Марина Крамер - Черная вдова, или Ученица Аль Капоне
С утра, приняв поздравления от мужа, она собралась в салон красоты. С ней ехали телохранители и два джипа охраны.
Рэмбо прошелся по всем закуткам и кабинетам салона «Бэлль», осмотрел все и только после этого позвонил Касьяну, разрешая проводить хозяйку внутрь. Девочки – косметологи и парикмахеры – засуетились вокруг Марининых телохранителей, устраивая их и наливая кофе, а ее саму администратор Катя провела в массажный кабинет. Едва Марина вошла туда, как в лицо ей ударила струя из перцового баллончика, а по голове шарахнули чем-то тяжелым так, что она потеряла сознание, обвисая на чьих-то руках.
С трудом разлепляя тяжелые веки, Коваль не могла сразу сообразить, сколько времени она провела в отключке. Голова болела как неродная, но сильнее всего ныли руки, за которые Марина была подвешена к крюку в потолке. Ее кожаное пальто валялось в углу, как половая тряпка, но все остальное было на ней, только телефон с руки сорвали. «Где это я, интересно? И какая тварь посмела такое провернуть?» – осматриваясь по сторонам, насколько позволяла неудобная поза и вывернутые руки, подумала Коваль.
«Тварь» смотрела на нее в упор, не отрывая глаз. Совсем зеленый шкет, лет двадцать от силы. И морда… Такая знакомая морда… Голова трещала, мешая думать, и еще страшно хотелось пить.
– Брателла, налил бы водички, раз уж я в гостях, – хрипло попросила Марина, еле ворочая языком.
– Перебьешься!
– Не груби, мальчик!
– А то что? Может, быки твои придут и убьют меня? – усмехнулся он. – Забудь об этом, Коваль, тебе никто не поможет, во всяком случае, сейчас.
– Откуда ты знаешь, кто я? – спросила она, глядя в темные глаза с расширенными зрачками.
– Ну, ты даешь! – засмеялся пацан. – Что, и впрямь мозги отшибло от страха или просто не догоняешь?
Коваль поморщилась:
– Кто ты такой, чтобы я тебя боялась?
Зря она это сказала. Пришлось сразу пожалеть о своих словах – он отделился от стены, подошел ближе и, размахнувшись, ударил кулаком в солнечное сплетение. У Марины остановилось дыхание от жуткой боли, она задергалась, выворачивая и без того вывернутые руки. Парень внимательно наблюдал за ее лицом.
– Нравится? Не зли меня лучше, а то буду бить еще сильнее. Это было так, вместо предварительной ласки, – пообещал он.
Вот уж влипла! Да он просто маньяк какой-то, так и забьет! Пора было мириться, пока не началось.
– Слушай, – выдохнула Марина, беря себя в руки, – а я тебя раньше нигде не видела? Что-то знакомое, а вспомнить не могу.
– Еще вспомнишь, ночь длинная.
Он сел на корточки и достал из кармана шприц, задрал брючину и стал внимательно разглядывать вены. О, черт, он еще и наркоман! Ясно, руки уже в «дорогах», в голень колется.
– Тебе помочь? Я же врач, давай вколю, – предложила Марина, надеясь, что с развязанными руками она может справиться с не особенно крепким на вид парнишкой, но просчиталась.
– Ага, умная ты сильно! – отозвался он. – Я и сам могу. Я, Коваль, как ты – все сам делаю, – и он коротко хохотнул, бросив в ее сторону недобрый взгляд.
– Слушай, парень, давай по-хорошему – ты меня отпускаешь, а я забываю, как ты выглядишь. Я свое слово держу, это все знают, – предложила Коваль, решив использовать все средства в борьбе за свободу и надеясь на чудо. Чуда не произошло, скорее наоборот – он опять поднялся и ударил ее, на этот раз еще сильнее, чем прежде. Из глаз хлынули слезы, Марина закусила губу, чтобы не заорать.
– Я же просил, не зли меня, – попросил он почти ласково.
Ему удалось уколоться, и он сел, блаженно закатив глаза в ожидании прихода. «Господи, неужели мои мальчики не ищут меня, неужели еще не хватились? – лихорадочно думала Марина, стараясь не шевелить затекшими кистями рук, чтобы наручники не врезались в запястья еще сильнее. – Что вообще все это значит? Кто знал, что именно сегодня я поеду в „Бэлль“, кроме моей охраны? Это мой собственный салон, там нет непроверенных людей, но тогда – кто, кто?! Только бы выбраться живой, а уж там я разберусь…»
С принятой дозой ее мучитель подобрел, взял со стола бутылку минералки, поднес ее к Марининым губам, задрав за волосы голову, и стал лить воду ей в рот.
– Ну, полегчало?
– Спасибо.
– Пока не за что, – усмехнулся он.
– Мы кого-то ждем? – спросила она, облизывая губы.
– Ждем-ждем, скоро будут. Хватит на твой век, Коваль. Ох, и позабавимся же мы сегодня! – произнес пацан, разглядывая ее с ног до головы. – Сладкая ты телка, аж слюнки текут! Небось от мужиков отбоя нет, как и раньше? Я-то помню, как на тебя все наши облизывались! – и он игриво ущипнул ее за грудь.
