Джон Гришэм - Невиновный
Симмонс поклялся, что, делая признание, был трезв и не находился под действием наркотиков, однако Смиту и Роджерсу было очевидно, что долгое употребление «кислоты» сделало свое дело. Они тут же отмели его историю. Хотя в ней было не больше неточностей, чем в «признаниях» Томми Уорда, на детективов она впечатления не произвела. Смиту в конце концов надоело слушать, и он сказал:
– Я считаю, что вы не убивали Дебби Картер.
Симмонс, смешавшись еще больше, твердил, что он убил девушку, детективы настаивали, что он этого не делал.
Поблагодарив за потраченное время, они отправили его домой.
* * *Хорошие новости были редкостью для понтотокской тюрьмы, но в начале ноября Рон получил неожиданное письмо. Судья административного суда признал его имеющим право на материальное пособие по нетрудоспособности согласно Акту о социальном обеспечении.
За год до того Аннет от имени Рона подала соответствующее прошение, в котором указала, что он не может работать с 1979 года. Судья Говард О'Брайан изучил богатую событиями историю его болезни и назначил слушания на 26 октября 1987 года. Рона привезли на них из тюрьмы.
В своем решении судья О'Брайан отмечал: «Медицинская документация, представленная соискателем, явно свидетельствует об алкоголизме и клинической депрессии, регулируемой с помощью лития. Состояние больного может быть квалифицировано как атипическое биполярное расстройство, осложненное атипическим расстройством психики, граничащим с психопатией, паранойей и болезненной предрасположенностью к антиобщественному поведению. Совершенно очевидно, что без лекарств больной становится агрессивным, жестоким, склонным к физическому насилию; он страдает галлюцинациями религиозного свойства и расстройством мыслительной деятельности».
В решении также говорилось: «У больного случаются повторяющиеся периоды дезориентации во времени, ослабления внимания, а также утраты способности к абстрактному мышлению и помутнения сознания».
Судья О'Брайан без колебаний пришел к заключению, что Рон страдает «биполярным расстройством и неадекватностью восприятия реальности» и что состояние его серьезно настолько, что делает невозможным выполнение им сколько-нибудь осмысленной работы.
Рон был официально признан нетрудоспособным начиная с 31 марта 1985 года по текущее время.
Обязанность судьи административного суда состояла в том, чтобы, убедившись в физической или умственной нетрудоспособности соискателя, назначить ему ежемесячное пособие. Дело важное, однако не вопрос жизни и смерти. Обязанностью же судей Миллера и Джонса было обеспечить каждому подсудимому, особенно такому, которому грозила смертная казнь, справедливый суд. Ирония судьбы заключалась в том, что судья О'Брайан смог увидеть очевидные медицинские проблемы Рона, а судьи Миллер и Джонс – нет.
Барни добросовестно позаботился о том, чтобы Рон прошел обследование. Он организовал экспертизу через Понтотокский департамент здравоохранения. Директор клиники Клодетт Рей назначила ряд психологических тестов и представила Барни отчет, который заканчивался так: «Рон проявляет осознанный страх, обусловленный ситуационным стрессом. Он чувствует себя беспомощным, чтобы изменить ситуацию, а вернее – самого себя. Он может совершать неадекватные поступки вроде отказа присутствовать на предварительных слушаниях из-за паники и расстройства мыслительного процесса. Большинство людей, напротив, желали бы иметь возможность лично слышать все, что может повлиять на их будущее и даже стоить им жизни».
Это заключение Барни засунул в папку, где оно и осталось. Ходатайство о назначении слушаний по вопросу о дееспособности было рутинной процедурой, которую Барни неоднократно приходилось инициировать. Его клиент сидел в тюрьме, всего в каких-нибудь ста футах от здания суда, которое Барни посещал почти каждый день.
Дело взывало о том, чтобы кто-нибудь поднял вопрос о дееспособности обвиняемого.
На процессе Денниса Фрица обвинение очень рассчитывало на поддержку полуграмотного свидетеля-индейца по имени Джеймс С. Харио. В свои двадцать два года Харио уже сидел в тюрьме за кражу со взломом, причем его поймали после того, как он вторично вломился в один и тот же дом. В сентябре и октябре, в ожидании перевода в главную тюрьму штата, он был соседом Денниса Фрица по камере.
