Джеймс Чейз - С/С том 11. Гриф - птица терпеливая. Невинный убийца. Лишний козырь в рукаве
— Синьора очень красива.
— Дай счет…
Он отошел и вернулся со счетом. На лице владельца кабачка больше не играла жизнерадостная улыбка. Я дал ему банкноту в 1000 лир.
— Сдачу оставь себе, Пьерро.
— Это слишком много! — воскликнул он. — Вам же самому нужны деньги.
— Оставь их себе и пошел к черту.
Пьерро ушел обиженный. Я нагнулся, чтобы погасить сигарету, и увидел бриллиантовую брошь. Она лежала около пепельницы, полуприкрытая салфеткой. Наверняка Лаура нарочно оставила эту дорогую вещь. Видно, перед своим уходом эта загадочная женщина тайком вынула брошь из сумочки и оставила там, где я мог найти ее. Положив брошь в карман брюк, я решил заглянуть к тому, кто совсем недавно в соборе возвращал — ту драгоценность Лауре.
Торчи жил в небольшой квартире около площади Лоретте. А находилась квартира на верхнем этаже обветшалого, полуразрушенного дома. Я поднялся наверх, пробираясь среди детей, игравших на площадке, раскланиваясь направо и налево с мужчинами, праздно стоявшими у дверей. Я знал, что в полдень Торчи всегда вкушает сиесту — полуденный отдых. Я постучал в дверь и, ожидая ответа, вытер платком лицо и руки. Здесь, наверху, под железной крышей, было особенно жарко. Торчи сам открыл дверь. На нем была грязноватая белая рубашка и черные брюки. Он был босиком, а по его круглому лицу градом катил пот.
— Синьор Дэвид, — воскликнул он, просияв. — Прошу вас, входите. Вы у меня давненько не были.
— Вполне возможно, — произнес я и последовал за ним в большую неприбранную гостиную. На кушетке у окна лежала подружка Торчи Симона — маленькая смуглая девушка, с большими черными глазами и кудрявой головой. Она равнодушно посмотрела на меня и опять отвернулась к окну.
— Не обращайте внимания на Симону, — сказал Торчи, — она сегодня не в духе. Как только станет прохладно, я ее как следует отколочу, и тогда к ней опять вернется хорошее настроение.
Не поворачивая головы, Симона что-то проворчала в ответ. Торчи подавил смешок.
— Не обращайте на нее внимания, синьор Дэвид, она ведь как ручная и безобидная кошка. Прошу вас, садитесь. У меня еще осталось немного виски, которое я приберегал специально для вашего прихода.
Я уселся за стол и стал наблюдать, как Торчи достает из буфета бутылку и стаканы и ставит их передо мной.
— Я хочу извиниться перед вами за утренний инцидент, — сказал он, разливая виски в стаканы. — Искушение было слишком велико. Вы же знаете, что я впервые тронул вашего клиента.
— Знаю, — сказал я. — Но зачем вы взяли бриллиантовую брошь? Ведь вы не смогли бы ее сбыть.
Торчи выпил виски и со вздохом сказал:
— Хорошее виски. Один приятель достал мне целый ящик. Попробуйте.
— Вам не удалось бы продать брошь, — повторил я. — Почему вы ее взяли?
— Да нет. Я смог бы ее продать. У меня есть один друг, который занимается бриллиантами. Он дал бы хорошую цену.
— Сколько, например?
— Не знаю точно. В соборе было темно, и я не смог ее разглядеть как следует.
Я вынул брошь из кармана и положил на стол.
— Разглядите ее теперь.
Торчи уставился на брошь, не скрывая удивления. Симона соскочила с кушетки и подошла к столу. Она встала за спиной Торчи и смотрела на драгоценность во все глаза.
— Принеси мне лупу, — сказал Торчи.
Девушка подошла к комоду, нашла лупу, которой пользуются часовщики и ювелиры, и подала ее Торчи. Он вставил лупу в глаз и принялся разглядывать брошь. Долго и молча изучал он брошь, а потом передал ее вместе с лупой Симоне. Та рассматривала драгоценность еще дольше. Потом положила все на стол и вернулась на кушетку. По-кошачьи растянулась там и закурила сигарету.
— Вы хотите продать брошь, синьор Дэвид? — спросил Торчи.
— Сколько она стоит?
— Я дал бы вам за нее 200 тысяч лир.
Симона вмешалась:
— Ты с ума сошел! Она не стоит и 100 тысяч.
Торчи улыбнулся ей:
— Синьор Дэвид — мой хороший друг, а друга я не стану обманывать. 200 тысяч лир — это настоящая цена броши.
— Идиот! — в ярости крикнула Симона. — Кто тебе за нее столько даст? Заплати ему 100 тысяч лир, и это будет больше чем достаточно. Или ты хочешь разориться ради своих друзей?
— Не обращайте на Симону внимания, синьор Дэвид, — сказал Торчи. — Это только плохое настроение, а в душе она не такая. Я готов уплатить вам за эту брошь 200 тысяч лир.
Неуверенной рукой я забрал у Торчи брошь и стал вертеть ее между пальцами.
— Это та женщина отдала вам брошь, синьор Дэвид? — спросил Торчи, пристально наблюдая за мной.
— Нет, она положила ее на столик и забыла.
— Ни одна женщина не поступила бы так. Наверняка это подарок. Вы можете получить деньги в четыре часа.
— Хватит их, чтобы купить паспорт, Торчи? — спросил я.
— Думаю, что нет. Паспорт стоит гораздо больше, чем 200 тысяч лир, синьор Дэвид, но я постараюсь разузнать, что можно сделать для вас в этом смысле.
— Хорошо. — Я допил виски и встал. — Можете вы одолжить мне 200 лир, Торчи?
— Значит, вы не хотите продать брошь?
— Вероятно, не продам. Я этого еще окончательно не решил.
— Предлагаю вам за нее 230 тысяч лир, и это моя последняя цена.
— Я подумаю. А пока мне нужно 500 лир.
Торчи достал толстую пачку банкнот.
— Возьмите больше. Возьмите 5000.
— С меня хватит 500.
Пожав плечами, он перебросил мне через стол деньги.
— Сообщите, если получите от кош-то лучшее предложение. Оставьте право первой руки за мной.
— Разумеется, — сказал я, засовывая деньги и брошь в карман. — До свидания.
Я спустился вниз по лестнице и вышел на залитую солнцем улицу. Мне ничего не оставалось, как пойти к себе, чтоб спокойно обдумать, как поступить дальше с оказавшейся неожиданно у меня драгоценностью.
Я лежал на кровати. Моя комната находилась в нижнем этаже дома позади оперного театра «Ла Скала». В жаркую погоду, когда вентиляционные люки театра были открыты, до меня доносились музыка и пение. Если ветер был постоянным и дул в мою сторону, то иногда удавалось прослушать всю оперу. Комната стоила не слишком дорого. Единственным ее достоинством была чистота, и то я сам заботился об этом. Обстановка была убогая, а при взгляде на обои человеку могло сделаться тошно. Вся меблировка состояла из стола, кровати, кресла, умывальника и дорожки на полу. На стене висела плохая репродукция «Весны» Боттичелли.
На столе лежали моя записная книжка и сложенная в порядке рукопись, над которой я работал уже четыре года. Под столом я держал справочники, которые представляли для меня большую ценность.
На деньги Торчи я купил пачку сигарет и бутылочку красного вина. Теперь я курил лежа, а рядом со мной стоял бокал вина.
Было около семи часов. Я все еще не пришел ни к какому решению, хотя выбор у меня был не такой уж большой. Я мог или вернуть брошь, или оставить ее себе. Если бы на деньги, вырученные от ее продажи, можно было бы купить паспорт, то я, не раздумывая, отдал бы брошь Торчи. Правда, и без этого деньги дали бы мне возможность прилично одеться и полгода не работать. Я не солгал, когда сказал Лауре, что мне никогда не удастся получить прописку и работу в Милане. Это было невозможно потому, что итальянская и американская военные полиции разыскивали меня в связи с некоторыми событиями, случившимися в последние недели войны. Поэтому 200 тысяч лир были для меня большим искушением.
Почему, собственно говоря, Лаура оставила брошь на столике? Было ли это сделано из сочувствия ко мне, или она хотела таким образом мне помочь? Или она рассчитывала, что я верну брошь и это даст ей возможность еще раз увидеть меня?
В итоге раздумий я пришел к решению не продавать брошь. До этих пор мне удавалось сводить концы с концами, обходиться без краж и сутенерства. Так будет и впредь.
Хотелось ли мне снова увидеть Лауру Фанчини? Лежа на кровати в жаркой, душной комнате, я вызывал в памяти ее образ и увидел ее такой, какой она была в последний раз на пороге кабачка, и я почувствовал, что не просто хочу увидеть эту женщину, а даже должен. Теперь мне было безразлично, что нельзя бить лежачего. Муж Лауры прожил с ней целый год. И теперь ему нечего предложить ей, как и ей — ему. Я ничего не отниму у него. Ему просто не на что больше рассчитывать. Наиболее верным решением этого вопроса было предоставить право выбора самой Лауре. Там, в траттории Пьерро, она уже готова была это сделать, но я уклонился от шага навстречу. Теперь я снова должен предоставить ей возможность решать, и если она не захочет меня видеть, то мне придется забыть эту женщину. Однако возможность выбора я должен ей предоставить. Желание видеть Лауру подсказало мне, как я могу ее разыскать. Я поднялся с кровати и вышел из комнаты. Я прошел по коридору к телефонной кабине. Мне не сразу удалось найти нужный номер. Наконец я разыскал его под именем Бруно Фанчини. Я набрал номер, и Лаура тотчас же сняла трубку, как будто сидела у телефона в ожидании моего звонка.
