Леони Суонн - Гленнкилл
— Об овцах? — еще раз переспросил Габриэль.
— Об овцах, — подтвердил Хэм. — Ты думаешь, я сошел с ума. Я сам часто об этом думаю. Что после падения у меня с головой не все в порядке. Но это не так! Потому что все случилось еще до того! Баран появился раньше! Понимаешь? Раньше! Он виноват!
Хэм толстым пальцем указал на овец:
— Ты-то думаешь, что это бессловесная скотина, с которой можно делать все, что хочешь. Я тоже так думал. Ха!
Мясник горько усмехнулся.
— И что? — озадаченно спросил Габриэль.
— Заблуждение, — ответил мясник. — Они точно знают, что здесь происходит. Спроси отца Уильяма. Они вчера преследовали нас! А заводила — вон тот, толстый. Это дьявол!
— Тот, что пытается спрятаться за седым бараном?
— Точно!
Хэм вытер капельки пота со лба носовым платком. Габриэль, который все еще смотрел в указанном направлении, вдруг что-то вспомнил. Глаза его снова сузились.
— Ты вчера говорил с отцом Уиллом? И он тебе рассказывал о знамениях и чудесах?
Хэм кивнул:
— Точно знамение. И я этого терпеть не намерен. Посмотри на них! Вчера они были втроем. Говорю тебе, это необычные овцы! Посмотри, как они шушукаются! Они обсуждают, как им с тобой расправиться.
Овцы замерли. Мясник видел их насквозь.
Габриэль снова посмотрел в их сторону.
— Я думаю, ты прав, — сказал он Хэму.
По отаре пронесся вздох. Теперь Габриэль все знает. И никогда не уйдет с их луга. Исчезнут они. Ведь всякая плоть — трава, и к тому же всякая трава — плоть, то есть мясо. Габриэль сам это сказал.
Хэм, задрав голову, ошарашенно смотрел на возвышающегося Габриэля.
— Правда? Ты веришь мне?
Габриэль невозмутимо кивнул.
На холме, покорившись судьбе, овцы опустили головы в траву. Только Мод строптиво посматривала на Габриэля и мясника.
— И все же мы попытаемся, — проблеяла она.
— Это и в самом деле необычные овцы, — сказал Габриэль, — необычно нерентабельные. Хотя порода древняя. В весе не прибавляют, ягнят приносят мало. Зачем Джордж с ними возился, ума не приложу.
Хэм смущенно теребил пуговицу на жилете.
— Может быть, ты мне продашь одного? Вон того барана?..
— Смертельно опасного?
Моппл замер от ужаса. Но мясник вдруг опустил глаза.
— Ты мне не веришь, — сказал он разочарованно. У него пропало всякое желание продолжать разговор.
Мясник развернул коляску и покатился прочь. Габриэль смотрел, как он с трудом пробирается сквозь траву. Потом сложил руки рупором и закричал ему вслед:
— Эй, Хэм! Ты придешь послезавтра на конкурс?
Но Хэм не обернулся. Только прибавил скорость.
Как только Хэм свернул на тропинку, Габриэль расхохотался. Наконец-то с этим старым придурком покончено. Совсем свихнулся. Он покачал головой и снова поднял косу. Но тут что-то привлекло его внимание. Одна из овец Джорджа споткнулась и кувырком полетела в траву. Черноголовый. Габриэль усмехнулся. Ну и ну! Древняя порода! Верные ноги! Овца с трудом поднялась. Через несколько шагов снова упала. Рядом с ней споткнулась еще одна. Толстый баран, как в тумане, тыкался головой в стену сарая. Ухмылка Габриэля застыла на губах. Его холодные как лед голубые глаза вдруг словно подтаяли. Коса упала в траву.
— Черт! — пробормотал Габриэль. — Овечья трясучка!
Овцы продолжали валиться на траву, дрожа и неестественно высоко вскидывая ноги, даже когда Габриэль на них уже не смотрел. Все происходящее доставляло им неизъяснимое удовольствие. Габриэль тут же подозвал собак. Отодрал часть сетки с ограды, которую за несколько дней до того с таким трудом возводил. То, что овцам довелось увидеть потом, было верхом пастушьего мастерства. Несколько слов — и собаки Габриэля вывели стадо из загона, причем без паники. Минуту спустя на дороге осталось только облако пыли. О Габриэле и его овцах напоминала только сетчатая ограда.
— Мы больше его не увидим, — с облегчением сказала Хайде.
— Увидим, — возразила Мисс Мапл. — Мы увидим его. Сегодня днем, когда тени начнут укорачиваться. Под старой липой. Может быть, все выяснится.
18. Крик ягненка
— Завещание Джорджа Гленна, — произнес адвокат. — Составлено и подписано тридцатого апреля тысяча девятьсот девяносто девятого года в присутствии трех свидетелей, один из которых — присяжный адвокат, то есть я.
На адвокате был безупречно сидящий костюм. Он оглядел собравшихся. За стеклами очков блестели два любопытных глаза. Но заинтригованы были не только жители Гленнкилла. Адвокат тоже. Настроение у всех было как перед грозой: ожидание беды.
— Огласить в воскресенье, после моей смерти, или в следующее воскресенье, в двенадцать часов дня под старой деревенской липой в Гленнкилле.
Адвокат отвлекся от завещания. Липовый лист оторвался от ветки и опустился на плечо юриста. Адвокат снял листок и покрутил его перед глазами.
— Это, без сомнения, липа. Но та ли это деревенская липа?
— Да-да, — нетерпеливо подтвердил Джош. — Это та деревенская липа. Начинайте же.
— Нет, — ответил адвокат.
— Нет? — изумилась Лили. — Вы всех нас собрали здесь и не собираетесь ничего оглашать?
— Нет, — снова ответил адвокат.
— Значит, все-таки огласите? — уточнил Эдди.
Адвокат вздохнул. Кинул быстрый взгляд на часы на запястье. Изящные часы, как те, что надевал Джордж, работая в огороде.
— Сейчас ровно одиннадцать часов пятьдесят шесть минут. Поверьте мне.
Последняя фраза касалась тех, кто бросился проверять свои механизмы.
— До двенадцати часов я, к сожалению, бесправен.
Люди возмущенно забормотали.
Под руководством Отелло овцы отважились подойти поближе. Они пришли ко времени коротких теней, чтобы узнать, прояснит ли что-то завещание или нет. Будет назван убийца или откроются хотя бы какие-нибудь важные факты. На них никто не обращал внимания. Отелло строго-настрого приказал им подходить к людям беззвучно, как собаки. Но даже если они прискакали бы галопом и с громким блеянием, их все равно никто не заметил бы. Люди были поглощены своими делами.
Церковные часы пробили двенадцать.
— Пора, — прошелестело под липой. Но адвокат покачал головой:
— Эти часы спешат. Вам нужно подвести их при случае.
Снова раздался гневный ропот. Затем люди смолкли. Моппл опять увидел страх. Он волной пробежал по рядам, нырнул, как кошка, под ноги Джоша, дохнул холодом в спину Эдди, с ухмылкой обнюхал черное платье Кейт.
Снова началось приглушенное бормотание. Внезапно появилась Ребекка. Ее платье было как капля крови на черном муаре всеобщего траура. Все взгляды устремились к ней. Отелло отлично понимал, что происходит: Ребекка была как пышная нива, где мечтал попастись каждый мужчина.
Адвокат спрятал часы за белой манжетой. Он откашлялся, привлекая к себе внимание собравшихся.
Овцы ждали с нетерпением. Впервые за долгое время им снова будут читать вслух. И написанное самим Джорджем!
— «Моей жене Кейт я оставляю свою библиотеку, в том числе 73 бульварных романа, один детектив, сборник ирландских сказок и книгу о болезнях овец, а также все, что предписывает закон…»
Адвокат поднял глаза.
— Вы можете претендовать на дом, — объяснил он. — И еще вам полагается небольшая пенсия.
Кейт кивнула, сжав зубы.
— «Моей дочери Ребекке Флок…
По толпе пробежал шепот. Джордж? Дочь? Любовь на стороне? Супружеская измена?
— …я оставляю свои землевладения, состоящие из лугов в Гленнкилле, Голахе и Тулликинри».
Отелло посмотрел на Ребекку в ярко-красном платье. Она была как цветок мака среди черно-серых жителей деревни. Она сильно побледнела и облизнула губы. На нее никто не обращал внимания. Кейт всхлипнула. Хэм сочувственно посмотрел на нее.
— Наверное, все, — произнес кто-то.
— Нет, — возразил адвокат. — Еще не все.
Моппл видел, как под черными костюмами напряглись мускулы. Сейчас все вскроется? Но что? Моппл приготовился к бегству.
— «…Бесс Джеймсон получает мою Библию…»
Сердобольная Бесс в третьем ряду тихонько заплакала, прикрываясь рукой.
— «…Абрахаму Рэкхэму я оставляю мой «смит-и-вессон» с глушителем, полагая, что он ему еще пригодится…»
Хэм сидел в своем кресле. Глаза у него увлажнились. Он кивнул с затаенной угрозой.
— «Я знаю, о чем вы сейчас думаете, — продолжал адвокат. — Не все из вас, но многие…»
— Откуда вы можете это знать? — спросила Лили.
— Я цитирую, — ответил адвокат.
Присутствующие переглянулись. Адвокат снова вздохнул. Овцы отлично его поняли. Даже они знают, что такое «цитировать». Это примерно как читать вслух.
— «Я долго размышлял, — адвокат откашлялся, — и решил, что не буду этого делать. Живите дальше своей мелкой, гадкой жизнью…»