Анатолий Безуглов - Следователь по особо важным делам
— Какой он из себя хоть? — спросил он.
— Среднего роста, тёмные волосы, вьются. На безымянном пальце левой руки наколка-кольцо, — перечислял я приметы Данилова.
Главный инженер вытирал лоб платочком. У него было жарко. Да я еше насел…
— Данилов, Данилов. Федор, говорите?
— Федор.
— Студент, говорите?
— Данилов не студент.
— Тьфу, забыл. — Наконец он не выдержал, поднял телефонную трубку: — Тонь, зайди ко мне. — А мне пояснил: — Комендант.
В кабинет вошла молодая женщина. В меховой безрукавке и в валенках.
— Тоня, вот товарищ следователь интересуется… Студентов в школе ты размещала?
— Я, — испуганно посмотрела она на меня. — Но они не жаловались. Выдали раскладушки, одеяла… С простынями было хуже…
— Не то, — поморщился главный инженер. — Ты такого Данилова не помнишь? Ну, Федьку, чёрный, курчавый… На руке кольцо…
— Наколка в виде кольца, — уточнил я.
— Помню, — обрадованно закивала женщина. — Как же не помнить! Только он попрежь студентов рассчитался и уехал.
— Вот видите! — повернулся ко мне главный инженер. — Мы всех работников знаем. Временный или постоянный, а учёту подлежит… Тонь, ты скажи прямо, что это за птица Федька Данилов? — снова обратился он к своей подчинённой.
— Только честно…
— Простите, — сказал я ему, — не буду вас отвлекать от дел. А мы побеседуем у меня.
— Пожалуйста,"пожалуйста, — с готовностью согласился он.
Комендант Тоня имела хорошую память.
— Вообще-то, он парень не шибко примечательный. Тихий из себя. Что ему ни сделаешь, все хорошо. На гитаре играл. Наш артист, то есть завклубом, из студентов какойто ансамбль составил. Да вы спросите Ципова. Они по вечерам в клубе собирались.
— И Данилов?
— Он тоже в этой компании. Пели — прямо за душу брало.
— Когда он уехал?
— Рассчитался и уехал.
— Сразу?
— Нет, — произнесла комендант уверенно, — дня дватри ещё болтался в совхозе.
— Итак, — уточнил я, расчёт Данилов получил шестого июля, и вы говорите, что после этого он находился ещё несколько дней в Крылатом.
— Находился.
— Попробуйте вспомнить точнее. Вы выдавали ему постельные принадлежности?
— Обеспечили, а как же. Матрац, подушка, банковое одеяло…
— Когда он их сдал?
— Этого сказать не могу. Как раз история с воспитательницей случилась. К строителям я не заглядывала несколько дней. Потом ещё Емельян Захарыч взбучку дал за питание на полевых станах… В общем, все грехи на Тоню…
О Данилове и забыла. Поинтересовалась, правда, через недельку. Уехал, говорят. Ну, уехал так уехал. Постелька его свёрнутая лежит в уголке. Словно и не было человека…
После разговора с комендантом я дал задание Ищенко подробней разузнать о тихом, малозаметном парне, работавшем со студенческой бригадой. В Томск полетело отдельное требование с просьбой допросить ребят, которые строили летом в совхозе коровник. В тот же день я пригласил к себе через участкового инспектора Линёва киномеханика Ципова. Он также охарактеризовал Данилова-Савчука как ничем не примечательного человека. Ещё я выяснил, что по просьбе Залесского несколько ребят, в том числе и Данилов, ездили в район на смотр сельской художественной самодеятельности. В маленькой комнатке заведующего клубом висела грамота районного комитета комсомола и отдела культуры райисполкома, которой был награждён вокально-инструментальный ансамбль «Ритм» совхоза «Маяк».
Награда, полученная на районном смотре, была «обмыта» в доме Залесских всеми участниками выступления.
Я решил съездить в район. Во-первых, форсировать через прокуратуру проверку данных о Данилове-Савчуке, а заодно познакомиться с Юрием Юрьевичем, инспектором отдела культуры райисполкома. Он был на вечеринке, устроенной у Коломойцева после «вернисажа», и у Залесского после возвращения ансамбля «Ритм» с грамотой райкома комсомола.
Зашёл к Мурзину попросить машину. Он что-то подсчитывал, щёлкал костяшками счётов, листал документы, подшитые в нескольких папках-скоросшивателях.
— Трудимся? — спросил я.
— Работаем. — Емельян Захарович минут пятнадцать отчитывал кого-то по телефону, казалось забыв о моем присутствии. Положив трубку, он сказал: — У вас в городе как: что-нибудь возникает — начинают обдумывать, согласовывать, прикидывать. Одним словом, решать. Верно я говорю? А у нас решать некогда. Нам надо действовать. Земля ждать не может. Задержался хоть на один день с уборкой — хана дело. Ей, пшеничке, наплевать, есть у Мурзина запчасти, для техники или нет. Или, возьмём, подходит зима. Вот-вот снег ляжет. А коровник не покрыли. Это я к примеру. Мурзин опять же должен не решать, а крыть коровник. Скотине не объяснишь, что фондов нет и другое прочее. Верно я говорю? Так и крутимся. Вы по делу?
— Машину бы мне, до района, — сказал я. После таких слов было не очень удобно его просить.
— Пожалуйста, Игорь Андреевич, берите. — Он вдруг сам замялся: — Хочу одну штуку вас попросить, раз уж вы в районе будете.
— Ради бога, — сказал я.
— Пустяк. Отдать одну бумагу. И все дело.
— О чем разговор.
— Ну вот и хорошо. Спасибо вам заранее. — Он протянул мне сложенный пополам листок. — В отдел сельского строительства. Заявка на шифер. Весной надо коровник крыть, а нечем. Готовь сани летом… Верно я говорю?
— Мне нетрудно. С удовольствием выполню ваше поручение.
В Североозерске я первым делом связался со следователем по особо важным делам при Прокуроре Казахской ССР и попросил его по возможности выслать мне копии некоторых документов по делу Данилова-Савчука.
Потом я направился в райисполком, потому что он был в соседнем здании. Весь отдел культуры располагался в одной большой комнате. И почти все его сотрудники, я не знаю, сколько их числилось по штату, отсутствовали. Через канцелярию мне удалось найти инспектора Юрия Юрьевича. Инспектор действительно выглядел очень молодо. Но я специально называл его по имени-отчеству, а не по фамилии, что он принимал как должное.
Остренький носик, волосы на пробор, маленький круглый подбородок, торчащие уши, очки. Ни дать ни взять — старшеклассник-зубрила.
Я начал разговор о Залесском.
— Хороший организатор, с перспективой, — отозвался о нем Юрий Юрьевич. — Вот два примера. Проработал завклубом меньше полгода, а провёл два таких интересных мероприятия, — как выставка самодеятельного художника и организация вокально-инструментального ансамбля… Заметьте, с выходом в районную прессу. О выставке Коломойцева писала наша газета. А ансамбль «Ритм» получил от райкома комсомола диплом. Это кое-что говорит о Залесском как о человеке, который умеет поднять таланты на селе.
Я представил себе инспектора на трибуне. И невольно улыбнулся.
— Конечно, для Москвы это не звучит, — смутился он, — но для нас-достижение. Честное слово, вы бы посмотрели, как работает большинство сельских клубов!.. — Юрий Юрьевич замолчал.
— Нет, нет, я не могу вам ничего возразить.
«Самобытность» Коломойцева мне была известна. Как и совхозный ансамбль «Ритм». Но я не стал опровергать инспектора культуры. Не для этого я встретился с ним.
— Юрий Юрьевич, вы, кажется, были у Коломойцева после выставки и ещё в доме Залесских на небольшой вечеринке по случаю присуждения грамоты совхозному ансамблю на районном смотре?
— У Коломойцева был действительно. Не больше часа.
Торопился на автобус. Ну а насчёт вечеринки у Залесских…
Знаете, силком затащили в машину после выступления ансамбля. — Он виновато развёл руками: — Пришлось поехать. А что?
— Нет, я ничего плохого в этом не вижу.
— Студенты, боевые ребята… — выпалил он улыбаясь.
— Вот хочу о чем спросить: помните ли вы среди ребят из ансамбля Федора Данилова?
Инспектор долго двигал очки средним пальцем вверхвниз. Наконец извиняющимся тоном сказал:
— Не помню.
Я показал ему фотографию, распространённую милицией. Он внимательно рассмотрел её. Вернул мне.
— Да. Один из участников ансамбля.
— Он тоже был на вечеринке у Залесских?
— Они все там были.
— Вы не заметили, как он вёл себя в тот вечер?
— Если бы вы не показали фотографию, я бы его и не вспомнил. Не выделялся. Ребята играли, пели. Все вместе.
Потом разошлись. Им ведь с утра на работу.
— А по отношению к жене Залесского, Ане?
— Ничего не могу сказать.
Мы ещё некоторое время побеседовали с ним. Ничего интересного для следствия инспектор отдела культуры мне больше не сообщил.
Я отправился выполнять просьбу директора совхоза.
Меня направили с бумажкой Мурзина к самому начальнику. И когда девушка-секретарша недовольным тоном спросила, кто я такой, посматривая на часы и явно давая понять, что вряд ли меня примут под самый конец рабочего дня, я машинально сказал:
