Миюки Миябэ - Седьмой уровень
Мисао с готовностью кивнула.
— Я сделаю все, что в моих силах, все будет хорошо, ты вернешься в прежнее состояние. Единственное, что меня волнует, — твоя семья. Кадзуки уверяет, что твои родители вряд ли будут сильно беспокоиться по поводу твоего отсутствия, это правда?
— Не знаю. Но… доктор, какой сейчас день?
— Двенадцатое августа, воскресенье. Два часа дня.
Мисао посмотрела в сторону окна. Белые жалюзи были плотно сомкнуты. Ни один луч с улицы не проникал внутрь.
— Я убежала из дома ночью восьмого августа. Значит, прошло четыре дня. Даже мои родители в конце концов начнут беспокоиться, почему меня так долго нет дома. Но зная свою маманю, думаю, она не станет обращаться в полицию.
— Что же нам делать? — доктор скрестил длинные ноги.
Между брюками и тонкими, как чулки, носками мелькнула бледная кожа. Этот доктор, подумала Мисао, так занят на работе, что не остается времени на отдых и занятия спортом. И лицо у него осунувшееся, и осанка не слишком хорошая. Отец, вернувшись из командировки, часто сидит точно также, ссутулившись. Как будто всем своим видом говорит, что валится с ног от усталости.
— Может быть, позвонить домой и рассказать?
— Другими словами, ты хочешь рассказать все как есть?
Доктор сдвинул брови.
— Только не это, — замотала Мисао головой.
— Будут ругать?
— Да, но на это мне, честно говоря, наплевать. Обидно, что вся их злоба от того, что они не способны меня понять.
Бесполезно объяснять, почему она отправилась в «путешествие», родители останутся глухи. Пусть бы орали сколько влезет, лишь бы поняли.
Но они будут в ярости только потому, что, с их точки зрения, Мисао совершила неразумный поступок.
— Тогда придется соврать?
Мисао подняла глаза на доктора. Если она во всем признается родителям, вряд ли она когда-либо еще увидит его золотую коронку.
— Вас тоже больше устроит, если они не узнают правды?
Доктор молчал. Плотно сжал пересохшие губы.
— Ведь так? Ведь это «путешествие» противозаконно, да?
— Разумеется.
— Это вы были в «Ла Пансе», да?
— Да.
— Я слышала вопль. Что это было?
Доктор молчал.
— Мне лучше не знать?
Доктор кивнул.
— Она ваша пациентка? Как и я?
После некоторой паузы, он вновь кивнул.
Мисао едва заметно улыбнулась.
— Хорошо, я совру. Дайте мне телефон. Я что-нибудь наплету.
Доктор не возражал.
— Только одно условие — позвонишь ночью. Днем…
— Не хотите, чтобы здесь об этом стало известно?
Мисао угадала его мысль, но ни один мускул на лице доктора не дрогнул.
— Да.
— Понятно. — Мисао поморщилась: — Доктор…
— Что?
— У меня что-то странное с левой рукой. Как будто онемела.
Доктор Сакаки поднял глаза.
— Почему ты сразу не сказала?
Он подробно расспросил Мисао о ее самочувствии, взял в свою руку ее левую ладонь, резко сжал, затем достал из кармана халата шариковую ручку и попытался вложить в ее пальцы. Задумался, хмурясь.
— Ничего не могу сказать без более детального обследования. Начнем с завтрашнего дня. Сегодня нет специалиста, чтобы сделать рентген.
Доктор ушел, оставив Мисао одну. Вновь послышался щелчок замка. Приблизившись, дернула за ручку, но дверь не шелохнулась. Изолировали! — подумала она.
И все же она была относительно спокойна. Возможно, выдавала желаемое за действительное, но, по первому ощущению, доктор Сакаки не был плохим человеком. Может быть, ему удастся уладить последствия ее «путешествия»?..
Мисао смутно помнила три дня «путешествия», начавшегося с того, что ее сознание стало пустым, словно чистый лист. Но Кадзуки предупредил ее, что так и должно быть.
Единственное, что она знала: в конце концов вновь предстоит вернуться в ту, которая носит имя Мисао Каибара.
Как заранее договаривались, во время «путешествия» Кадзуки постоянно был рядом с ней. Они всюду ходили вдвоем, все делали вместе. Не было страха, напротив, она испытывала необыкновенную легкость. Если все «путешествия» проходят так же, ничего удивительного в том, что от желающих нет отбоя.
