Леонид Пузин - ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО ГОСПОЖА РАБЫНЯ
До Брызгалова не сразу дошло, что термин "спецобслуживание" имеет теперь несколько иное содержание, чем прежде, и обозначает преимущественно кутёж выросшего как на дрожжах "нового класса". А поскольку Сазонов к этим "баловням жизни" явно не принадлежал, то следователь переспросил без особого интереса:
— И часто у вас, Михаил Петрович, это самое "спецобслуживание"?
— А по-разному. Когда реже, а когда — почти каждый день. Я так считаю, если в среднем на круг, то раз в неделю. Это — которые со своей охраной. Сейчас, знаете, сколько всякой шантрапы развелось, что пылят деньгами? Ужас! Нет, ничего не скажу, есть и приличные люди, но редко… В прошлую среду Алексей Дмитриевич — это я понимаю. Он в нашем "Поплавке" уже пятнадцатый год свой День рождения празднует. С восемьдесят пятого — когда, говорят, с супругой своей развёлся — у нас каждый год. Ничего не скажешь, человек обстоятельный, но тоже… нет, прежде-то ничего, а сейчас все словно с ума посходили! Ведь шестьдесят лет, юбилей, а туда же… Сергей наш, из бара, рассказывал после, что голые официантки, которых они привезли с собой, обслуживали, значит, гостей. В начале-то ничего, девки как девки, а когда пошли тосты — скидают и скидают с себя тряпку за тряпкой! Срамота! Мои бы дочки попробовали, я бы им такого ремня дал, что после неделю бы сидеть не могли! А на этих — бесстыжих! — никакой управы: раздеваются и раздеваются! И некоторые, значит, совсем голяком, а некоторые — тьфу! — в передничках. Это сейчас модно — стриптиз называется.
Имя Алексей Дмитриевич ни с кем из знакомых у Брызгалова не ассоциировалось, и майор уточнил только по одной профессиональной привычке:
— Алексей Дмитриевич? А фамилия как его?
— Фамилия-то? Долгов. Долгов Алексей Дмитриевич. Да вы его должны знать. В семидесятые, в восьмидесятые он адвокатом был. Лучший адвокат в нашем городе. И тогда уже денег имел — мне бы столько! А когда, бля, эта грёбаная перестройка вышла — бизнесменом заделался. Ну, и сейчас — вообще… да знаете вы его, конечно…
Ещё бы!
"Стало быть, на другой день после убийства Бутова Долгов закатывает банкет с голыми официантками, — размышлял майор, — хотя… день рождения… юбилей… и гости заранее были званы, и всё уже в "Поплавке" заказано… а Бутов Долгову не сват, не брат и даже не друг… так, один из деловых партнёров… причём — далеко не из первостепенных… и из-за его смерти отменять день рождения… да Долгову это и в голову не пришло, конечно! А вот от голеньких официанточек мог бы и отказаться… всё-таки — смерть… причём, как ни крути, делового партнёра…"
Услышав фамилию юбиляра, Геннадий Ильич заинтересовался уже не формально: "Вряд ли, конечно, эта пьянка со стриптизом имеет какое-нибудь отношение к Сазонову. Однако с Бутовым Долгов был связан… а если учесть, что предпринимателя и музыканта застрелили из одного оружия…"
— Долгова — Михаил Петрович — конечно. Кто же у нас не знает Долгова… Так, говорите, девочек старый греховодник пригласил на своё шестидесятилетие? Так сказать — в натуральном виде?
— Сергей говорит — из бара.
— Да ладно, Михаил Петрович, не "заложу". И захотел бы — некому. В партком, как прежде, не сигнализируешь. Поскольку нынче у нас объявили капитализм, то и разлагаться по-ихнему имеем полное право. Вы мне лучше — вот что: не назовёте кого-нибудь из гостей? Хотя, извините, у Долгова, наверно, своя охрана? И вас, вероятно, не было?
— Не было. Я в шесть ушёл. Сразу, как его мордовороты сюда пожаловали. Но гостей знаю многих. Ну, из тех, которые постоянные. Ведь Алексей Дмитриевич, я сказал, в "Поплавке" уже пятнадцатый год. А со своей охраной — он только с девяносто четвёртого. Прежде-то поскромнее было: обслуга наша — из "Поплавка"… А из постоянных, значит, гостей у Алексея Дмитриевича — Пушкарёв: он прежде в горисполкоме служил первым замом, а теперь тоже, как и Долгов, бизнесмен… Хотя — все они теперь бизнесмены… Кроме Николая Ивановича. Который как прокурором был, так и на пенсию год назад — ушёл прокурором.
Услышав, что Люмбаго удостоил своим посещением банкет со стриптизом, Геннадий Ильич мысленно съехидничал: "Товарищ прокурор — ай-яй-яй! Какую ты мне не далее как в четверг закатил лекцию по телефону? О полной нравственной деградации извращенца Бутова! О том, что этот моральный урод наконец-то получил по заслугам! А сам, товарищ Люмбаго, что же? В свои шестьдесят пять лет не гнушаешься посещать банкеты с голенькими официанточками?"
Пока Брызгалов иронизировал по поводу прокурора, Михаил Петрович назвал ещё нескольких постоянных гостей Долгова, но их фамилии, за исключением Лисовского, майору ничего не говорили.
— Простите, но вы, кажется, произнесли имя Михаила Антоновича?
— Ну да. Который, значит, теперь покойник. И у которого в среду отравилась любовница. Да-а… дела… жил себе человек — не бедствовал… и вдруг почти в одночасье: в среду любовница, а в пятницу — сам… Так вот: на этом юбилее Михаила Антоновича не было. А прежде — всегда. Каждый год.
Васечкина отравилась в четверг, и вряд ли хорошо информированный — из каких источников? — швейцар мог этого не знать. Но в таком случае — почему? Ошибка памяти или какой-нибудь хитрый умысел?
Брызгалов решил, что самое лучшее, сделать вид, будто он не заметил эту — намеренную? — неточность.
— Михаил Петрович, что Лисовского не было на банкете — вы откуда знаете? Сами сказали, что ушли в шесть, когда появились охранники, — а гости? Их же не в шесть, их же Долгов, наверное, пригласил позднее?
— Гости — в семь. С девяносто второго года Михаил Антонович гостей приглашает в семь. Сейчас это можно, сейчас плати деньги и гуляй хоть всю ночь до утра. А прежде — в шесть. Мы тогда закрывались в двенадцать, а со временем было строго. Чтобы задержаться дольше положенного — хлопот не оберёшься… конечно, за большие деньги… но тогда, кто и имел большие деньги — сорить боялись. Это сейчас — пожалуйста. А прежде — нет: прежде порядок был.
То ли швейцар темнил, то ли попросту увлекался, но его манера рыскать из стороны в сторону, избегая прямых ответов, начинала раздражать Брызгалова:
— Михаил Петрович — и всё-таки? Кто вам сказал, что Лисовского на банкете не было?
— Сергей, кто же ещё. Из нашей обслуги в зале был только он. Как специалист по коктейлям. А музыка и официантки — тьфу! — ихние. Кухня, конечно, в основном наша. Они только шеф-повара своего привезли и кондитера. Но которые на кухне — они же почти ничего не видят. Немного, разве что… Когда эти мамзели в голом виде с грязными тарелками стали являться на раздачу…
Как несколько фраз назад ложь швейцара о времени смерти Васечкиной насторожила майора, так и сейчас: его возмущение не совсем обычной униформой приглашённых официанток показалось Брызгалову сильно наигранным — чёрт возьми, конце концов швейцар служит не в пансионе Старых Большевичек! Рестораны и прежде-то, в годы процветающего застоя, не отличались особенной строгостью нравов, а уж теперь!
— Михаил Петрович, разделяю ваше возмущение этими девицами, сожалею, что дочерьми они вам не приходятся, и с помощью ремня повысить их нравственный уровень вам, увы, не удастся — но всё-таки? "Поплавок" — ведь не детский сад?! Будто раньше у вас не было ничего подобного? Ведь сами сказали: "спецобслуживание" каждую неделю, а сейчас, извините за грубость, чуть ли не целку строите — ах, голенькие, ах, стриптиз — какая-то чушь собачья!
Швейцар обиделся, но Брызгало не посчитал это своей неудачей: ханжа, сплетник, врун — с такими чем больше деликатничаешь, тем откровенней они наглеют. А информация? В любом случае, чтобы казаться значительным, Михаил Петрович будет темнить, уходить в сторону, говорить намёками, но в любом случае (потому как — холуй по своей природе!) ничего существенного не посмеет утаить от начальства.
А посему, сухо поблагодарив, Геннадий Ильич отпустил швейцара и заказал кофе: юбилей Долгова сразу после убийства Бутова — это уже что-то. Во всяком случае, распитие в "Поплавке" трёх бутылок шампанского теперь, после показаний Михаила Петровича, уже нисколько не царапало совесть майора.
— Вот, Лидок, все прелести моей работы — в натуре. Даже в выходной: идёшь не куда хочешь, а куда надо — уходишь: когда позволяют обстоятельства.
— Гена, — любящая, пьяная и чрезвычайно довольная проведённым временем Лидия Николаевна впала в грех "любомудрия", - в жизни вообще: куда гонят обстоятельства, туда и идёшь. И без выходных. Шагаешь как заведённый!
Основательно удивлённый — никогда прежде он не наблюдал у своей возлюбленной тяги к философским обобщениям — Геннадий Ильич не успел придумать в ответ ничего столь же витиеватого, как подошёл официант с сообщением, что явился ожидаемый майором Сергей.
По началу Брызгалову подумалось, что ничего нового, если не считать пикантных подробностей вечеринки с голыми официантками, Сергей Вадимович ему не скажет и, показывая фотографию Сазонова, был готов к прогнозируемому ответу: дескать, в июле, августе заходил такой, но последние три недели — нет, у них в "Поплавке" не появлялся. Однако, едва глянув на предъявленное фото, бармен произнёс нечто сногсшибательное:
