Анатолий Безуглов - Следователь по особо важным делам
— Следователь по особо важным делам при Прокуратуре РСФСР.
Надо было видеть, с какой резвостью упорхнула она за обитую дерматином дверь.
Через мгновение оттуда появился сам хозяин кабинета и, пропустив вперёд, любезнейшим образом устроил меня в кресле у стола.
— Слушаю вас, товарищ следователь… — начальник отдела сельского строительства присел рядом на стул.
— Собственно, — сказал я, — меня попросили доставить к вам бумагу. Так сказать, по пути, оказией… — И протянул ему листок.
Он пересел на своё место во главе стола.
— А какие претензии у товарища Мурзина? — с опаской спросил начальник отдела. — Мы его заявки по мере сил удовлетворяем. Но сами понимаете, фондов не хватает.
По лимиту приходится иной раз отказывать…
— Да никаких претензий, — сказал я. — Просто просили передать. Я, понимаете, в район ехал. Вот и все.
— Значит, шифер. Если просят, надо людям помочь… — Он поставил на заявке свою резолюцию, нажал кнопку звонка.
В кабинет вошла секретарша.
— Колотова срочно ко мне.
Девушка замялась:
— Ушёл.
— Тогда Лившица, — нетерпеливо приказал начальник отдела.
— Вы же сами послали его на базу.
— Мог бы уже вернуться. — Он недовольно постучал карандашом по столу. Потом повернулся ко мне: — Сами понимаете, конец рабочего дня. Но передайте товарищу Мурзину, что все будет в порядке. Пусть завтра переводит деньги и может забирать. А я лично прослежу, чтобы не было задержки. Знаете, у нас отдельные товарищи любят поморочить голову…
— Благодарю вас. Извините, что оторвал от дел.
— Какие могут быть разговоры! Вот наше дело, — он потряс в воздухе мурзинской заявкой. — Помогать хозяйствам…
И проводил меня до самого порога.
Меня мучил вопрос: кого видел Болот Кыжентаев на кухне Залесских? Кто он, человек, сидевший за столом в куртке и соломенной шляпе?
Куртка и шляпа… Это очень много и очень мало. Человек сидел один. В каком он был состоянии? Размышлял, переживал, может быть, читал… Удивительно, мальчик запомнил такую деталь, как застёжки-молнии, а лица не заметил. Странно…
Я поинтересовался у коменданта Тони, не имел ли Данилов-Савчук куртки и шляпы. Она помнила, что обычно он носил полосатую шёлковую трикотажную тенниску, пиджак и кепку. Но у других ребят-строителей куртки были.
А у бригадира — соломенная шляпа. Зная артельную жизнь, можно было предположить, что Данилов позаимстковал на один вечер у кого-нибудь куртку и шляпу. В этом ничего невероятного нет.
Мои подозрения по поводу него усилились после того, как пришёл ответ из Томской прокуратуры. Из показаний студентов, которые работали летом в совхозе на строительстве, выходило, что Данилов влился в бригаду уже на месте, в Крылатом. Причину, почему он приехал на заработки именно в «Маяк», никогда не объяснял. Особенно в компанию никому не набивался, но и не сторонился, когда студенты устраивали общие гулянки. Ночевал в школе, где строителей определили на жительство. За исключением двух или трех раз. Последний раз отсутствовал за десять-двенадцать дней до гибели Залесской. По обыкновению, никто из ребят не интересовался, где Данилов проводил ночь. Над ним шутили, говорили, что, вероятно, тут замешана какаянибудь девица. Он не отпирался, хотя и не подтверждал.
В ночь с восьмого на девятое июля, когда произошло убийство, пришёл поздно, часов в двенадцать, вымокший и слегка навеселе. Студенты только что сами возвратились из клуба, где по случаю субботнего дня Ципов проигрывал магнитофонные записи модных танцев. Данилов взял гитару и стал играть. Его товарищи по бригаде попросили прекратить: всем поутру рано вставать на работу. Он сказал:
«Тоска смертная, даже душу нечем согреть». И улёгся спать. На следующий день, когда студенты вернулись ,с работы, Данилова не было. Больше он не появлялся.
Помимо его поведения в день убийства Залесской я обратил внимание ещё на две детали. У бригадира строительной бригады был штык от австрийской винтовки, который он использовал вместо ножа для резания хлеба, колбасы и вскрытия консервных банок, Данилов несколько раз просил подарить ему этот штык, в крайнем случае продать или обменять на что-нибудь. Но бригадир так и не согласился.
Второе. Участвовать в районном смотре Данилов отказался категорически. И только после того, как Залесский долго упрашивал его и пообещал помимо вечеринки для всего ансамбля (за выступление в районе) выставить лично ему две бутылки водки, Данилов уступил.
По словам самодеятельных артистов, Данилов хорошо пел песни под гитару.
Из материалов, полученных из Прокуратуры Казахской ССР, мне было известно, что Данилов имел судимость, отбыл срок в колонии, где тоже участвовал в художественной самодеятельности. Мотивы убийства официантки оставались невыясненными. Данилова-Савчука видели с ней раза два. Близким знакомым он ей не был.
Схожая ситуация. Может быть, психически ненормальный, маньяк?
Но пока его не нашли. Да и мы с Серафимой Карповной не имели прямых улик, подтверждающих причастность Данилова-Савчука к гибели Залесской.
Стараниями Североозерского РОВДа было установлено, что его видели возле автовокзала 9 июля. Дальше следы опять терялись. Страна наша так велика и столько в ней дорог — автомобильных, водных, воздушных, что он мог находиться где угодно. В тундре, в горах, на море, в тайге, в степи. Или, что тоже вероятно, где-нибудь рядом.
Да, личность Данилова-Савчука оставалась у меня на подозрении.
В последнее время я все чаще и чаще вспоминал наш разговор с Иваном Васильевичем. Особенно слова Шейнина. Не знаю, предполагал ли мой бывший начальниц, что я попаду, и довольно скоро, в ту самую ситуацию, когда мне потребуется выдержка, изобретательность и воля. Дело Залесской пока что приносило только неожиданности. Я им занимался уже более двух месяцев, а истина все ещё находилась под семью замками… Конечно, до отчаяния не дошло и руки у меня не опускались. Но слишком много загадок. Собранные сведения пока не выстраивались в цельную картину. Дело виделось пока что грудой наваленных в кучу событий и фактов. Оставалось одно: искать, думать, проверять одну догадку за другой…
…Наконец речушку Чарысуйку, протекающую недалеко от Крылатого, прочно сковало льдом. В полыньях женщины полоскали бельё. Когда-то я был «моржом».
Мои миндалины не шалили, и я позволил себе раза два искупаться в ледяной воде. Это видели пацаны, катавшиеся на санках с пригорка, и вскоре молва о чудачествах московского следователя расползлась по всему совхозу.
Савелии Фомич как-то заметил мне, что не следует этого делать. И не по соображениям здоровья, а так… ещё взбредёт кому-нибудь в голову написать куда следует… Я высказал старику, что ничего предосудительного в моем купании нет. Он вздохнул и произнёс,
— Глядите сами, Игорь Андреич, я только предупредил. Вот вы и без шапки ходите…
Больше мы на эту тему не говорили. Вскоре после этого я обнаружил на своей кровати в совхозной гостинице чтото завёрнутое в газету. Мягкое. Развернул. Мохнатая шапка-ушанка из серого кролика. Рассмотрел со всех сторон.
Ни штампа фабрики, ни ярлычка с ценой. Не хватало мне ещё получать анонимные подарки…
Я тут же позвал Савелия Фомича. Он зашёл ко мне с несколько виноватым видом, но в то же время довольный.
— Чья это шапка? — спросил я у него.
— Не обижайте старика, Игорь Андреич, от всей души…
Для вас старался…
— Я не могу принять подарок, — сказал я сурово.
— Так ведь не покупная. Сам шкурки выделывал.
А моя старуха сшила. Гляжу, как вы по морозу с непокрытой головой ходите, аж жалко смотреть. Вот, думаю, надо сообразить шапку. В магазине такую не купите.
— За внимание спасибо. — Я снова завернул ушанку в газету и вручил сторожу. — Но прошу больше мне ничего не дарить. Иначе обижусь всерьёз…
Савелий Фомич смутился. И вышел с таким огорчённым видом, что мне стало жаль старика. Я подумал даже: может быть, зря обидел его. Он мне вроде не подчинённый, по делу не проходит даже свидетелем. С другой стороны, в деревне ничего не утаишь. Хватит с меня истории с приездом Нади.
Старик действительно больше ничего не дарил. Я вскоре забыл об этом случае, потому что еше больше закрутился в работе.
Вызывал ещё раз Завражную. Она заметно пополнела.
И теперь уже меньше обращала внимания на свой глаз, почти не пыталась скрыть недостаток. Держала она себя раскованно, спокойно. Передо мной сидела совсем другая женщина, чем та, которую я впервые увидел в кабинете заведующей детским садом. Беременность преобразила её.
— Маша, меня интересует вот какой вопрос. Дней за десять — двенадцать до гибели ничего не изменилось в поведении Ани?
— Как будто нет.
— Может быть, она была чем-то расстроена?
