Джеймс Чейз - С/С том 11. Гриф - птица терпеливая. Невинный убийца. Лишний козырь в рукаве
— Наверное, вы думаете обо мне бог знает что и не совсем лестное, — сказала женщина, прямо взглянув мне в глаза.
— Нет, но я не могу поверить своему счастью.
Она рассмеялась:
— Я, наверное, кажусь вам слишком экстравагантной?
— Никоим образом, но вы, вероятно, слишком импульсивны и теперь жалеете о том, что поддались первому порыву.
— Так оно и есть. Я не знаю, что лучше, уйти или остаться.
— Останьтесь, — сказал я. — Лучше всего следовать первым побуждениям.
— Вы так думаете?
— Да.
— Прекрасно. Тогда я остаюсь. Но скажите, как вас зовут?
— Дэвид Чизхольм. А вас?
— Лаура Фанчини.
— Я считал вас американкой, но Фанчини — известная итальянская фамилия.
— Я и есть американка, но мой муж — итальянец.
Я бросил на нее быстрый взгляд.
— Итальянец или был итальянцем?
— Разве это так важно? Да.
— Все еще итальянец?
— Да.
Появился Пьерро с двумя бокалами «Кьянти» и сифоном.
— «Ризотто» будет готово через пять минут, синьора, а пока позвольте предложить вам аперитив.
Я незаметно толкнул его в бок.
— Убирайся, Пьерро, ты нам мешаешь.
Он с улыбкой вернулся за стойку.
— А какой смысл вы вкладываете в мои слова «все еще»? — спросил я. — Он жив или мертв?
— И то, и другое. Четыре года назад он попал в страшную катастрофу и с тех пор не двигается и не говорит. Но он жив.
— Это печально.
— Да, очень. — Она разбавила «Кьянти» водой из сифона.
— Но это печально и для меня. Если бы я раньше знал об этом, то не поцеловал бы вас, — сказал я.
— А почему вы меня поцеловали? — спросила она, не глядя на меня. Ее тонкие пальцы вертели бокал.
— Сам не понимаю.
Она продолжала играть с бокалом. После долгого молчания она наконец сказала:
— Я почувствовала то же самое.
Сердце у меня сильно забилось.
— Вы попросили меня остаться здесь, — продолжала она, — значит, вы влюбились в меня с первого взгляда? Верно?
Я улыбнулся.
— Не совсем точно. Я поправляю вас. Просто при первом взгляде на вас я почувствовал как бы удар тока.
В этот момент появился Пьерро с «ризотто». Он поставил его. Мы молчали до тех пор, пока хозяин траттории не ушел от нашего столика.
— Я не могу понять, почему такой человек, как вы, занимаетесь работой экскурсовода, — сказала она.
— Для меня нет другой работы. Я не отмечен в полиции. Но это, конечно, тайна.
— Вы хотите сказать, что у вас нет разрешения на жительство?
— Вот именно.
— Но ведь его нетрудно достать.
— Не для меня. Мне не дают разрешения на жительство потому, что у меня нет гарантированной работы, а работы мне не дают потому, что у меня нет прописки. Типичный итальянский замкнутый круг.
— Тогда почему вы вообще остаетесь в Италии?
— Мне нравится эта страна, и, кроме того, я пишу книгу об итальянских соборах.
— Вы, я думаю, будете последним человеком на земле, который решил заниматься подобным делом.
— Вы так считаете? Когда я жил в Нью-Йорке, я был архитектором. Не знаменитым, но на жизнь я себе зарабатывал. Потом меня призвали в армию, и в конце концов я оказался в Италии. У меня не было денег, а так как мне не хотелось вступать в конфликт с полицией, то я стал «диким» гидом.
— А не лучше ли было все же добиться в полиции разрешения на жительство? Я варена, что это можно устроить.
— Наверное. Но мне не хочети заниматься этим.
Пьерро принес «ассобукко». Когда он ушел, Лаура спросила:
— У вас действительно нет денег?
— Теперь немного есть.
— Но раньше вы сказали…
— Я работаю с переменным успехом, но меня это не волнует. Мне вполне хватает моего заработка. Расскажите мне лучше о себе.
Лаура пожала плечами.
— Мне особенно нечего рассказывать. Я работала секретаршей у американского консула в Риме, затем его перевели сюда, в Милан. Здесь я встретилась с Бруно (моим теперешним супругом), и он предложил мне выйти за него замуж. Он очень богат. Мне надоело работать в бюро, да и Бруно казался очень влюбленным, ну я и вышла за него замуж. Год спустя он попал в автомобильную катастрофу, сломал позвоночник и получил другие серьезные повреждения. Врачи сказали, что он не оправится, но они не знают Бруно. Для него нет ничего невозможного, если он что-то вобьет себе в голову. Он твердо решил жить и делает это вот уже четыре года. Он не двигается, не говорит, не может пошевелить ни одним мускулом, но он живет.