Но каждый, кто решается на такое, ненавидит себя…
Остаток дня двенадцатого августа она провела, лежа в постели. Левая рука оставалась парализованной, но головная боль прошла и настроение улучшилось. Один лишь раз она приблизилась к окну и сквозь щель в жалюзи выглянула на улицу. Раздвинуть шире, чем на пять сантиметров, не получилось, поэтому увидела она не слишком много. Выложенную бетонными плитами автостоянку. Нестерпимо захотелось вдохнуть свежего воздуха, попыталась открыть окно. Но нигде не было запора. И ручка отсутствовала. Окно заделано намертво. Хуже того, оно было не из стекла, а из армированного пластика. Так что разбить тоже невозможно.
Около девяти вошла медсестра. Невысокого роста, лет пятидесяти. Она принесла еду. Еда больше напоминала домашнюю, чем больничную. Мисао была голодна, поэтому съела все подчистую.
Когда медсестра пришла за посудой, пожаловалась, что скучно, и попросила принести хотя бы какой-нибудь журнал.
Но сестра отмахнулась:
— Вам что, не достаточно потрясения, которое вы пережили? Теперь можно немного и поскучать.
— Но, послушайте… Откуда вам известно, почему я здесь?
Сестра на ее вопрос не ответила. Проверила жалюзи на окне, отрегулировала кондиционер, после чего сказала:
— Не говорите лишнего, молчите. Иначе вам отсюда не выйти.
Холодный голос, холодные глаза. Как будто она имела дело не с пациентом, а с арестантом. Когда медсестра ушла, Мисао почувствовала облегчение.
В десять вновь пришел доктор Сакаки, на этот раз с медсестрой. Они вывели ее в коридор. В узком лифте спустились на первый этаж. Так она узнала, что ее палата находится на четвертом этаже.
Домой она звонила из приемной доктора. Она солгала матери, сказав, что устроилась на работу в ресторане в Иокогаме, в котором однажды проходила собеседование. Она не назвала ресторан, но мать без труда поверила. Впрочем, может и потому, что медсестра внесла свою лепту, выступив в роли матери подруги.
Когда ее вели обратно на четвертый этаж, дверь в регистратуру была приоткрыта, и она успела заглянуть внутрь. Аккуратно прибранные столы, сейф, яркие разноцветные папки. Она успокоилась. Этот вид был таким привычным, совсем как в регистратуре ее районного врача.
Доктор довел ее до палаты. Он уже хотел уйти, когда Мисао, собравшись с духом, попросила:
— Пожалуйста, не запирайте. Я никуда не убегу. Окно не открывается, я не смогу уснуть, думая, что не выберусь отсюда в случае пожара.
— Я не могу оставить дверь незапертой.
— Почему?
— Опасно, вот и все.
— Я представляю опасность, или вы хотите сказать, что сюда может зайти кто-то, представляющий опасность для меня?
Пожевав губами, доктор сказал:
— Второе.
— Тогда оставьте мне ключ. У вас же есть дубликат? Я не буду им пользоваться. Пожалуйста! Только чтоб было спокойнее.
Доктор немного заколебался, но в конце концов достал из кармана связку ключей, отделил один и протянул Мисао.
— Я его спрячу. Хорошо? Чтобы никто не узнал.
Мисао сунула ключ под подушку. Прилегла и тотчас провалилась в сон.
Но мирный сон продолжался не долго. За дверью послышались голоса, как будто кто-то спорил.
Она выглянула из-под одеяла, чтобы узнать, что происходит, и в тот же момент дверь распахнулась. Зажегся свет, Мисао сощурила глаза.
— Эта?
Голос не принадлежал ни доктору Сакаки, ни медсестре, ни Кадзуки.
На пороге, вальяжно подбоченившись, стоял низкорослый, коренастый человек. Старше ее отца. Взгляд пронзительный, губы спесиво поджаты. Одет в костюм, но пиджак расстегнут и виден ремень с большой пряжкой.
Доктор Сакаки находился прямо у него за спиной и держал его за руку. Видимо, спор происходил между ними. Мисао приподнялась.
— Прошу вас, профессор, прекратите! — возбужденно говорил Сакаки. Веки его дергались.
— Да отстань ты, не буду я ее трогать. Только взгляну на мордашку, — сказал тот, которого только что назвали профессором. — Ну разве не красотка, а?
Вид этого человека напомнил Мисао неприятный случай двухлетней давности. В тот день к ним в гости пришел босс ее отца, и они распивали до поздней ночи.
Он с самого начала произвел на нее отталкивающее впечатление. Поздоровавшись ради приличия, она сразу же ушла к себе в комнату на втором этаже.
Но когда спускалась в туалет, как назло, столкнулась с ним лицом к лицу. Он как раз выходил из туалета, и был так пьян, что едва держался на ногах. Молния на ширинке была наполовину расстегнута. Мисао отвернулась.
Он качнулся в ее сторону, обдавая перегаром. Мисао хотела бежать, но он прижал ее к стенке. Босс отца обнял ее и, едва не касаясь щеки слюнявыми губами, сказал заплетающимся языком:
