Екатерина Лесина - Слезы Магдалины
Съешь меня.
Выпей меня.
Хочешь узнать правду? Спрашивай. Но губы онемели, и пол с полосатым половиком прыгнул навстречу, обнимая Алену желто-синими руками. Легко лежать. И голоса сверху...
– Не нервничай, к утру прочухается достаточно, чтобы ехать. А там кое-что полегче попробуем. Лучше принеси мой чемодан.
Чемодан-чемодан-чемоданище. Кожаная пасть и галстуки-языки. Щелкает зубами, вещи жрет. И Алену сожрет. Она же теперь маленькая. А все такое странное-смешное. Брюнетка с крючком в губе склонилась, светит в глаза. Трогает веки и губы. Шарит по шее.
Цепочку дернула.
Отдай! Это не твое! Это бабушкино!
Алену не слышат. Ее переворачивают, поднимают, несут.
– Вась, ну мы же договаривались... ты же обещала... она нормальная, поняла бы... помогла... а теперь что? Она ж на нас потом заяву накатает. И Танька...
– Не накатает, – заботливые пальцы убирают волосы с лица. – И про Таньку свою забудь. Зачем она тебе, когда я есть? Смотри, Мишенька, вот из-за этой штучки с камушками нашу жизнь разрушили. Забавно, правда?
И снова пробуждение, и дом, хотя память оборвалась на запертой двери и звонке. Потом пустота, в которой осколками болтаются голоса. Наденька была. Приезжала? Привозила? Это она его привезла. Точно.
А сама? Уехала. Они в ссоре, и Наденька поменяла замок на двери, а потом послала его подальше. Смешная. Почему нет злости? Тоже пропала в пустоте.
Ведьмы украли.
А сейчас почти и нормально. Голова чутка кружится, да взгляды святых угодников на нервы действуют. Поснимать бы их всех. Все равно толку ноль, одно свидетельство собственной ненормальности.
Вместо этого Влад оделся и вышел из дому. С каждым шагом он чувствовал себя все хуже, но до Аленкиной избы добрался, правда, только затем, чтобы убедиться – закрыто.
На лавке под окном восседал черный кот с седыми усами. Встретил Влада он протяжным мявом, потом выгнул спину и зашипел.
– Ухожу, ухожу... только отдышусь. А ты случайно не знаешь, куда она опять подевалась? Я ж ей сказал тут сидеть, а ее опять понесло. Вот придет – шкуру спущу.
Кот одобрительно мяукнул. А Влад подумал, что, вполне возможно, в это самое время с Алены шкуру и спускают. В самом прямом смысле.
– Я ее найду, – пообещал Влад не то коту, не то себе. – До первого мая время есть. До первого мая он ее не тронет, правда?
Кот фыркнул и зажмурился.
Кого Влад обманывает? Найдет он. Обещал помощь, чужими проблемами свои заслоняя, да только ни фига не сделал. С Машкой нормально переговорить не смог. Димыча до конца не проработал. Службу охраны свою если и задействовал, то на треть. Голова-головушка безголовая. Решето на плечах, в котором бродит тесто из беспамятства и безумия. Лечиться ему надо, а не в сыщиков играть...
Машины Влад увидел, когда почти добрался до своей калитки. Передняя почти летела, подпрыгивая на колдобинах дороги и рыская от забора к забору. Широкий нос в хромированном глянце. Высокое днище и ватерлиния глиняных брызг по черным бортам. Сияние покатого лобового стекла. И плохое предчувствие где-то в желудке.
За джипом тянулся второй, чуть помельче и погрязнее. Оба остановились у Владовых ворот. Дверцы распахнулись одновременно, выпуская на волю людей.
Из переднего выбралась рыжая девица в белом полушубке и широкоплечий тип в клетчатом костюме. Красавица и чудовище. Лицо красавицы скрывали зеркальные очки, а макушку чудовища венчала четырехугольная войлочная шапка с помпоном.
Влад решил, что он бредит. И эта мысль несколько успокоила. Бред, по сути, вещь неопасная, и бугаи, появившиеся из второй машины, даже показались вполне симпатичными ребятами.
– Вы ко мне? – на всякий случай Влад решил быть вежливым. – Проходите. Милости прошу. Чувствуйте себя как дома.
Ответить не соизволили. Один из телохранителей приоткрыл калитку, пропуская красавицу. Чудовище шмыгнуло следом. Оно прихрамывало на левую ногу, а в правой руке сжимало сигару.
Влад двинулся за ними. Обогнал девку – показалась знакомой, снять бы очки и в лицо заглянуть. Может, тогда память вернется? Хорошо бы...
– Вас как зовут? Мы знакомы? В последнее время, знаете ли, что-то не то с головой...
Девица шарахнулась, а тип, стянув с головы шапку – лысый он, как коленка, – спросил:
– Он?
Подтвердила:
– Он, – и, подумав, вяло добавила: – Сволочь.