— Неужели для него нет никакой надежды?
Она покачала головой.
— Не знаю, сколько это еще продлится. Врачи говорят, что муж с одинаковым успехом может или умереть через день, или прожить несколько лет, — с горечью сказала она.
— Мне очень жаль.
Вдруг Лаура рассмеялась:
— Так что, видите, мне сейчас нелегко.
— А что вы делаете в Милане?
После моего вопроса улыбка исчезла с ее лица и сменилась выражением горечи.
— Я договорилась на два часа со своим парикмахером. Атмосфера в доме такая гнетущая, что я решила выехать пораньше и заглянуть в собор. Я очень рада, что эта идея пришла мне в голову. — Она с нежностью посмотрела на меня, но я думал сейчас не о женщине, сидящей напротив меня, а о ее муже, который не может ни пошевелиться, ни заговорить. Каково было бы мне на его месте? Каждая отлучка жены заставляла бы меня волноваться.
— Бруно доверяет мне, — сказала Лаура, как бы прочитав мои мысли. — Ему в голову не приходит, что я могу' поддаться слабости. Он верит в чувство долга, заменяющего верность.
Я был поражен, как легко она читала мои мысли.
— Для вас это должно быть тяжело.
— До недавнего времени мне это было безразлично, — сказала она, не глядя на меня, — но постепенно мне в голову стала приходить мысль, что я веду себя как дура. Четыре года — это очень долгий срок. И стоит мне подумать, что проходят, может быть, лучшие годы моей жизни, как я начинаю спрашивать себя: что же делать? Кроме того, он вряд ли что-нибудь заметит.
Я почувствовал, как у меня вся кровь прилила к голове. Следующий ход был за мной. Она хотела, чтобы ее убедили в правоте только что сказанного, а это весьма нетрудно было сделать. Если я не решусь на это, то на моем месте окажется кто-нибудь другой. Но я не мог отделаться от мысли о ее больном муже, не мог выбросить представленную о нем картину из головы. Я все время воображал себя на его месте.
— Вы не совсем правы, — сказал я. — Есть люди с очень-очень тонким ощущением по отношению к окружающим. Ваш муж может догадаться очень быстро, скорее всего, вы сами выдадите себя. Для него это будет очень неприятным открытием.
Некоторое время Лаура сидела, не глядя на меня.
— Это очень мило, что вы заботитесь о Бруно. Большинству мужчин на вашем месте такое и в голову бы не пришло.
— Я подумал не столько о нем, сколько о вас. Я знаю, каким тяжким грузом может быть нечистая совесть. Особенно она будет донимать вас ночью.
Она рассмеялась холодным смешком, но ее глаза остались бесстрастными.
— В таком случае, вам лучше продолжать работу над своей книгой, Дэвид, — сказала она. — Вы мне вдруг напомнили святого или, по крайней мере, такого человека, которому стоит писать книгу о соборах.
Я покраснел.
— Вы правы, но здесь совершенно особая ситуация. Если бы ваш муж был здоров и мог постоять за себя, тогда другое дело. Я же не могу бить лежачего.
— Вот за это вы мне и нравитесь, Дэвид.
В глазах Лауры загорелся огонь отчужденности. Она заговорила так, как будто меня здесь не было и она признавалась в тайных мыслях самой себе.
— Да, нам пришлось бы бить лежачего. Жаль, что я не обладаю вашими спортивными способностями. Мне все равно, кого бить: сидячего или лежачего. — Она взглянула на часы. — Мне нужно бежать. Я не решаюсь заплатить за обед. Вы, вероятно, обидитесь. — Она встала. — А теперь, прошу вас, не провожайте меня. Я предпочитаю уйти одна.
Это показалось мне правильным.
— Мы увидимся?
В ее глазах появилась насмешка.
— А зачем? Меня не интересуют ваши соборы, а вас — мои неприятности.
Сейчас она стояла напротив света, и я еще раз обратил внимание, как она красива. Мои добрые намерения начали испаряться. Я стал искать возможности для отступления.
— Минутку…
— Желаю вам счастья, Дэвид. Благодарю вас за прекрасный обед и советую продолжать писать вашу книгу. Я уверена: она будет иметь успех.
Ни разу не обернувшись, Лаура вышла на улицу. Я остался сидеть за столиком, злой на себя и на весь мир. Какого дурака я свалял! Но, однако, внутреннее чувство подсказывало мне, что я поступил правильно. Пьерро вышел из-за стойки и подошел ко мне.
— Вы довольны обедом, синьор Дэвид?
— Да. Дай мне счет.
— Синьора очень красива.