Они даже в некотором роде подружились. Деннис жалел Харио, писал за него письма, в основном его жене. Притом он прекрасно понимал, что задумали копы. Едва ли не каждый день они уводили Харио из камеры без всякого видимого повода – процесс над ним закончился, и в суде ему делать было нечего, – а как только приводили обратно, он принимался донимать Денниса расспросами об убийстве Дебби Картер. В тюрьме, кишевшей опытными и искусными подсадными утками, Харио был самым захудалым.
Схема просматривалась настолько очевидно, что Деннис написал заявление, состоявшее из одного абзаца, и заставлял Харио подписывать его каждый раз, когда того уводили из камеры. В частности, там была фраза: «Деннис Фриц всегда утверждает, что он невиновен».
Обсуждать с ним свое дело Деннис категорически отказывался.
Это, однако, не остановило Харио. 19 ноября Питерсон внес Джеймса С. Харио в список свидетелей обвинения. В тот же день возобновились предварительные слушания по делу Денниса под председательством судьи Джона Дэвида Миллера.
Когда Питерсон объявил, что следующим вызывает к свидетельской стойке Харио, Деннис вздрогнул. Что там напридумал этот тупица?
Харио под присягой лгал неумело. Он объяснил серьезно слушавшему его Биллу Питерсону, что был сокамерником Фрица, и хотя поначалу они жили дружно, в ночь Хэллоуина их разговор закончился плохо. Харио выпытывал у Фрица подробности убийства. Деннис не желал их открывать, но Харио без труда заполнил белые пятна сам. Он уверился в том, что Деннис виновен, и не стал этого скрывать. Деннис занервничал, начал метаться по камере, совершенно очевидно, обуреваемый чувством вины, а через некоторое время, посмотрев на Харио полными слез глазами, сказал: «Мы не хотели причинить ей зла».
Деннис не мог спокойно слушать эту чушь и закричал:
– Ты лжешь! Лжешь!
Судья Миллер призвал подсудимого к порядку. Харио и Питерсон продолжили плести свою сказку. По словам Харио, Деннис сокрушался о своей маленькой дочке: «Что ей придется испытать, когда ей скажут, что ее папа – убийца!» А потом Харио выдал и вовсе фантастическую подробность: якобы Деннис признался ему, что Рон принес в квартиру Дебби несколько банок пива и, изнасиловав и убив девушку, они собрали пустые банки, вытерли все отпечатки пальцев и только после этого ушли.
Во время перекрестного допроса Грег Сондерс поинтересовался у Харио, не объяснил ли ему Деннис, как им удалось стереть собственные невидимые отпечатки, оставив при этом десятки чужих. Харио не смог ответить на этот вопрос. Признал он и то, что по меньшей мере шесть других заключенных находились рядом с ними в момент, когда Деннис делал Харио свои «признания», но почему-то ни один из них ничего подобного не слышал. Грег предъявил также экземпляры «заявлений», написанных Деннисом и подписанных Харио.
Харио и без того был уже дискредитирован, но после проведенного Грегом Сондерсом перекрестного допроса и вовсе выглядел полным идиотом. Однако это не имело значения. У судьи Миллера не было выбора, и он передал дело Фрица в суд. По закону штата Оклахома, судья, председательствующий на предварительных слушаниях, не имеет права выносить определение о том, заслуживает ли свидетель доверия.
Суды назначали, потом откладывали. Зима 1987/88 года тянулась долго, Рон и Деннис томились в тюрьме, надеясь, что суд над ними скоро все же состоится. Даже проведя столько месяцев за решеткой, они все еще верили в возможность правосудия и в то, что истина себя покажет.
В результате бесконечных пререканий на совещании суда с представителями сторон одна значительная победа все же была достигнута: судья Джонс приказал разделить процессы. Хотя Билл Питерсон пытался оспорить это решение, в том, чтобы рассматривать дела одно за другим, имелось и несомненное преимущество. Первым следовало вынести на суд дело Фрица и дать возможность газетам довести все подробности до взволнованного и энергично любопытствующего города.
С самого дня убийства полиция настаивала на том, что убийц было двое, и первой (и единственной) парой подозреваемых назначила Фрица и Уильямсона. На каждом этапе – поиска подозреваемых, следствия, ареста, предъявления обвинения, предварительных слушаний – эти двое были словно бы повязаны между собой одной нитью. Пасквили на них печатались в местных газетах рядышком. В заголовках их имена тоже всегда стояли бок о бок: «Уильямсон и Фриц…»
