Нина Васина - Ангел Кумус
– Лучше бы ты смеялась, чем вот так, – он хватает ее руку за запястье, заставляя ладонь раскрыться. Смотрит на пуговицу, отпускает покрасневшее запястье и складывает пальцы. – Ты за это ей заплатила? Ведьмовское племя, всегда найдут общий язык!
– Кто вы? – спрашивает Тэсса, вытирая тыльной стороной ладони кровь с губы.
– Не будем отвлекаться. Да. Это пуговица с форменной одежды охранника. На ней три буквы и слово «охрана». Буквы – аббревиатура учреждения, в котором работал твой муж. Ну и что? Напряги свои куриные мозги и попробуй объяснить, как он мог оказаться с охраняемым объектом в шестьдесят четвертом году? Не можешь?
– Кто вы? – Тесса отодвигается и запахивает платье, закрывая коленки.
– Не можешь. Тогда заводи мотор и двигайся! Пока твой Брыля не дополз до двери архива и не стал долбить в нее ногами! Тебе ведь не нужно говорить, куда ехать, да? К абрикосе, на станцию! Ты верно думаешь, что есть некая уравнивающая сила, справедливость, смысл, да? Наивно и глупо. Все равно, что искать смысл и логику в поведении ребенка. Да-да! Наивно и смешно. Смысла нет. Только интуиция. Если бы люди знали, что Бог – это ребенок, как бы они к нему обращались?
Инспектор говорил и говорил, то повышая голос, то переходя на шепот. Тэссе уже чудилась упорядоченность в звучании гласных, их монотонная размеренная повторяемость, как в знакомой музыке. Когда они остановились у станции, инспектор в своих объяснениях дошел до главного: он объяснял, что путешествия во времени невозможны:
– Есть только варианты расслоений, понимаешь?! Время и пространство расслаиваются, ты живешь сразу в нескольких, иногда тебе кажется, что это уже было, ты это уже делала, видела, встречала! – инспектор вышел из машины первым, обвел рукой пространство перед собой, и назидательно произнес: – Только он может шарить по времени, как ему захочется, если ты вообще понимаешь, что такое время! Если вагон попал в шестьдесят четвертый год, то по твоей убогой логике охранники помолодели на сорок лет, а мальчик?! Что молчишь? Почему этот подросток, этот «охраняемый объект» остался прежним?! – в уголках рта инспектора выступила пена, он прошелся туда-сюда по платформе и замер у сухой абрикосы.
Тэсса дрожащей рукой засовывала пистолет в резинку на чулке. Она вздрогнула и закричала, когда увидела перед собой за стеклом красное лицо инспектора в капельках пота.
– Извини, – сказал он, – разболтался я, на меня иногда находит. Я все время тебя хочу. Ты будешь плакать? Нет? Жаль. А я так старался обидеть. Идем, – дверца открыта, женщине предлагается ухоженная рука с большим заточенным ногтем на мизинце.
Они идут по рельсам, перешагивая через светящиеся металлические удлинения пространства. В дрожащем мареве садится за деревья красное солнце. Инспектор галантно предлагает женщине руку каждый раз, когда между шпалами попадаются слишком крупные камни, либо у стыков рельсов. Дойдя до посадки, они останавливаются и смотрят назад, чтобы быть как раз напротив сухой абрикосы. Среди деревьев сумрачно и тихо.
– Это нереально, ты прав, – говорит женщина через десять минут. – Это место нельзя найти.
– А что ты хочешь найти?
– Место, где нашли мальчика, этого, как его… конвоируемого.
– И что там?
– Не знаю, – Тэсса пожимает плечами, шаря глазами по земле, как увлеченный грибник, – какие-нибудь следы… Может быть, он что-то запрятал, вещь, принадлежавшую не ему. Жена обходчика говорила про детей с оружием. Что-нибудь, что может подтвердить…
Она замолкает, и инспектор почти натыкается на женщину, высматривающую что-то под высоким деревом.
– Ну надо же, нашла! – инспектор сплевывает, вертит головой и ухмыляется, как проигравший в споре. – Или это муравейник?
Женщина приседает и сначала неуверенно убирает сухие ветки. Ощупав твердую полусферу, она начинает отгребать землю растопыренными пальцами. Инспектор стоит рядом, прислонившись спиной к дереву.
– Еще можно просто повернуться и уйти, – говорит он, когда женщина оглядывается, на мгновение осветив легкий сумрак безумным бледным лицом с остановившимися глазами. – Еще можно остаться вдовой. Воспитывать детей, сажать огород, просто жить, как все! Это я настоял, чтобы человек никогда не угадал мгновение перемен. Чтобы он делал свой выбор наугад. А тебе говорю. Твое мгновение сейчас. Еще можно уйти.
Женщина не реагирует, тогда инспектор трясет ее сзади за плечи, разворачивает к себе и шепчет в близкое лицо, ловя ее зрачки своими:
– Человеки по прихоти моей думают, что жизнь ограничена рождением и смертью. На самом деле после смерти ничего не меняется, все продолжается, ты живешь рядом с оплакавшими тебя. Ты живешь куклой, животным или растением, и ад состоит только в том, что ты некоторое время все помнишь. Ад или рай для человеков различаются только наличием или отсутствием памяти. Счастлив беспамятный! Главная же перемена заложена в другом, и этот момент неизвестен и не угадываем! Вот она, секунда, когда ты выбираешь направление и плоскость!
Тэсса, очнувшись, вглядывается в полушария глаз с длинным вертикальным зрачком и шепчет, брызгая слюной:
– Пошел вон, чокнутый!
– Я могу просто свернуть твою нежную шею, но количество женщин и мужчин ограничено, вот в чем проблема. Вы между собой имеете право убивать бессмысленно и безвременно, а я не имею. А самое главное, знаешь что? Я не имею права похоронить человека. Брось рыть ногтями засохший навоз и вслушайся в то, что я говорю, потому что я предлагаю тебе весь мир! Я расскажу тебе, как угадывать момент перемен, и ты всегда сможешь жить столько, сколько захочешь, и с теми, кого сама выберешь. Потому что ты – это все женщины, а все женщины мира – это ты! Только скажи – «да»!
Чтобы прекратить весь этот бред и от сильного вдруг накатившего страха, Тэсса крепко зажмуривается, нашаривает под платьем пистолет и стреляет. Тяжелая крепкая рука отпускает ее шею.
– Ну и дура, – устало говорит инспектор. Подтянув к животу ноги, он укладывается и прижимается к земле щекой. – Ты не сможешь ни унести это, ни продать!
Трясущимися руками с помощью небольшой палки женщина выковыривает первый продолговатый кирпич. Для засохшего навоза он слишком тяжел. Тэсса встает, пошатываясь, двумя руками бьет «кирпич» о ствол дерева, ссохшийся навоз отваливается, и ей под ноги падает, светясь золотым тельцем, слиток. Она вскрикивает, выковыривает следующий, потом еще…
– Хорошая девочка, – говорит Брыля, выходя из-за деревьев. – Что я в тебе, Таисия, ценю, так это интуицию. Но инспектор прав. Тебе одной это не унести, – Брыля бросает на землю возле женщины рюкзак. – Складай сюда, – он смотрит насмешливо, – за две ходки я перенесу все в машину. Шевелись, пока я не передумал брать тебя с собой. Я люблю послушных девочек.
– Не слушай его! – приподнимает голову инспектор. – Ему жить осталось три минуты.
Брыля достает из кобуры пистолет и оглядывается. Тэсса бросает в раскрытый рюкзак первый слиток золота.
– Сто шестьдесят три секунды, – сообщает инспектор, обхватив колени руками. – Не спеши, Тэсса. Все равно он пристрелил бы тебя, как только вернулся от машины второй раз. Сто тридцать секунд…
– Заткнись! – кричит побледневший Брыля, прислоняется спиной к дереву и вглядывается в подкрадывающиеся сумерки, тыча пистолетом наугад.
– Пристрелил бы, я точно знаю, кому это знать, как не мне… И летающая девочка вырастила бы твоих детей, Тэсса. Я вижу все отчетливо, как ты тогда из окна поезда в оргазме: старая дева, провожающая мальчика в военное училище и выдающая девочек замуж. О-о-о! Эти девы, они опасны! Восемьдесят три секунды. Но меня опять лишают уверенности. Беги, Брыля, хоть ты будь благоразумен!
– Еще одно слово, и я тебя пристрелю! – кричит Брыля.
– Сорок восемь секунд, – спокойно замечает инспектор, отнимает от живота руку и рассматривает кровь на ней. – В живот попала. Должно быть больно. А хотите я вам скажу разницу между богом и мною? Он захотел все испробовать, как человек, и стал человеком на время. Я же все узнаю через подставных лиц. Перед вами корчится в агонии подставное лицо. Двадцать одна секунда, а это, должно быть, кишки? – другая рука инспектора медленно вытаскивает из раны в животе что-то тянущееся, в скользкой сукровице. Брыля сглатывает и направляет пистолет на лежащего. Инспектор кривит в улыбке рот: – Пятнадцать. Четырнадцать.
Тэсса мычит, зажав рот ладонью.
– Беда с людьми, честное слово. Куклы послушны и примерны, а человеки глупы и упрямы. Одиннадцать. Десять. Вроде я все сделал правильно. Я ее угадал. А он не захотел. Поигрался в идиота и пропал. Четыре. Прощай, летающая девочка, я нашел тебя первым ты обречена быть приживалкой при чужих детях, ты никого никогда не родишь. Две. Одна. Все.
Из вечернего сумрака выстрелили, и голова Брыли взорвалась. Инспектор затих, выпустив с последним словом все дыхание. Тэсса, упавшая в момент выстрела на землю, подвывая, смотрит, как из-за деревьев выходит высокий немного сутулый человек и идет не спеша, опустив короткоствольный автомат дулом вниз. Он подходит сначала к Брыле, осматривает выпачканное дерево, и то, что лежит на земле. Кивает. Потом осматривает тело инспектора. Опять кивает. Поворачивается к Тэссе.
