Максим Окулов - По лезвию ножа, или в погоне за истиной
— Да, конечно, иначе из него вырастет монстр!
— Правильно. Но для ребенка это зло?
— Ну какое же это зло? Это делается для его блага!
— Да, это понятно, но ребенок плачет, с его точки зрения с ним случилось самое настоящее несчастье. Вот и смотри, что получилось. С разумной точки зрения происходит благо — ребенка воспитывают, чтобы он вырос порядочным человеком. Но с точки зрения ребенка происходит самое настоящее зло, исходящее от самого любимого и любящего человека — его отца. Аналогию улавливаешь?
— Еще бы… — задумчиво произнес я.
— Я тебе даже больше скажу, Денис. Страдание просто необходимо нам в жизни. Это истина, какой бы ужасной или парадоксальной она ни казалась на первый взгляд.
— Но… — попытался возразить я.
— Подожди, послушай пару примеров, — отец Михаил говорил очень эмоционально, — всего два вопроса. Первый: ты не задумывался, отчего бывают такими жестокими дети?
— Ну-у-у-у… Вообще-то нет.
— Очень просто! Дети не знают, что такое боль! Вспомни мультфильм про Маугли, где он впервые в жизни ранит себе палец ножом, а мудрый воспитатель советует ему запомнить это чувство и никогда не причинять боль другим без необходимости. Очень мудрый момент! Человек, не знающий НА СОБСТВЕННОМ опыте, что такое боль, превращается в самого настоящего монстра. Вот тебе первое оправдание страданий — они делают нас милосерднее, чувствительнее к чужой боли, они делают нас людьми! Без сострадания невозможна любовь, а любовь к Богу и ближнему являются главными заповедями в Законе Божьем: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки»[21], — процитировал отец Михаил Евангелие на память. — Теперь вопрос второй: скажи мне, Денис, по своему опыту, тебе не приходилось переоценивать свое отношение к окружающим — друзьям, родным, близким — в момент, когда приходила беда, когда ты терпел какие-то лишения?
— Да, батюшка, согласен с вами. В этот раз я остро ощутил теплоту и любовь, проявленную по отношению ко мне со стороны не только моих близких, но и фактически посторонних людей. Совершенно иначе стал я относится к своему отцу, друзьям…
— Вот! — словно ребенок обрадовался отец Михаил. — О чем я и говорю! Ты же к Богу обратился, когда тебя приперло так, что просто деваться некуда. И это, к сожалению, очень часто встречающееся явление. Мы вообще, когда нам хорошо, всех вокруг забываем. Но вот как петух клюнет, так сразу вспоминаем и родителей, и давно забытых друзей, и Бога.
— Но, батюшка, — не сдавался я, — объясните мне: погибает новорожденный младенец. За что?! За что он гибнет? За что страдает его мать? Разве это справедливо?
Отец Михаил задумался, внимательно глядя на дорогу.
— Да, Дионисий, смерть младенца — это страшно, это очень сложно понять, но понять можно и нужно. Это невозможно объяснить убитым горем родителям в течение какого-то времени после трагедии, да и не надо ничего объяснять, они должны сами ЭТО пережить. Но вот по прошествии времени рана закрывается, и воспоминания о том ребеночке становятся одними из самых светлых в семье. Это кажется парадоксальным лишь на первый взгляд, и это действительно так. После небольшой паузы он продолжил:
— Понимаешь, Денис, пути Господи известны только Самому Богу, только Ему открыто и ведомо наше прошлое, настоящее и будущее. Он знает все наши слабости, наклонности, наши возможности и хочет, понимаешь, СИЛЬНО хочет, чтобы мы все спасли свои души, оказались в жизни вечной с Ним вместе в Царствии Небесном! Отчасти и по этой причине некоторые уходят из жизни младенцами, дабы не искушаться без меры суровостью нашего мира: не каждый сможет устоять перед его соблазнами. Не лучше ли уйти из жизни младенцем — чистым, светлым и радостным? На основании своего священнического опыта могу засвидетельствовать, что не так уж редко бывает ситуация, когда мать, убитая горем, причиненным ей взрослым сыном или дочерью, горько рыдая, взывает к Богу: «Господи, ну почему Ты дал мне дожить до этого позора?! Почему Ты не забрал меня или моего ребенка раньше?» И как быть с этим? Кроме того, семья, похоронившая крещеного младенца, приобретает на небесах молитвенника о себе. И я как пастырь могу свидетельствовать, что очень часто такие семьи заметно меняются к лучшему после потери младенца…
Мы уже въехали на территорию частного дома. Отец Михаил заглушил двигатель, и мы разговаривали в полной тишине.