Почему это Влад сволочь? И кто она такая? И этот лысо-клетчатый, разом посерьезневший, буравящий взглядом? Черт, похоже, все-таки не глюки. А значит, он, Влад, кому-то успел крепко насолить.
Девушка меж тем поплотнее запахнула шубку и проворковала:
– Я в машине подожду. Только ты осторожнее, он ведь... ненормальный.
– Разберусь, – рявкнул лысый. Подошел вразвалочку, руку выбросил: пальцы-клещи сжали гортань.
– Ну что, сволочь? Допрыгался?
– Ты кто?
– Я кто? Да так. Знакомый один. Твоей знакомой. Машеньку Свиридову помнишь?
Вот, значит, в чем дело. А Надька ведь предупреждала. Машка, письма, друг... вот он друг, стоит, пышет здоровьем, дышит перегаром. Харю чешет, раздумывая. Что, решить не может: сразу убивать или только по костям пройтись?
– Ты это, чего? К девушке чего привязался, а? Чего она тебе сделала?
Сказать, что Влад ни при чем? Во-первых, не поверят, во-вторых, на хрен.
– Ты псих, да?
И Влад радостно согласился:
– Да.
– Ну так это... того тогда.
Влада отпустили, но лишь для того, чтобы лысому было удобнее бить. Он и ударил, коротко, но сильно. Сбоку добавили и по затылку, сбивая с ног.
– А говорили, что ты был крут, – пинок по спине. – Ты это... совсем того.
Второй пинок. Третий. Ленивые. А в голосе лысого печаль. Проклятье, нужно встать и... нужно ли? Зачем что-то делать, если любые действия лишены смысла?
– Чего? Да ты, паря, полный псих...
Дальше было больно. Влад лежал, подтянув ноги к груди, закрывая голову руками, и молча считал удары. Когда же чья-то рука, вцепившись в волосы, потянула вверх, с раздражением подумал, что могли бы уже успокоиться.
– Хватит с тебя, – подтвердил лысый, вытирая платочком шею. – Ты это, хоть и псих, но я это, прибью, если Машка помрет. Понял?
Потом медленно, как в кино, отвел руку, сжал в кулак и выкинул, целя в лицо. Хрустнуло, потекло.
– Это того, чтоб запомнил. Пошли.
...запомнил? Забыл. Опять забыл. Рыбка над водой взлетает и, сорвавшись с крючка, плюхается в мутное стекло пруда. Брызги в стороны. На штанах зеленый мох. Но тетка не ругается. Она никогда на него не ругается, а смотрит с грустью и обниматься лезет. Прижмет к себе, к урчащему животу, и гладит-гладит-гладит...
– Бедненький...
Почему?
– Пото-пото-потому! – раздается веселое. И карты взмывают веером. – А ты так не умеешь! Не умеешь, и все!
– Дура!
– Сам дурак!
Розовый язык на подбородке, и пятно от варенья на губе. Лица не видно. Влад старается разглядеть, но оно словно уходит в туман.
– Хочешь, я тебе погадаю? Смотри. Раз-два-три. Это на прошлое. А вот тут настоящее. Дама червовая... Ленка, что ли?
– Нет.
– Врешь.
Врет. Ленка. Белый волос тканною волной до самой попы. Личико сердечком, губки бантиком. Розовые шорты и шлепанцы со стразами. Рюкзак тяжеленный, который Влад тащит.
– А это на будущее. Ой, черное все! Смотри-смотри! Видишь? Это смерть! Мамочки... мамочке все расскажу! Все-все-все! Ты меня обидел! Мама...
Бессмыслица. И лица не разглядел. И с Аленкой не помнит чем закончилось.
Вопрос 11: О! Но стоит этому не брезгующему пытками обнаружителю ведьм вырвать слово-другое признания у кого-нибудь из этих глупых, невежественных, косноязычных, нищих созданий, пусть даже этого не услышит никто, кроме него, он запугает ее виселицей, если она будет молчать, и пообещает отпустить ее домой, если она станет говорить, и так вынудит ее признаться в чем угодно.
Ответ: Он не столь плох, как вы думаете, и чтобы вы лучше поняли его характер, откроется здесь всем и объяснит, какие признания (даже если ведьма показывает против самой себя) он никогда не позволяет, полагает лишенными оснований и не заслуживающими доверия, считал таковыми всегда и будет считать впредь.
1. Он полностью отвергает признание ведьмы, если оно вырвано пыткой или насилием; хотя в результате бессонных ночей, «выгуливания» и испытания водой многие пострадали, однако судьи с большим тщанием и прилежанием обследовали всех обвиняемых, дав им предварительно отдохнуть, и сочли их состояние удовлетворительным.
2. Он полностью отвергает признание ведьмы, добытое лживыми обещаниями, как то: «Сознайся, и пойдешь домой, тебя не посадят в тюрьму и не повесят».
3. Он полностью отвергает признание, если в нем говорится о вещах неправдоподобных и невероятных, к примеру, о полетах по воздуху верхом на метле и так далее.
