Екатерина Лесина - Слезы Магдалины
3. Он полностью отвергает признание, если в нем говорится о вещах неправдоподобных и невероятных, к примеру, о полетах по воздуху верхом на метле и так далее.
4. Он полностью отвергает признание ведьмы, если оно вложено в ее уста допрашивающим в таком, к примеру, порядке: глупую, хотя и злую ведьму спрашивают: «У тебя четыре помощника, так?» – «Так», – отвечает она твердо. «И они сосут тебя, правильно?» – «Правильно», – отвечает она. «А зовут их так-то и так-то?» – «Да», – говорит она. «Одного из них ты послала убить моего ребенка, верно?» – «Да», – отвечает она, и так весь допрос. Такой допрос не имеет для него никакой цены, и он искренне желает, чтобы все судьи и присяжные задавали обвиняемым вопрос о том, как именно их допрашивали.
Они шли от берега. Старшенькая, Абигайль, бежала вприпрыжку, размахивая тяжеленной палкой, которую и взрослому-то как удержать. Девица же Уильямс плелась сзади, то и дело оборачиваясь, словно силясь разглядеть нечто, Джо невидимое.
Поравнявшись с зарослями, обе ненадолго остановились, словно желали быть увиденными. А после подхватили юбки и бегом бросились вверх по тропе.
Выбраться из засады Джо решился не скоро. Чудилось: врет, дрянь. Толкает в плечи, прямо-таки ведет, как вела остальных, заставляя видеть невидимое. Но сопротивляться сил не было.
Он должен найти Бетти.
Узкая тропа утонула в гальке. Под сапогами захрустело, и звук этот заставил поудобней перехватить ружье.
Куда теперь? Влево? Вправо? Прямо в море? С этих станется вынудить его блуждать по берегу, они удовольствие получают, над людьми издеваясь.
Маленькие ведьмы.
А лодка-то исчезла. Волной снесло? Да нет, она глубоко в гальку зарылась. Перетащили? Кто? У ведьмочек – легло на язык – сил не хватит, разве что и вправду из преисподней помощь кликнут.
Джо перекрестился и, подумав, двинулся влево. Камни. Берег. Кучи ила. Гниль. Рыба дохлая, уже поклеванная.
Лодка. Знакомый черный горб теперь лежал на камнях, будто крыша странного дома. И сквозь многочисленные прорехи выбивались тонкие струйки дыма. Да и пахло паленым...
– Эй, – Джо остановился в нескольких шагах, перекинув ружье назад, поднял руки. – Не бойся! Я тебя не обижу. Я... я помочь хочу!
Не ответили. Он стоял, говорил, звал, умолял выйти, а потом решился и заглянул в дыру между камнями.
Белая рука как мертвая чайка на темной ткани. Закрытые глаза. Горящий алым лоб. И губы, которые шепчут:
– Убийца.
Ей снилась колыбель с запахом табака. Рыжая кошка, присев на краю, внимательно разглядывала Бетти.
– Кис-кис, – сказала Бетти, пытаясь дотянуться до кошачьего носа. – Не уходи. Здесь страшно одной. А вдвоем мы справимся.
Она не помнила, с чем именно предстоит справляться, как не помнила, зачем это вообще нужно. А потому просто лежала в колыбели, позволяя кошке качать.
В зеленых глазах стояли слезы.
– Не плачь, – сказала Бетти. – Нельзя плакать. Он разозлится. И будет мучить. Он всех мучает, и кошек тоже. Беги!
– Нет, – ответила кошка, облизываясь. Белые усы ее встопорщились, а шерсть на загривке встала дыбом. – Я его не боюсь. И ты не бойся.
– Не буду.
Бетти вспомнила, что тот, кого она боится, умер. И рассмеялась. Кошка хохотала вместе с ней, а потом заплакала, и на ладошке Бетти прозрачными камнями заблестели кошачьи слезы.
– Тише, маленькая моя, тише, – приговаривал Хопкинс, целуя горячие руки. – Не бойся. Теперь тебе ничего не страшно. Ничего... я не позволю тебя обидеть.
Джо вышел из комнаты.
К дому старухи Мод малышку он нес на руках, удивляясь хрупкости и легкости тела. Девчушка была больна, и если Джо хоть что-то понимал, оставалось ей день-два. Лихорадка и здоровых мужиков на тот свет отправляла, а в Хопкинсовой дочке силенок не оставалось.
И амулет, на который так надеется Хопкинс, не поможет.
Но милосердием будет молчать.
А благоразумием – убраться из проклятущего городка, который явно что-то задумал. Даже не город, но маленькие твари – Абигайль Уильямс и Элизабет Пэррис. Теперь Джо не сомневался, что девицы оказались на берегу не случайно. И что они знали о слежке. И привели его к лодке.
Зачем?
И почему до сих пор не объявились? Старуха Мод, увидев новую квартирантку, вмиг сгинула, небось понесла новость по городку.
Уходить... нельзя... девчонка дороги не выдержит.
Джо сел на камень и принялся чистить винтовку. Пусть видят.
Ждать пришлось недолго. Первым гостем, в тени которого норовила спрятаться Мод, оказался Уильям Пэррис. Пастор вежливо поздоровался – Джо ответил поклоном – и спросил:
– Правда ли то, что мне довелось услышать? Что дочь Мэтью Хопкинса жива?
– Жива, – подтвердил Джо, добавив. – Пока.
Пастор вошел во двор. То, как он шел, как глядел на Джо, Рыжему не понравилось. Да и сам тип... в тот раз, когда девку его домой возвращал, то на папашу не больно глядел, да и темно было. Сейчас же дело другое.
Невысокий, сутуловатый, словно даже теперь, на жаре, мерзнет. Руки держит поджавши к груди, отчего становится похож на луговую собачку. И рожа такая же – вздернутый нос, длинная верхняя губа и желтоватые зубы, выглядывающие при улыбке.
– Я слышал, что девочка больна, – Пэррис благоразумно не стал приближаться. – Что у нее лихорадка.
Мод за его спиной закивала, словно боялась, что Джо станет отрицать.
– Ваша правда. Лихорадка. Но с Божьей помощью выздоровеет.
– Конечно, конечно. Я буду молить Господа, чтобы он помог бедняжке. И более того, я полагаю, что в моем доме ей будет удобнее... – пауза. Глаза как шильца норовят проткнуть куртку Джо, добраться до памяти. – Хотя бы потому, что молодой девице не совсем прилично находиться...
– Я ее жених.
Джо перекинул винтовку через колено. Он в жизни не отдаст малышку этому змееглазому.
– Вы?
– Я. С ее папашей мы сговорились.
Удивление. Недоверие. Просто неверие. Но в глаза обозвать Джо лжецом не решится. Чертов святоша.
– И я бы хотел, чтобы вы, пастор, нас обвенчали. А то сами знаете, лихорадка – такое дело... – Джо перекрестился.
– Я... да, конечно... я сейчас...
Ну и забегали-то глазки, заметались. И Мод притихла, присела даже не то от удивления, не то от страха.
– Вот именно, что сейчас. Чего тянуть, раз уж вы тут?
Обряд вышел скромным и печальным. Хопкинс этакой женитьбе перечить не стал, невеста и вовсе металась в горячке. Но в нужный момент она вдруг села в кровати, открыла глаза – взгляд был удивительно ясным – и сказала:
– Да.
А на другой день за ними пришли.
В зале суда яблоку было негде упасть. Исходили испариной разгоряченные тела, сияли праведной яростью бледные лица, гудели многими голосами мухи под потолком, сочилось потом лицо судьи Готорна.
И только девица Пэррис была свежа, словно майская роза.
Она сидела на обычном своем месте. С одной стороны ее поддерживала за локоток подруга, в кои-то веки серьезная и даже выглядящая нормальной. С другой что-то нашептывал отец.
В какой-то миг Абигайль оглянулась, окинув рассеянным взглядом толпу, нашла Джо – по губам скользнула улыбка – и вновь повернулась к людям спиной.
Тварь! Мелкая гадкая тварь, которой бы шею свернуть! Но теперь руки не дотянутся. Теперь...
– Скажи, Абигайль, – голос судьи был сладок и мягок. – Сама ли Элисбет Хопкинс, ныне Элисбет Улафсон, сказала тебе о том, что убила своего отца?
– Сама, ваша честь. Но она не виновата! Он... он был ужасным человеком, ваша честь! Он был настоящим колдуном, укравшим чужое имя и чужую жизнь!
Лицо судьи брезгливо скривилось, кажется, ему начали надоедать колдовские дела.
– Он мучил Бетти. Он пил ее душу и склонял ко греху... он овладевал ею, как муж овладевает женой.
Абигайль покраснела, зал же затаил дыхание.
– Это она тебе рассказала?
– Да, ваша честь. Она.
– Да, да, ваша честь, – подхватила девица Уильямс. – Она! Рассказала! Я сама слышала! Ужасный человек, ваша честь!
Судья нахмурился и задал следующий вопрос:
– Если все было так, то отчего же она не обратилась за помощью?
– Боялась, ваша честь. Она очень-очень его боялась. И я тоже. Однажды ночью, когда я спала, он явился ко мне и...
