Марио Пьюзо - Арена мрака
Получался такой высоченный кузов гнилья. Так что нынешняя работа – просто прелесть. А там, летом ли, зимой ли, мы работали молча – ничего интересного, сами понимаете. – И он широко ухмыльнулся.
Моска подумал: ну и сукин же ты сын! Этот парень ему почему-то понравился, хотя он и почувствовал, что тот изо всех сил старается к нему подлизаться.
– А я люблю поболтать, – продолжал немец, – так что мне моя работа на фронте не нравилась. Не то что здесь – тут одно удовольствие.
Сиди рядом с женщиной – она в крик, а я ей: кричи, кричи, все равно никто не услышит. Когда они плачут, как ваша жена, я говорю: плачь, плачь, легче станет. У кого есть дети, те должны привыкнуть к слезам. Это моя шуточка. Я никогда не повторяюсь. Я всегда им рассказываю что-нибудь новенькое и никогда ничего не выдумываю Так, говорю с ними, только лишь бы им не было одиноко. Словно я ихний муж.
Моска прикрыл глаза:
– Почему плакала моя жена?
– Слушай, это же чертовски больно! – Немец постарался изобразить укоризну, но ему удалось только состроить добродушную гримасу, словно сама фактура его лица не позволяла ему принять иное выражение. – Она плакала от боли, но это ничего: ты бы видел, какая она была счастливая.
И я тогда подумал: вот счастливчик ее муж. Я ей этого не сказал, я просто не мог ничего тогда сказать. Я вытер ей лицо влажным полотенцем – она из-за схваток сильно вспотела и здорово наплакалась. Но, когда она выходила из моей «санитарки», она мне улыбнулась. Да нет, с ней все было в ажуре, мне и не понадобилось ей что-то там рассказывать.
Сзади раздался стук в оконное стекло, шофер обернулся, медсестра подавала ему знаки, приглашая зайти. Немец ушел, и через несколько минут оба водителя вышли на улицу. Немец пожал Моске руку:
– Ну, всего! Не забудь про наши сигареты, когда приедешь сюда снова.
Они забрались в санитарную машину и медленно поехали к главным воротам.
Моска снова закрыл глаза, откинулся назад и под согревающими лучами июньского солнышка задремал. Когда он проснулся, ему показалось, что он спал довольно долго, даже со сновидениями. За спиной опять стучали по стеклу. Он обернулся и увидел, что его зовет сестра.
Она сказала ему, на какой этаж и в какую палату идти, и он пулей взлетел на третий. Подойдя к палате, он увидел в коридоре длинный стол на колесиках, на столе лежали в рядок около двух десятков белых сверточков, которые издавали оглушительный ор. Один из этих сверточков был его сын, и он стал заглядывать им в личики. Из палаты вышла сестра и собралась укатить стол.
– Вы можете войти, – сказала она ему.
Он толкнул дверь и вошел в просторную квадратную палату с зелеными стенами, где стояло шесть кроватей. Среди лежащих в палате женщин Геллы он не увидел. Но потом в углу он заметил кровать настолько низкую, что она была почти вровень с полом.
Она лежала на спине с открытыми глазами, смотрела на него и была такой красивой, какой он ее никогда прежде не видел. Ее губы были красные, цвета крови, а лицо белое, как простыня, с двумя розовыми пятнами на щеках. Глаза ее сияли, и если бы она не была столь непривычно безжизненна и неподвижна, трудно было предположить, что лишь несколько часов назад она произвела на свет дитя. Не забывая о присутствии чужих людей, он подошел к ней, наклонился и собрался поцеловать в щеку, но она повернула голову, и его губы встретились с ее губами.
– Ты рад? – прошептала она. Ее голос был хриплым, словно она сильно простудилась.
Моска улыбнулся и молча кивнул.
– Он такой красивый и такой волосатенький, – прошептала она. – Как ты.
Не зная, что сказать, он стоял и удивлялся, почему все, что произошло, доставляло ей такую радость, а его совершенно не трогало.
Вошла сестра и сказала:
– Все, на сегодня хватит, пожалуйста, вы можете приехать завтра в часы для посещений.
Моска склонился над Геллой и сказал:
– Завтра приду, ладно?
Она кивнула и повернула к нему щеку, чтобы он ее поцеловал.
В коридоре сестра спросила, не хочет ли он посмотреть на ребенка, и они пошли к стеклянной стене в конце коридора. У стены стояло несколько мужчин. Они смотрели через стекло на новорожденных, которых по очереди поднимала и показывала разбитного вида няня, явно получавшая удовольствие от этих манипуляций, как и от реакции счастливых пап. Она открыла крошечное окошко в стеклянной стене, и сестра сказала ей: «Ребенок Брода». Няня ушла и вернулась с маленьким свертком. Она откинула полог с личика и гордо подняла ребенка над головой.
Моска был потрясен уродством этого существа. Он впервые в жизни видел новорожденного.
Все личико было в морщинах, крошечные черные глазки почти закрыты, но все равно метали злобные взгляды на окружающий враждебный мир, а над его головой, напоминая драную шаль, топорщились клочки черных волос, словно у какого-то дикого животного.
Рядом с Моской маленький лысый немец восторгался другим ребенком, которого через стеклянную стену показывала ему другая няня. Моска с облегчением увидел, что и тот ребенок мало чем отличается от его собственного. Немец воркующе восклицал:
– Ох, какой миленький, какой махонький! – и причмокивал при этом и корчил страшные гримасы, пытаясь добиться какого-нибудь ответного жеста от новорожденного. Моска с изумлением наблюдал эту сцену, потом стал вглядываться в своего ребенка, пытаясь испытать хоть какие-то эмоции, и подал няне знак, чтобы она унесла сверток обратно. Няня одарила его долгим свирепым взглядом – ведь она нетерпеливо ждала проявления его отцовских чувств.
«Пошла-ка ты на… няня», – подумал Моска.
Он сбежал по лестнице и пошел по территории госпиталя к воротам. Он увидел, как Лео медленно пробирается на джипе сквозь толпу выходящих из ворот немцев. Он остановился около джипа, перешагнул через свернутый брезентовый верх и спрыгнул на переднее сиденье. Он увидел на коленях у Лео огромный букет цветов, и, когда их холодный терпкий аромат ударил ему в ноздри, он вдруг успокоился и почувствовал себя счастливым.
Когда они наконец встретили Эдди в «Ратскелларе», тот был уже пьян. Он сказал Моске:
– Почему ты, сукин сын, не позвонил? Я заставил Инге названивать в госпиталь, и мне все сказали. Потом звонила твоя хозяйка, я и ей все рассказал.
– О боже, я забыл! – сказал Моска с глупой улыбкой.
Эдди обхватил его за плечо:
– Поздравляю! Сегодня мы это дело отметим.
Они поужинали, а потом пошли в бар.
– Ну, кто заказывает выпивку – мы или Уолтер? – спросил Лео, словно от этого многое зависело. Эдди обвел всех отеческим взглядом:
– Сегодня за все плачу я. Насколько я знаю Уолтера, от него даже сигары не дождешься.
Взгляните на это печальное лицо!
– Господи! – сказал Моска. – Да как же я могу чувствовать себя счастливым отцом, если мы еще не женаты. Ребенка там даже называют по фамилии Геллы. Ну и дураком же я себя ощущал. Я уж даже решил сразу подать заявление.
– Ну вот, – сказал Эдди. – У тебя еще впереди три месяца. А потом, спустя месяц после свадьбы, можете отправляться в Штаты. Ты что же, хочешь бросить эту халяву?
Моска поразмыслил над его вопросом.
– Думаю, я смогу все бумаги оформить, но с браком повременить. Я просто хочу, чтобы все было на мази. Так, на всякий случай.
– Это ты можешь, – согласился Эдди. – Но ведь рано или поздно тебе придется возвращаться.
Теперь, когда Миддлтоны отвалили, где ты будешь доставать нормальную еду для жены и ребенка? – он пристально поглядел на Моску. – Ты уверен, что тебе надо возиться с бумагами? Ты что, уже готов к отправке домой?
Моска обратился к Лео:
– А как ты? Уже решил куда – в Палестину или в США?
– Мне и здесь неплохо, – сказал Лео. И подумал о профессоре. – Но скоро придется принимать решение.
– Тебе надо ехать со мной, – сказал Моска. – Ты можешь первое время пожить вместе с нами.
То есть если я найду жилье.
Эдди спросил с любопытством:
– А что ты будешь делать в Штатах?
– Не знаю, – сказал Моска. – Думаю, может; пойду в колледж. Я же необразованный: пошел в армию прямиком из школы. – Он усмехнулся. – Вы не поверите, но я отлично учился. Но все же решил пойти в армию. Эдди, ты же знаешь почему, ты же сам мне вкручивал мозги, когда мы с тобой тянули солдатскую лямку. А теперь я хочу понять, что вообще происходит. – Он помолчал, пытаясь найти правильные слова. – Иногда мне хочется взять пулемет и крушить все вокруг, но я сам не знаю, кого надо крушить. Иногда кажется, что меня несет прямиком в западню. Как теперь.
Только я хочу что-то предпринять – бац! – нельзя.
Не позволяют. А ведь это мое личное дело. Я вот, к примеру, не могу жениться на немке. Ну ладно, я-то понимаю, почему армейские против этого. Мне наплевать на фрицев, но вот тут ничего не могу поделать. Ну, ладно,… с ним! – И он выпил.
![Юрий Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/165945/165945.jpg)