– Больно… – застонала Марина.
– Это не боль еще, Коваль, боль – она другая…
«Щенок сопливый, что ты мог знать о боли? А я-то в этом просто профи, я вынесла ее столько, что твои мозги набекрень свернуло бы, если б ты их не проколол давным-давно. Но почему мне так знакомо это лицо, что это за слова о „наших“, облизывавшихся на меня? Черт, как голова болит, мешает думать…»
В этот момент распахнулась дверь, в комнату вошли три здоровенных амбала, вроде Рэмбо, и с ними – худой лысый мужик в белом пальто. Ваня Воркута собственной персоной. Все стало предельно ясно…
– Что, Илюшка, развлекаешься? – усмехнулся он.
«Мама дорогая, так это же Илья, племянничек покойного Мастифа! – ахнула про себя Коваль. – Вот откуда мне так знакома эта морда, я ж его с того света вытащила, паршивца поганого! Знала бы – добила бы лучше…»
– Что, Марина Викторовна, подрос крестничек-то ваш? – продолжал Воркута, усаживаясь на стул перед висящей на крюке пленницей. Амбалы замерли сзади.
– Да уж, – усмехнулась она. – Знала бы, что таким вырастет, хрен бы я его спасала.
– Дети неблагодарны, Марина Викторовна, впрочем, как и бабы.
– Это обо мне?
– А то! Ведь вот как вышло с корешем моим Мастифом – пригрел вас, в люди вывел, дело в руки дал, а вы его же на тот свет и спровадили. Где благодарность?
– Интересно, и кто же это так на меня набрехал? – спокойно спросила Марина, успевшая за время, прошедшее со дня смерти Мастифа, научиться прекрасно владеть собой и не вздрагивать, едва заходил разговор об этом. – Он умер от острой сердечной недостаточности у меня на руках…
– Да, только не НА руках, а ОТ рук, – поправил Ваня. – С вашим медицинским образованием, думаю, это труда не составило. Но это все лирика. Скажи лучше, ты подумала над моим предложением?
– Здесь не о чем думать. Я никогда не соглашусь на то, чего ты хочешь. Можешь меня убить, но все равно по-твоему не будет.
– Это ты решила легко отделаться, – засмеялся Воркута. – Убить – просто, сама ведь знаешь. А я не люблю, когда просто, я все сделаю, чтобы ты приползла и предложила мне сама свои клубы.
– Ну, помечтай, пока время есть, – посоветовала Коваль. – Даже если мне придется торговать собой на вокзальной площади, ты все равно не дождешься.
Ваня внимательно разглядывал ее, пытаясь, видимо, найти следы страха в лице, и Марина это поняла, решив про себя: «А вот хрен тебе, я не покажу, как мне страшно, даже ноет все внутри, но я не покажу, лучше сдохну!»
– Да, – задумчиво произнес он. – Я думал, ты умнее, Коваль. Сама виновата – не люблю дерзких и строптивых баб. Отстегните ее! – велел он амбалам.
Один из них отомкнул наручники, и Коваль упала на пол. Руки затекли так, что она не чувствовала их совсем.
– Что ты разлеглась, вставай давай! – приказал Воркута. – Отдыхать приехала, что ли?
– Что-то не помню, чтобы ты меня приглашал, – пробормотала Марина.
– А ты сама напросилась, говорят, ты это любишь! – засмеялся он. – Раздевайся, Коваль, хватит разговоры разговаривать!
– Офонарел совсем? – удивленно спросила она. – Ты что же это, решил, что я трахаться с тобой буду?
– Зачем – со мной? С ними вон, – кивнул Воркута на амбалов. – Я баб не люблю, много лет без них обходился.
Коваль расхохоталась от такого признания в голос:
– Ой, не могу, а я-то размечталась! Оказывается, ты и не мужик вовсе, Иваныч!
Удар в лицо заставил ее пожалеть о своей дерзости.
– Так, хорош базарить, помогите ей! – приказал он, и охранники в секунду сорвали с Марины все, что было. Они держали ее, как на растяжке, а Воркута придирчиво разглядывал красивое тело.
– Да, гладкая ты, такую и я, наверное, смог бы. Ну, ты как любишь – по одному или хором? Решай, пока я добрый!
…Коваль потеряла счет времени, мечтая заодно потерять и сознание, но как-то не везло. Эти трое не выпускали ее из своих рук ни на секунду, она уже путала их морды, перед глазами плыли круги. Они по очереди глотали какие-то таблетки, и все продолжалось по новой. Воркута подходил к своей пленнице, поднимал голову за подбородок и заглядывал в глаза, она вырывалась, но амбалы держали крепко. Все тело уже было в синяках, Марину мутило, она мечтала только об одном – чтобы сейчас рухнул потолок, погребя всех под обломками, но, стоило открыть глаза, и все продолжалось по-прежнему – трое уродов, терзающих ее, улыбающийся Воркута, возле которого на полу в отрубе спал Илья, и невыносимая боль в измученном теле. Она не помнила, как и когда все закончилось, только врезались в память слова Воркуты, произнесенные над распластанным на полу телом:
