Леонид Словин - Победителям не светит ничего (Не оставь меня, надежда)
- Когда наркоз будет сделан, - звони...
Рындин погасил сигарету и уставился в одну точку. Прошло минут пять. Внезапно явственно послышался шорох. Он вздрогнул и оглянулся, но потом понял: это Карина!
Если секретарь знала, что он в кабинете один, она вела
себя тихо, как мышь.
- Карина, - позвал он, - зайди-ка ко мне...
Она тут же появилась в кабинете.
Каждый раз эта женщина выглядела чуточку другой. Сегодня она не казалась крупной: с жирком в теле, но небезобразным. Как фламандцы любили в рубенсовские времена. Темные влажные глаза ее смотрел на него с собачьей преданностью.
- До каких я свободна, Олег ? Он обвел взглядом всю ее фигуру и коротко бросил:
- Примерно до часа... Только никуда не уходи, пока я не скажу.
- Что ты...
Она вышла из кабинета в приемную. Рындин подошел к двери, выходящей на балкон, отодвинул тяжелую итальянскую занавесь, нащупал руками металлическую перекладину, которую купил в "Селфриджере" в Лондоне. Достал с полочки тальк, посыпал на руки, растер и, крепко обхватив руками перекладину, стал подтягиваться.
- Раз... Пять... Десятьть... Шестнадцать... Двадцать один... Тридцать...
Закончив упражнеие, снова уселся за стол. Звонить еще раз в клинику не стал. Друзья и компаньоны - друзьями и компаньонами, но известную дистанцию соблюдать необходимо, иначе себе же навредишь.
Проснулся телефон. Звонил тихо и успокаивающе. Эту модель привезли из Америки: там умеют играть удобными пустячками. Все для удобства и только для него...
- Да ! - отрывисто бросил Рындин и встряхнул длинной шевелюрой. Он еще ощущал на пальцах растревоженные мозоли от под тягивания.
- Наркоз сделан... - Это Аркашка. - Зрачки не реагируют...
Рындин скрипнул зубами: начинается...
- Резервуары для органов подготовлены ?
- Все сделано...
Он сжал челюсть и резко втянул в себя воздух.
- Вводите сыворотку...
- Вводи сыворотку, - как эхо выстрела в горах отозвался где-то там голос Аркана, обращенный к работающей бригаде.
Молчание. Рындин ощутил запах формалина. Он знал, что ему это только кажется, но ничего не мог с этим поделать. Всегда в таких случаях его преследует тень морга.
- Ждем десять минут. На всякий случай.
- Ждем десять минут. На всякий случай... - повторил там, куда не достигал его взгляд, компаньон. И сбился на визг.
Нервишки погуливают у братишки...
- Не вздумайте пить, - в голосе Рындина зазвучала угроза.
Часы на стене были беззвучными, но Рындину казалось, он слышат, как они отсчитывают время.
Минуты ? Да нет, если судить логично - только секунды.
Что-то вдруг звякнуло. Металл о стекло...
Где ? Нет, это там - в операционной. Вот ведь слышимость?
Еще четыре деления на циферблате, и - шесть минут прошло.. .
В прихожей опять звонит телефон. Кто - интересно ?
Теперь уже семь с половной. Еще две с половиной минуты...
Дыхание в трубке стало более частым: трус, блин!...
Девять и двадцать секунд.. Девять пятьдесят три...
" Спокойней!" - дает себе команду Рындин. Ровнее пульс, глубже дыхание - есть !
"Десять... Минута в минуту..."
- Начинайте ! - отчетливо произносит, нарочито безразлич ным, как ему кажется, голосом Рындин.
- Начинаем, - визгливо повторяет Павленко...
Рындин снова сжал глаза до пятен и боли. Так он достигал равновеся внутреннего спокойствия.
- Разрез сделан...
- Продолжайте, - произносит он просто чтобы что - то сказать.
- Сердце...
В голосе по другую сторону телефона, звучит плачущая нотка. Не хватает только истерики!..
Всякий раз с Аркашкой одно и тоже. Идиот ! Приходится успокаивать.
На этот раз Рындин грубо его одергивает:
- Спокойней, иначе сорвешься. И сделаешь что - нибудь не так. Сосредоточься. Ну !..
Тот, наверное, вздрогнул. Интересно бы сейчас увидеть его глаза...
Рындину мерещится пульсирующее сердце человека, которого он никогда не знал и уже не узнает. Теперь уже не человека даже, а просто - донора. И закон чилась она при неблагоприятном для него стечении обстоятельств только от того, что его жизненный путь и цели доктора Олега Рындина неожиданно пересеклись.
Сердце запихивают в резервуар с раствором.
- Уложили! Сейчас упаковываем.
Теперь надо проверить: готова ли бригада в другой опера- ционной.
Рындин набирает номер по второму аппарату, там у телефона Геннадий Кавторадзе.
- Мы готовы, Олег...
Сколько он им внушал: никаких имен!
Голос его холоден и бесстрастен:
- Подготовься... Машина вот - вот выедет...
Потом приказывает Павленко.
- Отсылай! Там уже ждут.
- Отсылай, там уже ждут... - обреченно кидает тот.
Обоим еще у Рындина учиться и учиться.
Он ждет, держа в руках обе трубки. Начинает про себя считать. Так обыденней.
- Почки ! - голос у компаньона такой, словно его выжали, как мокрое белье, а теперь повесят сушиться на веревку.
Еще полминуты... Минута... Минута и пятнадцать секунд...
- Резервуар готов...
Рындин чувствует, что пульс у него набирает скорость. Такое, наверное, происходит с космонавтами во время взлета.
- Печень... - звучит почти шепот в трубке. Этот сукин сын выводит его из себя своей сопливостью. У Рындина болят мышцы.
Он так и знал: сейчас высморкается. И тот сморкается. Рындину хочется покрыть его отборным матом.
- Селезенка...
От напряженя все сейчас внутри него взорвется. У Рындина начинают дрожать руки, и он двигает ртом, как рыба, попавшая на крючок.
- Дальше сам, - бросает он. - Продолжай...
Он вспотел. Вытирает пот.
Отключает телефоны.
Выходит к секретарю.
На него страшно смотреть. И он тоже может смотреть только в сторону...
Анастасия и Алекс Крончер шли рядом по заснеженной Москве. В столицу пришел мороз. Серебрились от снега крыши, окна расчвечивали цветные абажуры.
Мимо быстрыми шагами пробежали возвращавшиеся с катка девочки фигуристки в рейтузах и курточках с меховыми опушками...
Крончер шел, чуть склонив голову и о чем - то думая.
- Я достану деньги...
- Какие ? - не поняла она.
- На операцию...
Она взглянула на него ошарашенно и тревожно. Помолчала, только чуть глуше стал голос.
- Ты - миллионер ?
- Нет ! - акцент его уже не казался ей таким неприятным, как раньше.
- Твои родители - владельцы крупной кампании ?
- Пока нет, - улыбнулся он, и ей показалось, что где - то зажегся фонарик, и все вокруг стало веселей и уютней.
- Где же ты их возьмешь? - слегка придвинулась она к нему и задорно блеснула серыми глазами.
- Продам машину, - сказал он.
Она прикрыла глаза и отвернулась. Затем снова приблизилась к нему.
- Сколько это ?
- Ну, - шмыгнул он носом. - Тысяч пятнадцать... - А еще пятнадцпть ?
- Возьму ссуду в банке...
Она вдруг схватила его за голову и, глядя на него повлажневшими глазами, отчетливо произнесла:
- Дурак ! Но ты милый и добрый дурак...
Он не двигался.
- Почему ? - спросил он.
- Потому что... Потому что... Потому что я не больна... десяток метров они прошли молча.
- Ты как будто даже не рад тому, что узнал.
- Что ты?! Просто я плохой полицейский для России... - он вздохнул. Ведь я должен был сам об этом догадаться...
- О том, что я не больна? Почему же?
- Потому, что никакая ты Виктору не сестра...
- Ты знаешь, что ты похож на ежика, Алекс Крончер?
- Теперь буду знать...
- О чем еще ты должен догадаться ? - лукаво улыбнулась она.
- Что оба вы - работники милиции. У вас говорят - менты.
Она помолчала, как будто ждала, что он что - то скажет или сделает.
- Скажи, - ты когда - нибудь по своей инициативе целуешь женщин ?
- Нет, - ответил он ей на полном серьезе. - Жду, когда они сделают это сами.
- Тогда ты не дождешься...
Она метнулась вбок, к краю тротуара, где замаячил огонек такси.
- Ты большой дурак, капитан Крончер. когда - нибудь ты это поймешь, но будет поздно.
Она резко открыла дверцу остановившегося такси и вместо
прощания бросила:
- Все вы, мужики, - идиоты Где бы не родились и где бы не жили.
Такси рвануло в снежную пыль...
Как и следовало предполагать Чень оказался человеком ре шительным и оперативным: не откладывал на завтра то, что можно сделать сегодня.
На следующий день в полдень Панадис был на улице Горького, у Ченя. Квартира напомнила бакинцу открытый через полстолетия для всеобщего обозрения склад вышедших из употребления старых вещей. Громоздкая мебель, запах перепревшего плюша и бархата, давно не сменявшиеся, словно бы покрытые перхотью обои.
Чень оставил его одного в гостиной и попросил подожлать.
Панадиса не оставляло неприятное чувство будто он тоже находится здесь как некий экспонат: вроде примуса или керо синки, и уже не принадлежит самому себе.
Минут через двадцать в гостиной вместе с Ченем появились еще двое: плотный, с засиывшим неподвижным лицом крепыш - то ли секьюрити, то ли киллер, и, по видимому, местный уголовный авторитет - бледный, с тонким, очень подвижным ртом и острым, свидетельствующим л вспыльчивости взглядом. Он молча посмотрел на Панадиса.
