Марио Пьюзо - Арена мрака
Они проснулись на рассвете и отправились в долгий путь до Бремена, вступая в разговор лишь по необходимости. Дневное солнце уже начало клониться к западу, когда они въезжали в предместья Бремена, и Лео вскоре притормозил у дома, где жил профессор.
Лео специально заставил мотор зареветь, чтобы не слышать слов благодарности старика, и быстро уехал. Он замерз, устал, но спать ему не хотелось.
Он поехал через весь город, мимо полицейского управления, потом по Шваххаузеру и свернул на Курфюрстеналлее. Он медленно ехал по извилистой длинной улице, обсаженной деревьями, и солнце и свежий ветерок освежили его. Подъехав к офицерскому общежитию, он снял ногу с педали газа и въехал на тротуар так, что левые колеса джипа остались на мостовой, а правые – на тротуаре. Он стал подгонять машину к дереву, но джип двигался быстрее, чем ему казалось, и от толчка в ствол его голова дернулась назад. Он чертыхнулся, откинулся на спинку и закурил, потом дал три сигнала.
Окно распахнулось, но вместо Геллы на улицу выглянула фрау Заундерс.
– Фрау Моски нет. Ее утром увезли в госпиталь. Преждевременные роды.
Лео от неожиданного известия даже привстал.
– Как! С ней все в порядке?
– Все отлично, – ответила фрау Заундерс. – Родился мальчик. Роды прошли удачно. Герр Моска сейчас там.
Лео не стал ей ничего говорить, развернулся и помчался в городской госпиталь. По пути он остановился у офицерского клуба и дал немцу-привратнику пачку сигарет за большой букет цветов, который тот нарвал для него в саду.
Глава 16
Моска услышал, как из соседнего кабинета Инге зовет его к телефону. Он вошел и взял трубку.
– Герр Моска, это фрау Заундерс. Час назад вашу жену увезли в госпиталь. По-моему, у нее начались роды.
Моска помолчал, оглянувшись на Инге и Эдди, словно они могли подслушать его разговор.
Но они оба были поглощены работой.
– Но ведь это на две недели раньше срока, – сказал Моска и увидел, как Эдди и Инге тотчас оторвались от бумаг и взглянули на него.
– Это роды, – повторила фрау Заундерс. – Сегодня утром, когда вы ушли, у нее начались схватки. Я позвонила в госпиталь, и за ней прислали санитарную машину.
– Хорошо, – сказал Моска. – Я еду.
– Позвоните мне, когда что-нибудь выясните, – попросила фрау Заундерс.
– Обязательно, – ответил Моска, и, прежде чем он положил трубку, фрау Заундерс добавила:
– Она просила вам передать, чтобы вы не волновались.
Эдди Кэссин поднял брови, когда Моска сообщил ему новость, позвонил в гараж и вызвал машину.
Когда подъехал джип, Эдди сказал:
– Встретимся в «Ратскелларе» за ужином, если сможешь приехать. И позвони мне, если что-нибудь понадобится.
– Может быть, это еще не роды, – сказал Моска. – Она большая паникерша.
– Она молодец, – сказал Эдди уверенно. – Конечно же, она рожает. Иногда это случается.
Я уже через все это прошел, – он пожал Моске руку и заключил:
– Считай, тебе повезло.
По пути в город Моска стал по-настоящему нервничать. Внезапно он испугался, что она неизлечимо больна, и попросил шофера:
– Скорей!
Шофер возразил:
– У меня инструкции. Я знаю правила дорожного движения.
Моска бросил шоферу полную пачку сигарет на колени. Джип с ревом понесся быстрее.
Городской госпиталь занимал несколько кирпичных зданий в большом парке с множеством тропинок и зеленых лужаек. Парк был окружен железным забором, увитым плющом, который скрывал колючую проволоку. Вдоль всего забора на равном расстоянии друг от друга виднелись железные калитки. Но главный въезд для посетителей был широким, и сквозь ворота свободно могли проехать даже грузовики. Джип въехал в главные ворота и медленно двинулся по аллее, осторожно огибая бредущих немцев.
– Узнай, где родильное отделение, – попросил Моска шофера.
Джип остановился. Шофер перегнулся через дверь и спросил у проходящей мимо медсестры дорогу, потом отпустил тормоз. Моска откинулся на спинку сиденья и, пока они медленно колесили по территории госпиталя, уговаривал себя успокоиться.
Теперь он попал в немецкий мир. Тут не было ни военных мундиров, ни знаков различия, ни армейских машин – кроме той, в которой они ехали. И вокруг были одни враги – их одежда, их речь, их походка. Вся здешняя атмосфера была вражеской. Из окна джипа он видел на заборе железные колючки, ощетинившиеся на внешний мир. Здание родильного отделения стояло около забора.
Моска вошел в кабинет, где сидела пожилая медсестра. У стены рядом с ее столом стояли двое в американских военных комбинезонах, но в вермахтовских фуражках с высокой тульей. Это были водители санитарных машин.
– Я ищу Геллу Брода, она поступила сегодня утром, – сказал Моска.
Медсестра раскрыла регистрационную книгу.
На какое-то мгновение Моска испугался, что она сейчас скажет: «Нет» – и его страхи оправдаются.
Но она посмотрела на него и улыбнулась:
– Да. Подождите, я сейчас узнаю.
Пока она разговаривала по телефону, один из водителей обратился к Моске:
– Мы ее привезли, – и оба улыбнулись ему.
Он вежливо улыбнулся им в ответ и понял, что они ждут от него сигарет в знак благодарности.
Моска полез в карман, но оказалось, что он отдал водителю джипа последнюю пачку. Он пожал плечами и стал ждать, что скажет медсестра.
Она положила трубку.
– У вас мальчик.
Моска нетерпеливо спросил:
– С моей женой все в порядке? – И сразу смутился, услышав, что он произнес слово «жена».
– Да, конечно, – ответила сестра. – Если хотите, можете подождать здесь и через час вы ее увидите. Она сейчас спит.
– Я подожду, – ответил Моска.
Он вышел на улицу и сел на деревянную скамейку у входа.
Кирпичная стена была вся увита плющом. Он чувствовал аромат цветов из сада, терпкую сладость, смешанную с красноватым сиянием полуденного солнца. Медсестры и врачи в белых халатах сновали взад-вперед по зеленой траве лужаек и входили в красное кирпичное здание. Все вокруг было чисто, опрятно, нигде на земле не было видно свежих шрамов войны. Прозрачный воздух наполнился чириканьем недавно родившихся птенцов и звоном невидимых насекомых. Его охватило ощущение полного покоя, тихого благополучия, словно железный забор наглухо отгородил этот клочок земли от шума, грязи и смрада разрушенного города.
Из здания вышли оба водителя санитарной машины и подсели к нему. Эти сволочи не отстанут, подумал Моска. Ему смертельно хотелось курить.
Он повернулся к одному из них и спросил:
– Есть закурить?
Они оторопели, у того, кого он спросил, буквально челюсть отвалилась. Моска усмехнулся:
– У меня с собой нет. Я оставлю для вас пару-тройку пачек, когда еще раз приеду.
Шофер вытащил из кармана темную пачку немецких сигарет и протянул Моске со словами:
– Если хочешь такую, то…
Моска закурил и, сделав одну затяжку, закашлялся. Оба водителя захохотали, и тот, кто дал ему сигарету, сказал:
– К ним надо привыкнуть.
Но после первой неудачной затяжки сигарета показалась Моске даже приятной. Он откинулся на спинку скамейки и подставил лицо лучам полуденного солнца. И только теперь почувствовал усталость.
– Как она себя чувствовала, когда вы ее везли? – спросил он с закрытыми глазами.
– Нормально, как все, – ответил шофер, давший ему закурить. На лице у него было добродушное выражение: эта вечная полуулыбка, похоже, никогда не слезала с его губ. – Мы их сотнями возим, так что не беспокойся.
Моска открыл глаза и взглянул на него.
– Не слишком-то приятная работа – возить каждый день женщин, которые кричат и стонут. – И почувствовал отвращение к обоим только за то, что те видели несчастную, беспомощную Геллу и что на какое-то время она стала добычей их рук.
Водитель ответил:
– Нет, очень даже здорово возить людей, которые издают какие-то стоны. На фронте я работал в похоронной команде. Мы ездили на грузовике по полю и собирали убитых. Зимой трупы совсем были закоченевшие, так что приходилось складывать их, как поленья, ровными штабелями.
Иногда удавалось чуть согнуть им руки и зацеплять за согнутые руки соседей, чтобы они не рассыпались, когда штабель получался слишком высоким.
Другой шофер встал со скамейки и скрылся в дверях.
– Он уже наслышался этих рассказов, – пояснил немец. – Он служил в люфтваффе, летал на бомбовозах. Ему кошмары снились неделями. Да, так вот я и говорю… Летом было просто ужасно.
Ужасно! До войны я упаковывал фрукты, в ящики – может, поэтому-то меня и направили в похоронную команду. Я складывал в ящики апельсины, импорт там всякий, и часто попадались гнилые, поэтому приходилось их перебирать и заново упаковывать. Гнилые я бросал в мусорный ящик и уносил домой. Так вот летом то же самое происходило с мертвецами. Они были полусгнившие, осклизлые, и их приходилось класть друг на друга.
![Юрий Кларов - Пять экспонатов из музея уголовного розыска [с иллюстрациями]](/uploads/posts/books/165945/165945.jpg)