Михаил Черненок - Ставка на проигрыш
Бирюков вызвал конвойного. Сипенятин, без слов поняв, что в его услугах больше не нуждаются, поднялся. Проходя мимо Реваза Давидовича, с ядовитой ухмылкой посоветовал:
— Не плети тут лапти — больше срок себе намотаешь.
Степнадзе сунул правую руку под пиджак, словно у него внезапно схватило сердце.
— Не могу, дорогой, понять, что в последнее время вокруг меня происходит. Ничего не могу понять!
— Рано или поздно, Реваз Давидович, это должно было произойти, — сказал Антон.
— Клянусь, понимаете, никаких икон никому я не помогал продавать!
— Икона — увертюра, опера — в другом. — Бирюков показал бланк наложенного платежа. — Кто и за что прислал вам эти деньги?
Прежде чем ответить, Степнадзе внимательно посмотрел бланк и лишь после того, когда убедился, что там действительно его фамилия, улыбнулся:
— Это, дорогой, я книги отправлял знакомому товарищу. Мне оплатили их стоимость.
— Отчего перевод поступил на адрес Зарванцева?
— Алик живет в моей старой квартире. Я привык к этому адресу.
Бирюков чуть подумал:
— Зарванцев говорит иное…
— Что именно? — подавшись вперед, спросил Степнадзе.
— Что вы занимаетесь книгами втайне от жены.
— Правильно! — будто обрадовался Реваз Давидович. — Постеснялся, понимаете, признаться в своей слабости.
— На языке юристов такое «стеснение» называется ложным показанием, — строго проговорил Антон.
Степнадзе виновато пожал плечами:
— Прошу прощения, дорогой. В дальнейшем обещаю говорить правду и только правду, как этого обычно требует от свидетелей судья.
— Весь книгообмен вы проводите через Зарванцева?
— По его адресу, — уточнил Степнадзе.
Бирюков встретился с настороженным взглядом Реваза Давидовича:
— С санкции прокурора мы проверили в почтовом отделении поступающую на ваше имя корреспонденцию и установили, что по адресу Зарванцева вам идут только переводы наложенного платежа. За последние два месяца, например, вы получили двадцать три таких перевода. Вам не кажется, что это односторонний книгообмен?
— Не пойму, дорогой.
— Что ж тут не понять? Вы получаете приличный наложенный платеж, но сами ни одной книги не выкупили. Проще говоря, вам их не шлют.
— Было время, слали, когда заказывал.
— У вас сохранились квитанции?
Степнадзе весело расхохотался:
— Дорогой, я никогда не предполагал, что буду объясняться по этому поводу в уголовном розыске. Книгообмен не преступление, а если хотите обвинить меня в спекуляции, то это еще надо прежде доказать! — Лицо Степнадзе внезапно побагровело. — Я возмущен вашей фантазией!
— Возмущаться, Реваз Давидович, не стоит, — спокойно сказал Антон. — Я не предъявляю вам обвинения, а всего-навсего выясняю возникшее подозрение. Как бывший юрист, вы, вероятно, знаете, что ничего противозаконного в этом нет.
Степнадзе недоуменно дернул плечами, вроде бы хотел усмехнуться, но вместо этого спросил:
— На чем основано ваше подозрение?
— На подлинных фактах. И не только проводимый книгообмен нас заинтересовал. Кто из родственников у вас работает в Сухумском педагогическом институте?
— Нет у меня там родственников.
Бирюков передал Степнадзе телеграфные переводы из Сухуми и Ростова. Наблюдая, как Реваз Давидович нахмуренно рассматривает их, заговорил:
— Перевод из Сухуми, очевидно, от женщины, с которой вы беседовали на пляже в Адлере и обещали через своего родственника протекцию ее дочери, поступающей в педагогический институт.
Степнадзе с подчеркнутой невозмутимостью вернул переводы, посмотрел Антону в глаза и огорченно вздохнул:
— Вы очень большой фантазер. Это от молодости, с годами пройдет.
— Пока еще молод — попробую пофантазировать в более крупных масштабах. — Бирюков протянул Степнадзе корешки переводов, полученных на Главпочтамте Зарванцевым. — Это что?..
Пересчитав их, словно игральные карты, Реваз Давидович с удивлением порассматривал почерк и твердо сказал:
— Не получал я этих переводов.
— Подделав почерк и подпись, их получил ваш племянник Альберт Евгеньевич Зарванцев по старому вашему паспорту.
— Этого не может быть.
Антон показал заключение почерковеда:
— Вот, ознакомьтесь.
Степнадзе взял дрогнувшей рукой бланк экспертизы, принялся читать с таким видом, как будто не верил своим глазам. Он перечитал заключение несколько раз, возвратил его Бирюкову и тихо проговорил:
— Алик, Алик… Какой подлец Алик!..
Бирюков сразу же достал перевод, деньги по которому были получены Ревазом Давидовичем:
— А вот эти пятьсот рублей получили вы.