— Прости, Денис, я тебя совсем утомил, да и приехали мы уже. Давай займемся нашими делами, а потом, если захочешь, продолжим этот очень важный и серьезный разговор, — с улыбкой сказал священник.
— Спасибо вам, отец Михаил. Вы на самом деле на многое открыли мне глаза. Я сначала переварю то, что услышал сейчас, а потом, если позволите, помучаю вас снова, — я тоже улыбнулся в ответ.
По дорожке мы направились к центральному входу в дом. Участок был достаточно большим и поражал своей ухоженностью. Подстать и дом — двухэтажный каменный особнячок в средиземноморском стиле. Вокруг все было очень добротным и солидным, но отсутствовала напыщенная броскость, так часто присущая домам богатых людей в Москве. День выдался чудесный, солнечный, и стол был накрыт на улице. Навстречу поднялся уже знакомый мне мужчина из храма.
— Вот, познакомьтесь, это один из наших самых активных прихожан и мой друг Глеб, — представил его отец Михаил. — А это Дионисий, он же Денис, наш беглец от правосудия.
— Очень приятно, Денис, — протянул мне руку Глеб. — Глеб Казанцев. Рад знакомству, добро пожаловать, — его одежда была подстать дому — солидная, дорогая и неброская.
— Батюшка, все уже проголодались. Мы, наверное, приступим к трапезе? — обратился Глеб к отцу Михаилу.
— Понимаешь, Глебушка, нам бы раба Божия Дионисия покрестить, а потом уже…
— О! Так ты у нас нехристь!? — состроил хозяин дома шутливо-грозную физиономию, глядя на меня. — Тогда с трапезой повременим. Что нужно сделать батюшка? — как солдат, получивший приказ, ответил Глеб.
— Надо бы емкость типа бочки, да водой ее наполнить, — задумчиво произнес отец Михаил, — да где ее взять? Боюсь, что придется крестить обливанием.
— Ни за что! — решительно произнес Глеб. — Следуйте за мной!
Во двор въезжала новенькая Audi TT. Эту машину я видел только в рекламе, а здесь она во всей красе предстала живьем — шикарная черная «тэтэшка», которая совсем недавно начала продаваться в Европе. Автомобиль уверенно занял свое место под навесом, и из него вышла очаровательная молодая женщина.
— Моя жена, Марина, — Глеб подошел к супруге и нежно поцеловал ее в щеку. — А это наш новый знакомый Денис, — представил он меня. — Мы с тобой счастливые хозяева! В нашем доме совершится Таинство Крещения, которое патер Михаил сейчас и совершит! — Марина улыбнулась в ответ на мою смущенную улыбку и сказала:
— Очень приятно, Денис, это замечательно, что вы решили креститься, я очень рада! — она говорила дежурные фразы, но взгляд светло-серых глаз свидетельствовал о том, что слова эти совершенно искренни. — А я думала, что уже опаздываю за стол. Я вот нам привезла сладкого на десерт, — продолжила Марина, демонстрируя объемную разноцветную коробку. — Тортик должен быть просто замечательный!
Глеб привел нас в небольшое помещение, где он организовал спортзал. За тренажерами был вход в предбанник, где я и увидел объемную деревянную емкость. Мы перетащили бочку в центр помещения, и Глеб начал наполнять ее водой из шланга.
— Батюшка, какую водичку набрать? 36,6? — спросил Глеб.
— Ну что ты, Глебушка! Он же у нас не ванну будет принимать! Наливай холодной, — ответил священник.
— Батюшка, водичка у меня из скважины идет, она, мягко скажем, прохладная, — ответил хозяин дома.
— Денис, у тебя с сердцем как, нормально? — обратился священник ко мне.
— Да в порядке все.
— Ну вот и наливай, Глеб! Крещение должно быть Крещением!
— Как скажете, — пожал плечами Глеб. — Ох, Дэнис, завидую я тебе, — это уже было сказано мне, и я как-то не понял — была здесь ирония или нет.
Отец Михаил тем временем развернул маленький столик, накрыл его чистым полотенцем и раскладывал все необходимое. Я же ощутил очень сильное волнение, как-будто сейчас должно произойти что-то страшное или опасное. Мне стало плохо, лоб покрыла испарина, голова закружилась, и я присел на деревянную скамейку.
— Денис, тебе плохо? — Отец Михаил присел рядом. — Ну вот, все как надо происходит.
— Вы шутите? — изумился я.
— Да какой там, — ответил священник и поднес мне ко рту небольшую банку сводой. — На, глотни, это Крещенская вода, сейчас станет легче.
