что вы собираетесь зайти ко мне, я бы непременно вас пригласил.
Монк слегка вскинул брови. Паже про себя отметил, что в наборе его мимических средств это должно выражать удивление. Инспектор перевел взгляд с Карло на Паже.
— У нас к вам обоим есть кой-какие вопросы, — произнес он. — Я бы хотел поговорить с каждым в отдельности.
Крис мгновенно собрался и оценил ситуацию.
— Ну что вы, — холодно изрек он. — Тот факт, что мы вас не приглашали, вовсе не означает, что вы не являетесь нашими гостями. Хотите побеседовать с моим сыном — можете сделать это здесь и в моем присутствии. А потом вы поговорите со мной отдельно.
Монк молча уставился на него. Он явно сообразил, на что рассчитывает Паже — вынудить его сначала допросить сына в присутствии отца, чтобы не попасть впросак. Похоже, только оторопевший от неожиданности Карло не мог постичь внутреннего смысла этого диалога.
— Приступим, — сказал Паже, указывая на два парусиновых складных кресла. — Присаживайтесь.
Монк в нерешительности уставился на кресла, больше походившие на гамаки. Наконец два инспектора из отдела по расследованию умышленных убийств заняли свои места — вид у них был несколько растерянный и нелепый. Монк, у которого колени задрались до самого подбородка, не скрывал своего раздражения.