Реваз Давидович отрицательно покачал седой головой:
— Я ничего, дорогой, не получал.
— Есть тоже заключение почерковедческой экспертизы. Против нее возражать трудно, — сказал Антон, показывая другой бланк, официально заверенный экспертом-почерковедом.
Лицо Реваза Давидовича мгновенно стало сосредоточенным. Он внимательно прочитал заключение, затем, вроде бы считая, перебрал почтовые корешки, возвратил их Бирюкову и недоуменно пожал плечами.
— Ничего не могу понять! Как мой старый паспорт оказался у Алика, если я потерял его год назад?! Как Алик мог по моему паспорту получить деньги, если он на тридцать лет младше меня?!.
— Посмотрите на своего племянника, одетого в железнодорожную форму… — Бирюков показал фотографию Зарванцева, выполненную фотороботом.
Впившись взглядом прищуренных карих глаз в снимок, Степнадзе нараспев протянул:
— Ка-а-ако-о-ой подле-е-ец!..
— Хотите послушать, что Зарванцев говорит в своих показаниях?
— Хочу, дорогой, очень хочу!
Антон нажал в столе кнопку и попросил дать воспроизведение магнитофонной записи допроса Зарванцева, затем — Сипенятина.
Реваз Давидович слушал чуть ли не затаив дыхание. Казалось, кроме этой записи, сейчас его не интересует ничто на свете. Правда, иногда на сосредоточенном холеном лице Степнадзе появлялась ухмылочка, иной раз он улыбался, но все это, как приметил Антон, было не настоящим, показным.
Вслед за записью Альберта Евгеньевича почти без перерыва пошла запись показаний Васи Сипенятина, рассказывающего о сговоре против Степнадзе. Реваз Давидович будто окаменел. Только единственный раз, когда Сипенятин сказал, что намеревался в Омске «пришить старика», он коротко взглянул на Антона и сокрушенно покачал головой.
Трансляция закончилась. В кабинете наступила глубокая тишина.
— Как бывший юрист, вероятно, вы разгадали замысел племянника? — спросил Бирюков.
Реваз Давидович сунул руку под пиджак и принялся болезненно тереть ладонью левую половину груди — видимо, сердце у него пошаливало не на шутку. Пауза затягивалась, однако Бирюков не торопил. Наконец Степнадзе глубоко вздохнул и заговорил:
— Признаться, дорогой, давно замечал связь Алика с Ниной, но не мог предполагать, что они не остановятся даже перед убийством. Какие подлые люди… Ох, какие подлые!..
— С ними мы разберемся, а сейчас давайте выясним ваше дело, — сказал Бирюков.
— Простите, дорогой, не понял…
— Постараюсь объяснить… — Антон показал переводы, полученные на «до востребования». — Таких денег, как говорит Сипенятин, за голубые глаза не присылают. Это взятки за протекции поступающим в вузы. Мы только начали проверку и уже столько обнаружили. А если поищем месяц, два?..
Степнадзе не проронил ни слова, и Бирюков вынужден был продолжить:
— Я вовсе не случайно раскрыл перед вами тайну следственного портфеля. Ваша юридическая практика должна вам подсказать, что улики против вас очень веские и дальнейшее раскрытие преступления зависит только от времени. Сумма полученных взяток, по всей вероятности, будет, говоря юридическим языком, в особо крупных размерах, и вы без моей подсказки должны представлять величину ответственности…
— Это не взятки. Я никому никаких протекций не оказывал, — вдруг перебил Степнадзе. — Деньги слали сумасшедшие люди. Дураки, понимаете, слали!
— Что-то многовато сумасшедших получается, — с иронией сказал Бирюков.
— Их сотни! Тысячи!
— И все шлют вам деньги?
Реваз Давидович колебался всего несколько секунд.
— Всех дураков охватить невозможно, — с усмешкой проговорил он. — Понимаете, я не оказывал протекций, я только обещал их.
— За что же вам платили?
— За обещания… — Степнадзе наигранно хохотнул, но тут же заговорил серьезно: — Трудно в это поверить, однако, чтобы вы, дорогой, не тратили сил впустую, скажу: я не взяточник. Мои действия можно квалифицировать как мошенничество. Да, да! Статья сто сорок седьмая Уголовного кодекса РСФСР. В поездах, на пляжах, в институтах и университетах я знакомился с родителями абитуриентов, оставлял им свой адрес и обещал протекцию, но не делал ничего! У меня нет ни влиятельных родственников, ни знакомых, но я помню фамилии, имена и отчества ректоров почти всех вузов, знаю множество фамилий деканов и председателей приемных комиссий. Ни один из них ни разу не видел меня в глаза, тем не менее они были моими «знакомыми»… Из ста абитуриентов, будет вам известно, шестьдесят-семьдесят, как правило, успешно сдают приемные экзамены. Им не надо протекций, но сердобольные мамы и папы, переговорив со мной, считали, что зачисление в вуз не обошлось без моего участия, и на радостях слали деньги…
