Андрей Воронин - Тень каннибала
— Пошел, пошел, — училка, которая, оказывается, тоже еще не ушла, твердо схватила Тюху за локоть и с неожиданной силой толкнула его к дверям. — Убирайся отсюда, нечего тебе здесь делать. Тюха послушно убрался, забыв про лифт. Когда грохот его каблуков стих внизу, Анна Александровна Сивакова твердо посмотрела Козинцеву в глаза, но увидела лишь непроницаемые темные линзы и отвратительную ухмылку сытого тигра.
— Ну вот и все, мразь, — с ненавистью сказала она.
Козинцев хихикнул.
— Да, Анна Александровна, — сказал он, — вот и все.
Сивакова вышла из логова каннибала, сильно хлопнув дверью, и сразу же позвонила в соседнюю квартиру.
— Простите, — сказала она открывшему дверь мужчине, — вы не позволите мне воспользоваться вашим телефоном? Необходимо срочно вызвать милицию.
Уже набирая 02, она вдруг сообразила, что Козинцев назвал ее настоящим именем, и ее с головы до ног окатила ледяная волна запоздалого ужаса.
* * *Сивакова дозвонилась первой. Через две минуты после ее сообщения на пульт службы «02» поступил звонок Альберта Эммануиловича Морозова, а еще через десять минут из уличного автомата позвонил запыхавшийся гражданин, который подтвердил поступившую информацию, через каждые два слова повторяя: «Я хотел бы понять…» Непонятливого гражданина звали Игорем Владимировичем Запольским, и он безнадежно опоздал со своим звонком: в то время, как он разговаривал с оператором, милицейский наряд уже грохотал сапогами по лестнице дома, в котором жил Козинцев.
— Он не выходил, — сказала милиционерам стоявшая на лестничной площадке пожилая женщина в строгом черном костюме и с черной косынкой на пышных крашеных волосах.
— Не выходил, — подтвердил маячивший за ее плечом рослый пузатый мужчина в тренировочных брюках, застиранной майке и домашних тапочках на босу ногу. В руке у него милиционеры увидели пятикилограммовую гантель, прихваченную, очевидно, в качестве оружия на случай, если маньяк вырвется из квартиры, размахивая мясницким ножом.
— Гантель положите, — сказал ему один из милиционеров, взводя курок пистолета.
— А? — не понял мужчина.
— Положите гантель, — терпеливо повторил милиционер.
— Зачем? — спросил мужчина, но гантель все-таки положил.
Старший наряда проследил за этой операцией пристальным и довольно-таки неприязненным взглядом. Ему никогда не приходилось задерживать маньяка, но и обычные, вполне добропорядочные и психически нормальные граждане при определенных обстоятельствах порой умели удивить. Этот тип с гантелью, к примеру, запросто мог оказаться тем самым психом, ухитрившимся захватить заложницу и теперь притворявшимся соседом, который просто выскочил на шум. Повернешься к нему спиной, а он треснет тебя своей железкой по затылку и возьмет ноги в руки…
— Зайдите в квартиру, — приказал он.
— В эту? — удивленно спросил мужчина, указывая на дверь квартиры Козинцева.
— В свою, — сказал сержант. — В которой живете.
Мужчина с обиженным видом подобрал гантель и скрылся за дверью соседней квартиры. Сержант подумал, что гантель лучше было бы на время конфисковать, но тут же мысленно махнул рукой: в квартире наверняка имелась еще одна.
В дверь квартиры Козинцева позвонили, и, когда после третьего по счету звонка хозяин не отозвался, сержант принял решение ломать дверь. Прежде чем приступить к этой ответственной операции, он просто на всякий случай попробовал покрутить дверную ручку, и дверь неожиданно легко открылась.
В сплошь завешенной пыльными драпировками прихожей ярко горели укрепленные по обе стороны большого овального зеркала бра. Свет горел и в покинутой разоренной гостиной, где до сих пор сильно пахло какими-то восточными благовониями. Деревянный идол валялся на боку среди разбросанных книг, сломанных свечей и рассыпавшихся безделушек. От удара об пол каменная плошка жертвенника слетела с его колен и откатилась в угол. Дно ее было запачкано красным.
В спальне было темно и пусто, в окно светила поднявшаяся над микрорайоном луна.
Хозяин квартиры обнаружился на кухне. Там тоже горел свет, мирно, по-домашнему урчал работающий холодильник. Козинцев сидел за кухонным столом в своем дурацком черном сюртуке и, одним глазом поглядывая в потерянные Отморозовым во время панического бегства листки, с аппетитом уплетал жаркое, лежавшее в глубоком серебряном блюде антикварной красоты. При этом он, наплевав на собственные слова, кощунственно пользовался мельхиоровой вилкой.
Он поднял голову и без всякого удивления уставился на вооруженных милиционеров слепыми темными линзами.
— Обожаю графоманов, — дружелюбно заявил он, тряхнув зажатыми в левой руке листками. — У них попадаются просто восхитительные строчки… Вот послушайте.
Он уставился в бумагу, некоторое время водил носом по строчкам и наконец прочел:
— Свежи прозрения мгновенья, легки, как тополиный пух. Они нам дарят озаренья, и Космоса прикосновенья ласкают наш усталый дух. Каково это вам?
Он захихикал и отправил в рот очередной кусочек жаркого.
Сержант, которого перед выездом успели более или менее ввести в курс дела, сразу взял быка за рога.
— Мужчина, — сказал он угрюмо, — что вы едите?
— Мясо, — ответил Козинцев. — Обожаю свинину. Хотите кусочек?
— Свинину? — еще более угрюмо переспросил сержант. — А вот женщина утверждает, что человечину.
Козинцев мельком посмотрел на Анну Александровну, чье бледное лицо едва виднелось из-за плечистых фигур в бронежилетах.
— А у нее не все дома, — равнодушно сказал он. — Она помешанная, наверное. Все время бредит какими-то каннибалами.
Один из милиционеров — огромный, как шкаф, с непроницаемой круглой физиономией и бритым затылком, — внезапно выдвинулся вперед.
— Вы не возражаете? — спросил он и, не дожидаясь ответа, протянул руку.
Он взял тяжелое блюдо за краешек одной рукой, легко поднял его на уровень лица, внимательно осмотрел содержимое, понюхал, а затем аккуратно и без видимых усилий вернул блюдо на стол.
— Похоже на свинину, — сказал он.
— Человечина, говорят, тоже похожа на свинину, — возразил сержант, глядя на Козинцева как солдат на вошь. Он видел этого типа в отделении и знал, что взять его голыми руками непросто.
Колебания сержанта не остались незамеченными.
— Кстати, — с аппетитом жуя, сказал Козинцев, — я что-то не помню, чтобы приглашал вас или хотя бы открывал вам дверь.
— Мы звонили, — с ненавистью сказал сержант, чувствуя, что хозяин прав.
— Правда? — удивился Козинцев.
— Вы не ответили, — продолжал сержант.
— Значит, либо не слышал, либо не хотел отвечать. У вас часы есть? Вы умеете определять по ним время? Я собирался поужинать и лечь спать, а дискутировать с вами по поводу сравнительных характеристик свинины и человечины я как раз не собирался. А если бы меня не было дома? Вы что же, высадили бы дверь? Без ордера, без… ну, я не знаю, без чего еще. Без стыда и совести, например.
Он раздраженно ткнул вилкой в мясо и отправил в рот очередной кусок.
До сержанта внезапно дошло, что у него на глазах самым наглым образом уничтожается вещественное доказательство.
— Мужчина, — сказал он, — прекратите есть. Козинцев снова повернул к нему голову.
— Зачем? Я голоден.
Сержант сделал знак рукой, и круглолицый милиционер молча забрал блюдо с остатками жаркого.
— К нам поступили жалобы на то, что вы… гм… пытались угостить собравшихся у вас людей человечиной. Нам придется задержать вас до выяснения обстоятельств.
Козинцев всплеснул руками.
— Но это же была шутка! Как же можно этого не понимать? Да над вами будет хохотать вся Москва! Вас же со службы выгонят! Что вы, в самом деле, с ума сошли? Я жаловаться буду, в конце концов! Врываетесь в дом, мешаете отдыхать, притаскиваете с собой какую-то психопатку… Она меня преследует, если хотите знать! Вбила себе в голову неизвестно что и прохода мне не дает! Это из-за нее, между прочим, ко мне второй раз врываются ваши вооруженные варвары и топчутся по коврам в грязных сапогах. Я выше этих мелочей, но есть же, наконец, предел!
Сержант заколебался.
— В отделении разберемся, — сказал он.
— На здоровье! — без паузы отреагировал Козинцев. Было видно, что он здорово взбешен. — Разбирайтесь сколько угодно, но без меня. Я с вами не поеду. У вас нет оснований меня задерживать. Я не пьян, не буяню, даже не шумлю. Сижу себе дома, принимаю пищу. Вот с ней разбирайтесь, — он сердито ткнул вилкой в сторону Сиваковой. — А я в вашей конторе уже насиделся. Продержали целые сутки, как какого-то уголовника, и никто даже не подумал извиниться. Вам это так просто с рук не сойдет! — неожиданно взвизгнул он. — Лично вам, сержант! Вы у меня живо сделаетесь рядовым!
